| What you hear is not indignation - it's gloating. | То, что мы слышим, не негодование, это глумление. |
| Any illiterate maniac, any worthless moron who commits some revolting murder, gets shrieks of sympathy from us and marshals an army of humanitarian defenders. | Любой безграмотный маньяк, идиот, совершивший отвратительное убийство, находит в нас проявление симпатии и целую армию защитников-гуманистов. |
| But a man of genius is guilty by definition. | Но гений виновен по определению. |
| Granted that it is vicious injustice to condemn a man simply because he is weak and small. | Всеми признано, что порочно клеймить человека просто за то, что он мал и слаб. |
| To what level of depravity has a society descended when it condemns a man simply because he is strong and great? | До какой же степени должно опуститься общество, чтобы клеймить человека только за то, что он силён и велик. |
| Such, however, is the whole moral atmosphere of our century - the century of the second-rater." | Но такова тем не менее в целом моральная атмосфера нашего века - века эпигонов". |
| "We hear it shouted," said another Wynand editorial, "that Howard Roark spends his career in and out of courtrooms. | "Мы слышим крики, - говорилось в другой передовице Винанда, - что Говард Рорк проводит время в судах или в ожидании судов. |
| Well, that is true. | Что ж, это правда. |
| A man like Roark is on trial before society all his life. | Человек, подобный Рорку, предстаёт перед судом общества всю свою жизнь. |
| Whom does that indict - Roark or society?" | Но кто в этом виновен - Рорк или общество?" |
| "We have never made an effort to understand what is greatness in man and how to recognize it," said another Wynand editorial. | "Мы никогда не поднимались до попытки понять, что такое человеческое величие и как его распознать, - говорилось ещё в одной статье Винанда. |
| "We have come to hold, in a kind of mawkish stupor, that greatness is to be gauged by self-sacrifice. | - Мы в каком-то тошнотворном приступе сентиментальности пришли к выводу, что величие состоит в постоянном самопожертвовании. |
| Self-sacrifice, we drool, is the ultimate virtue. Let's stop and think for a moment. | Самопожертвование, истекаем мы слюной, - это высшая добродетель. |
| Is sacrifice a virtue? | Но разве жертвенность - добродетель? |
| Can a man sacrifice his integrity? | Может ли человек жертвовать своей целостностью? |
| His honor? | Своей честью? |
| His freedom? | Своей свободой? |
| His ideal? | Своим идеалом? |
| His convictions? | Своими убеждениями? |
| The honesty of his feelings? | Чистотой своих чувств? |
| The independence of his thought? | Свободой мыслить? |
| But these are a man's supreme possessions. | Всё это - высшие достижения личности. |
| Anything he gives up for them is not a sacrifice but an easy bargain. | И жертва ради них - не жертва, а благо. |
| They, however, are above sacrificing to any cause or consideration whatsoever. | Они выше любой жертвы. |
| Should we not, then, stop preaching dangerous and vicious nonsense? | Так не следует ли прекратить проповедь опасной и порочной глупости? |
| Self-sacrifice? | Самопожертвование? |
| But it is precisely the self that cannot and must not be sacrificed. | Но именно собственной личностью мы не можем и не должны жертвовать. |
| It is the unsacrificed self that we must respect in man above all." | Это не подлежит жертвованию, ибо это мы должны ставить в человеке превыше всего". |
| This editorial was quoted in the New Frontiers and in many newspapers, reprinted in a box under the heading: | Эту передовицу цитировали "Новые рубежи" и многие другие газеты; перепечатывали её в рамках и под заголовком |
| "Look who's talking!" | "Взгляните, кто это говорит!". |
| Gail Wynand laughed. | Гейл Винанд смеялся. |
| Resistance fed him and made him stronger. | Сопротивление раззадоривало его и придавало ему сил. |
| This was a war, and he had not engaged in a real war for years, not since the time when he laid the foundations of his empire amid cries of protest from the whole profession. | Это была война, а он уже давно не ввязывался в настоящую войну, во всяком случае с тех пор, как заложил фундамент своей империи под протестующие вопли всех газетчиков. |
| He was granted the impossible, the dream of every man: the chance and intensity of youth, to be used with the wisdom of experience. | Ему было дано осуществить невозможное - мечту каждого мужчины: использовать мудрость опыта, сохранив способность к риску и горячность юности. |
| A new beginning and a climax, together. | Объединение нового начала и кульминации. |
| I have waited and lived, he thought, for this. | В ожидании этого, думал он, я и жил. |
| His twenty-two newspapers, his magazines, his newsreels were given the order: Defend Roark. | Его двадцать две газеты, его журналы, его экранные "Новости дня" получили приказ защищать Рорка. |
| Sell Roark to the public. | Рекламировать Рорка. |
| Stem the lynching. | Остановить линчевателей. |
| "Whatever the facts," Wynand explained to his staff, "this is not going to be a trial by facts. | - Каковы бы ни были факты, - поучал он своих сотрудников, - этот процесс не будет руководствоваться фактами. |
| It's a trial by public opinion. | Он будет руководствоваться общественным мнением. |
| We've always made public opinion. | Мы всегда занимались общественным мнением. |
| Let's make it. Sell Roark. I don't care how you do it. | Давайте его делать. |
| I've trained you. | Я вас учил. |
| You're experts at selling. | Вы эксперты по рекламе. |
| Now show me how good you are." | Покажите мне, чего вы стоите. |
| He was greeted by silence, and his employees glanced at one another. | Ответом на его слова было молчание, его сотрудники поглядывали друг на друга. |
| Alvah Scarret mopped his forehead. | Альва Скаррет хмурил лоб. |
| But they obeyed. | Но они подчинились. |
| The Banner printed a picture of the Enright House, with the caption: | "Знамя" опубликовало фотографию дома Энрайта, сопроводив её словами: |
| "Is this the man you want to destroy?" | "Вы хотите разделаться именно с ним?" |
| A picture of Wynand's home: | Фотографию загородного дома Винанда: |
| "Match this, if you can." | "Найдите лучший, если сможете". |
| A picture of Monadnock Valley: | Фотографию Монаднок-Велли: |
| "Is this the man who has contributed nothing to society?" | "Разве этот человек ничего не дал обществу?" |
| The Banner ran Roark's biography, under the byline of a writer nobody had ever heard of; it was written by Gail Wynand. | "Знамя" печатало биографию Рорка в колонке автора, имени которого никто не слышал, она была написана Гейлом Винандом. |
| The Banner ran a series on famous trials in which innocent men had been convicted by the majority prejudice of the moment. | "Знамя" начало печатать серию статей об известных судебных процессах, на которых были осуждены невинные, поплатившиеся за предрассудки, которые разделяло большинство. |
| The Banner ran articles on man martyred by society: Socrates, Galileo, Pasteur, the thinkers, the scientists, a long, heroic line - each a man who stood alone, the man who defied men. | "Знамя" печатало статьи о мучениках, убитых обществом: Сократе, Галилее, Пастере, мыслителях, учёных, длинный список героических имён - каждый был одиночкой, человеком, бросившим вызов другим. |
| "But, Gail, for God's sake, Gail, it was a housing project!" wailed Alvah Scarret. |