Источник — страница 167 из 420

An elevating experience.Возвышающее чувство.One can let oneself go and spread - you know, like taking a girdle off.Можно размягчиться и раздаться вширь... понимаете, всё равно что снять с себя корсет.You don't have to hold your stomach, your heart or your spirit up - when you feel compassion.Не нужно поджимать живот, сердце или дух -когда испытываешь сострадание.All you have to do is look down.Надо лишь посмотреть вниз.It's much easier.Это намного легче.When you look up, you get a pain in the neck.Когда задираешь голову и смотришь вверх, начинает болеть шея.Compassion is the greatest virtue.Сострадание - великая добродетель.It justifies suffering.Оно оправдывает страдание.There's got to be suffering in the world, else how would we be virtuous and feel compassion? ...В этом мире надо страдать, ибо как иначе стать добродетельным и испытать сострадание?..Oh, it has an antithesis - but such a hard, demanding one ... Admiration, Mrs. Jones, admiration.О, оно имеет и свою противоположность, но такую суровую и требовательную... Восхищение, миссис Джонс, восхищение.But that takes more than a girdle ... So I say that anyone for whom we can't feel sorry is a vicious person.Но здесь не обойдёшься корсетом... Поэтому я считаю, что всякий, к кому мы не чувствуем сострадания, - плохой человек.Like Howard Roark."Как Говард Рорк.Late at night, often, she came to Roark's room.Поздно вечером она часто приходила к Рорку.She came unannounced, certain of finding him there and alone.Она приходила без предупреждения, уверенная, что найдёт его там и в одиночестве.In his room, there was no necessity to spare, lie, agree and erase herself out of being.В его комнате не было необходимости сдерживаться, лгать, соглашаться и исключать себя из бытия.Here she was free to resist, to see her resistance welcomed by an adversary too strong to fear a contest, strong enough to need it; she found a will granting her the recognition of her own entity, untouched and not to be touched except in clean battle, to win or to be defeated, but to be preserved in victory or defeat, not ground into the meaningless pulp of the impersonal.Здесь она свободно могла сопротивляться, и её сопротивление приветствовалось противником слишком сильным, чтобы бояться борьбы, и достаточно сильным, чтобы испытывать в ней потребность; именно здесь она находила волю другого, всецело поглощающую её право быть собой, той, с которой можно соприкоснуться лишь в честном бою, право побеждать и терпеть поражение, и равно сохранить себя и в победе, и в поражении, а не превращаться в бессмысленное, обезличенное крошево.
When they lay in bed together it was - as it had to be, as the nature of the act demanded - an act of violence.Когда они были в постели, это превращалось в акт насилия - как того с неизбежностью требовала сама природа этого акта.
It was surrender, made the more complete by the force of their resistance.Это была капитуляция, тем более полная из-за силы сопротивления участников.
It was an act of tension, as the great things on earth are things of tension. It was tense as electricity, the force fed on resistance, rushing through wires of metal stretched tight; it was tense as water made into power by the restraining violence of a dam.Это было действо напряжения, ибо всё великое на земле порождается напряжением; напряжением, как в электричестве, где сила питает сопротивление, протискиваясь через туго натянутые металлические провода; напряжением, как в воде, которая преобразуется в энергию из-за сдерживающего насилия дамбы.
The touch of his skin against hers was not a caress, but a wave of pain, it became pain by being wanted too much, by releasing in fulfillment all the past hours of desire and denial.Касания его тела были не лаской, а волной боли; они становились болью из-за чрезмерной силы желания, из-за того, что она так его сдерживала.
It was an act of clenched teeth and hatred, it was the unendurable, the agony, an act of passion - the word born to mean suffering - it was the moment made of hatred, tension, pain - the moment that broke its own elements, inverted them, triumphed, swept into a denial of all suffering, into its antithesis, into ecstasy.Это было действо стиснутых зубов и ненависти, это было непереносимо - агония; акт страсти -слово, изначально равнозначное слову "страдание"; это было мгновение, созданное ненавистью, напряжением, болью, мгновение, дробящее на куски собственные составные части, выворачивающее их наизнанку, торжествующее, переходящее в отрицание всякого страдания, в его полную противоположность - экстаз.
She came to his room from a party, wearing an evening gown expensive and fragile like a coating of ice over her body - and she leaned against the wall, feeling the rough plaster under her skin, glancing slowly at every object around her, at the crude kitchen table loaded with sheets of paper, at the steel rulers, at the towels smudged by the black prints of five fingers, at the bare boards of the floor - and she let her glance slide down the length of her shining satin, down to the small triangle of a silver sandal, thinking of how she would be undressed here.Она приходила в его комнату прямо с приёма, в дорогом вечернем туалете, хрупком, как ледяная кольчуга на теле, и прислонялась к стене, чувствуя кожей шероховатую поверхность штукатурки. Она медленно оглядывала каждую вещь вокруг: грубо сколоченный кухонный стол, заваленный листами бумаги, стальную линейку, полотенца в грязных отпечатках пальцев, некрашеные половицы; потом её взгляд скользил по блестящей атласной ткани платья, переходил на маленькие треугольники серебряных босоножек, и она думала о том, как он будет раздевать её здесь.
She liked to wander about the room, to throw her gloves down among a litter of pencils, rubber erasers and rags, to put her small silver bag on a stained, discarded shirt, to snap open the catch of a diamond bracelet and drop it on a plate with the remnant of a sandwich, by an unfinished drawing.Ей нравилось бродить по комнате, сбрасывая перчатки посреди свалки из карандашей, резинок и всякой всячины, ставить свою маленькую серебряную сумочку на несвежую брошенную рубашку, раскрывать щелчком застёжку браслета с бриллиантами и бросать его на тарелку с остатками бутерброда возле незаконченного чертежа.
"Roark," she said, standing behind his chair, her arms over his shoulders, her hand under his shirt, fingers spread and pressed flat against his chest, "I made Mr. Symons promise his job to Peter Keating today.- Рорк, - сказала она, стоя возле его стула и положив руки ему на плечи, ладонь её скользнула за воротник рубашки, пальцы прижались к его груди, - сегодня я вынудила мистера Саймонса обещать, что он отдаст заказ Питеру Китингу.

