| Aren't you?" | Правда? |
| He looked at her and saw that she was not laughing at him; her eyes were wide and frightened. | Он посмотрел на неё и понял, что она не смеётся над ним, - её глаза были широко раскрыты и испуганы. |
| And as he could not answer, she cried: | И так как он не мог ничего ответить, она вскрикнула: |
| "But you've got to be happy! | - Но ты должен быть счастлив, Пит! |
| Petey, you've got to! Else what have I lived for?" | Должен, иначе для чего же я жила? |
| He wanted to get up, gather her in his arms and tell her that it was all right - and then he remembered Guy Francon saying to him on his wedding day: | Он хотел встать, обнять её и сказать, что всё будет хорошо, - и вдруг вспомнил, как Гай Франкон сказал ему в день свадьбы: |
| "I want you to feel proud of me, Peter ... I want to feel that it had some meaning." | "Я хочу, чтобы ты гордился мной, Питер... Хочу знать, что я кое-что сумел, что моя жизнь не была бессмысленной". |
| Then he could not move. | И он не смог даже пошевелиться. |
| He felt himself in the presence of something he must not grasp, must never allow into his mind. He turned away from his mother. | Он ощутил вдруг что-то, чего не следовало осознавать, о чём не надо думать, и отвернулся от матери. |
| One evening, she said without preamble. | Однажды вечером она неожиданно сказала: |
| "Petey, I think you should get married. | - Пит, я думаю, тебе надо жениться. |
| I think it would be much better if you were married." | Мне кажется, тебе будет лучше, если ты женишься. |
| He found no answer, and while he groped for something gay to utter, she added: | Он не знал, что ответить, и пока подыскивал что-нибудь ободряюще весёлое, она добавила: |
| "Petey, why don't you ... why don't you marry Catherine Halsey?" | -Пит, а почему бы тебе... почему бы тебе не жениться на Кэтрин Хейлси? |
| He felt anger filling his eyes, he felt pressure on his swollen lids, while he was turning slowly to his mother; then he saw her squat little figure before him, stiff and defenseless, with a kind of desperate pride, offering to take any blow he wished to deliver, absolving him in advance - and he knew that it had been the bravest gesture she had ever attempted. | Он почувствовал, как ярость заволакивает ему глаза, давит на припухшие веки, но, посмотрев на её приземистую маленькую фигурку, беззащитно застывшую с какой-то доведённой до отчаяния гордостью, готовую принять от него любой удар, заранее оправдывая его, понял, что это самый храбрый поступок в её жизни. |
| The anger went, because he felt her pain more sharply than the shock of his own, and he lifted one hand, to let it fall limply, to let the gesture cover everything, saying only: | Гнев отступил, он почувствовал, что её боль острее, чем его ярость, вяло махнул рукой, выражая этим жестом всё, и только сказал: |
| "Mother, don't let's ,.." | - Мама, давай не... |
| On weekends, not often, but once or twice a month, he vanished out of town. | В конце недели, не часто, раз или два в месяц, он исчезал из города. |
| No one knew where he went. | Никто не знал куда. |
| Mrs. Keating worried about it, but asked no questions. | Миссис Китинг беспокоилась, но ни о чём не спрашивала. |
| She suspected that there was a woman somewhere, and not a nice one, or he would not be so glumly silent on the subject Mrs. Keating found herself hoping that he had fallen into the clutches of the worst, greediest slut who would have sense enough to make him marry her. | Она подозревала, что у него есть женщина, не очень порядочная, иначе он не молчал бы и не был так мрачен. Миссис Китинг поймала себя на том, что надеется, чтобы у отвратительной и жадной потаскушки, в лапы которой он попал, всё же хватило ума женить его на себе. |
| He went to a shack he had rented in the hills of an obscure village. | А он отправлялся в хижину, которую снял в захолустной горной деревушке. |
| He kept paints, brushes and canvas in the shack. He spent his days in the hills, painting. | Там у него были краски, кисти и холсты. |
