| One can't escape from you; the streets change, but one looks up and there you stand, unchanged. | От вас не укрыться. Меняются улицы, но стоит лишь поднять взор - и вот вы, неизменные, не подверженные переменам. |
| You have seen me walking through the streets tonight. | Вы видели, как я бродил сегодня по городу. |
| You have seen all my steps and all my years. | Вы знаете каждый мой шаг и все мои годы. |
| It's you that I've betrayed. | И вас я предал. |
| For I was born to be one of you. | Ибо я был рождён стать одним из вас. |
| He walked on. | Он двинулся дальше. |
| It was late. | Было поздно. |
| Circles of light lay undisturbed on the empty sidewalks under the lampposts. | Круги света недвижно лежали под фонарями на пустынных улицах. |
| The horns of taxis shrieked once in a while like doorbells ringing through the corridors of a vacant interior. | Время от времени гудели такси - безответно, как звонок в пустой квартире. |
| He saw discarded newspapers, as he passed: on the pavements, on park benches, in the wire trash-baskets on corners. Many of them were the Banner. | Он видел выброшенные газеты - на мостовой, на скамейках в скверах, в урнах на перекрёстках. |
| Many copies of the Banner had been read in the city tonight. | Сегодня вечером в городе разошёлся большой тираж "Знамени". |
| He thought, we're building circulation, Alvah. | "Альва, газета пошла в гору", - подумал он. |
| He stopped. He saw a paper spread out in the gutter before him, front page up. It was the Banner. | Он остановился, увидев номер "Знамени" на обочине дороги. |
| He saw Roark's picture. He saw the gray print of a rubber heel across Roark's face. | Он лежал первой полосой вверх, и на лице Рорка отпечатался грязный след резиновой подмётки. |
| He bent, his body folding itself down slowly, with both knees, both arms, and picked up the paper. | Он наклонился, медленным движением поднял газету. |
| He folded the front page and put it in his pocket. He walked on. | Сложив, он сунул газету в карман и двинулся дальше. |
| An unknown rubber heel, somewhere in the city, on an unknown foot that I released to march. | Неведомая подошва с неведомых ног, которые я пустил гулять по городу. |
| I released them all. | Я всех их впустил в мир. |
| I made every one of those who destroyed me. | Я сотворил каждого из тех, кто разрушил мою личность. |
| There is a beast on earth, dammed safely by its own impotence. I broke the dam. | На земле обитает чудовище, оно сковано собственным бессилием, но я выпустил его на свободу. |
| They would have remained helpless. | Без меня они были бы беспомощны. |
| They can produce nothing. | Они не способны сами сотворить что-либо. |
| I gave them the weapon. | Я дал им оружие. |
| I gave them my strength, my energy, my living power. | Я отдал им свою силу, энергию, жизненную мощь. |
| I created a great voice and let them dictate the words. | Я сотворил зычный голос и позволил им диктовать слова. |
| The woman who threw the beet leaves in my face had a right to do it. | Женщина, бросившая мне в лицо свекольную ботву, имела на это право. |
| I made it possible for her. | Я дал ей эту возможность. |
| Anything may be betrayed, anyone may be forgiven. | Можно предать любого, можно простить любого. |
| But not those who lack the courage of their own greatness. | Но не тех, кому для величия не хватило духа и храбрости. |
| Alvah Scarret can be forgiven. | Можно простить Альву Скаррета. |
| He had nothing to betray. | Ему нечего было предавать. |
| Mitchell Layton can be forgiven. | Можно простить Митчела Лейтона. |
| But not I. | Но не меня. |
| I was not born to be a second-hander. | Я родился не для того, чтобы получать жизнь из вторых рук. |
| 17. | XVII |
| IT WAS a summer day, cloudless and cool, as if the sun were screened by an invisible film of water, and the energy of heat had been transformed into a sharper clarity, an added brilliance of outline for the buildings of the city. | Стоял летний день, безоблачно прохладный, как будто невидимая водяная плёнка закрыла солнце и тепловая энергия трансформировалась в чёткость линии, яркость красок, в сияние городского пейзажа. |
| In the streets, scattered like scraps of gray foam, there were a great many copies of the Banner. | По всему городу, как серая пена после набега волны, валялось множество экземпляров "Знамени". |
| The city read, chuckling, the statement of Wynand's renunciation. | Весь город, посмеиваясь, читал о том, что Винанд переменил фронт. |
| "That's that," said Gus Webb, chairman of the | - То-то же, - сказал Гэс Уэбб, председатель комитета |
| "We Don't Read Wynand" Committee. | "Мы не читаем Винанда". |
| "It's slick," said Ike. | - Дал отбой, но ловко, - сказал Айк. |
| "I'd like one peek, just one peek, at the great Mr. Gail Wynand's face today," said Sally Brent. | - Хотела бы я взглянуть сегодня в лицо великому Гейлу Винанду, - сказала Салли Брент. |
| "It's about time," said Homer Slottern. | -Да и пора уже, - сказал Гомер Слоттерн. |
| "Isn't it splendid? | - Великолепно! |
| Wynand's surrendered," said a tight-lipped woman; she knew little about Wynand and nothing about the issue, but she liked to hear of people surrendering. | Винанд сдался, - сказала женщина с плотно сжатыми губами, она мало знала о Винанде и ничего о сути дела, но ей нравилось слышать, как люди сдаются. |
| In a kitchen, after dinner, a fat woman scraped the remnants off the dishes onto a sheet of newspaper; she never read the front page, only the installments of a love serial in the second section; she wrapped onion peelings and lamb-chop bones in a copy of the Banner. | В каком-то доме на кухне толстушка-хозяйка соскребла остатки еды с тарелок на газетный лист, она никогда не читала первой полосы, её интересовал только любовный сериал на второй странице. Она завернула луковую шелуху и куриные косточки в "Знамя". |