Оглавление

К карточке книги

Thirty-five floors, and anything he'll wish to make it cost, money no objective, just art, free art."Тридцать пять этажей, расходы не ограничены, деньги не главное - только искусство, свободное искусство.
She heard the sound of his soft chuckle, but he did not turn to look at her, only his fingers closed over her wrist and he pushed her hand farther down under his shirt, pressing it hard against his skin.- Она услышала, как он тихо прищёлкнул языком, но не повернулся взглянуть на неё, лишь плотно сомкнул свои пальцы на её запястье, всё дальше затягивая её руку под рубашку, крепко прижимая её к своей коже.
Then she pulled his head back, and she bent down to cover his mouth with hers.Она запрокинула его голову назад и склонилась над ней, закрыв его рот своим.
She came in and found a copy of the Banner spread out on his table, open at the page bearingВойдя, она увидела экземпляр "Знамени" на его столе. Газета была раскрыта на полосе с колонкой
"Your House" by Dominique Francon."Ваш дом", подписанной Доминик Франкон.
Her column contained the line:В ней была строка:
"Howard Roark is the Marquis de Sade of architecture."Говард Рорк - маркиз де Сад от архитектуры.
He's in love with his buildings - and look at them."Он влюблён в свои здания - а посмотрите, какой у них вид".
She knew that he disliked the Banner, that he put it there only for her sake, that he watched her noticing it, with the half-smile she dreaded on his face.Она знала, что он не любит "Знамя", что принёс газету только ради неё, что он проследил, обнаружила ли она её, сохраняя на лице ту полуулыбку, которой она боялась.
She was angry; she wanted him to read everything she wrote, yet she would have preferred to think that it hurt him enough to make him avoid it.Она разозлилась - ей хотелось, чтобы он читал всё, что она пишет; и всё же предпочла бы думать, что написанное ею так оскорбляет его, что он уклоняется от чтения.
Later, lying across the bed, with his mouth on her breast, she looked past the orange tangle of his head, at that sheet of newspaper on the table, and he felt her trembling with pleasure.Позже, уже в постели, когда его рот ласкал её груди, она взглянула поверх его всклокоченной головы на газетный лист на столе, и он почувствовал, как она дрожит от наслаждения.