| He could not tell why he had remembered that unborn ambition of his youth, which his mother had drained and switched into the channel of architecture. | Он не знал, почему вернулся к неосуществлённой мечте своей юности, которой его мать пренебрегла, направив его интересы в область архитектуры. |
| He could not tell by what process the impulse had become irresistible; but he had found the shack and tie liked going there. | Он не мог бы объяснить, что именно вновь вызвало это непреодолимое желание; но он нашёл эту хижину, и ему нравилось ездить сюда. |
| He could not say that he liked to paint. | Он не мог утверждать, что ему нравится рисовать. |
| It was neither pleasure nor relief, it was self-torture, but somehow, that didn't matter. | Рисование не приносило ему ни удовольствия, ни облегчения, это было скорее самоистязанием, но для него это не имело значения. |
| He sat on a canvas stool before a small easel and he looked at an empty sweep of hills, at the woods and the sky. | Он сидел на парусиновом стульчике перед маленьким мольбертом и смотрел на склоны гор, лес и небо. |
| He had a quiet pain as sole conception of what he wanted to express, a humble, unbearable tenderness for the sight of the earth around him - and something tight, paralyzed, as sole means to express it. | Какая-то тихая боль была его единственным ощущением, именно это он хотел выразить -робкую, невыносимую нежность к тому, что его окружало, но что-то сдерживало, парализовало его волю. |
| He went on. He tried. | Однако он продолжал попытки. |
| He looked at his canvases and knew that nothing was captured in their childish crudeness. | Он понимал, что получается плохо - неуклюже, по-детски. |
| It did not matter. | Но это не имело значения. |
| No one was to see them. | Этого никто не увидит. |
| He stacked them carefully in a corner of the shack, and he locked the door before he returned to town. | Перед возвращением в город он осторожно складывал холсты в углу хижины. |
| There was no pleasure in it, no pride, no solution; only - while he sat alone before the easel - a sense of peace. | Он не испытывал ни удовольствия, ни гордости, только - когда одиноко сидел перед мольбертом -умиротворение. |
| He tried not to think of Ellsworth Toohey. | Он старался не думать об Эллсворте Тухи. |
| A dim instinct told him that he could preserve a precarious security of spirit so long as he did not touch upon that subject. | Какой-то смутный инстинкт подсказывал ему, что, если он хочет сохранить зыбкое ощущение безопасности, лучше не вспоминать о Тухи. |
| There could be but one explanation of Toohey's behavior toward him - and he preferred not to formulate it. | Поведение Тухи могло иметь только одно объяснение, которое Китинг предпочитал не формулировать в словах. |
| Toohey had drifted away from him. | Тухи отдалился от него. |
| The intervals between their meetings had grown longer each year. | Интервалы между их встречами увеличивались год от года. |
| He accepted it and told himself that Toohey was busy. | Он смирился, объясняя это тем, что Тухи очень занят. |
| Toohey's public silence about him was baffling. | Озадачивало то, что Тухи перестал писать о нём. |
| He told himself that Toohey had more important things to write about. | Он убеждал себя, что есть более важные темы. |
| Toohey's criticism of | То, что Тухи раскритиковал |
| "The March of the Centuries" had been a blow. | "Марш столетий", было для Китинга ударом. |
| He told himself that his work had deserved it. | Он сказал себе, что заслужил это. |
| He accepted any blame. | Он принимал любые упрёки. |
| He could afford to doubt himself. | Он сомневался в себе. |
| He could not afford to doubt Ellsworth Toohey. | Он не мог сомневаться в Эллсворте Тухи. |
| It was Neil Dumont who forced him to think of Toohey again. | Нейл Дьюмонт заставил его вновь мысленно вернуться к Эллсворту Тухи. |
| Neil spoke petulantly about the state of the world, about crying over spilt milk, change as a law of existence, adaptability, and the importance of getting in on the ground floor. | Нейл раздражённо говорил о состоянии, в котором находится мир, о том, что прошлого не воротишь, об изменениях как законе всего живого, о приспособляемости и о том, что все должны быть в равном положении. |