а, ворота… и тут я увидела его. Мое сердце дало сбой.
Мартин.
Высокий, бронзовый от загара, в белых шортах. Его волосы блестели, как золото. Он прикрыл глаза козырьком ладони, изучая иллюминаторы нашего самолета. Я едва удержалась от того, чтобы расстегнуть пояс безопасности и выхватить мои пожитки из-под сиденья. Мне хотелось увидеть все это прямо сейчас. Мне хотелось, чтобы руки моего мужа проводили меня в это новое и экзотическое жизненное странствие, которое мы выбрали для себя.
Световой значок «застегнуть ремни» отключился.
Стюардесса открыла дверь. Я сразу же ощутила запах моря. Она выдвинула и опустила складную лестницу. Мы ждали и потели, пока пилот и второй пилот спускались первыми.
Жаркий ветер ударил мне в лицо, когда я ступила на лестницу. Он был напоен ароматом эвкалиптов с привкусом дыма от далеких лесных пожаров. Мартин вскинул руку, как только увидел меня. Он яростно замахал мне; я поспешно спустилась с лестницы, пробежала по бетону и вошла под арку. Он обнял меня, закружил в воздухе и поцеловал. По моему лицу струились слезы — счастье, облегчение и крайняя усталость одновременно. С меня было довольно.
Он поставил меня на землю, отодвинул локоны, упавшие на лоб, и обхватил мое лицо ладонями. Его голубые глаза казались синими из-за глубокого загара.
— Добро пожаловать в наш новый дом, Элли Крессуэлл-Смит. Я очень соскучился по тебе. Как прошла поездка?
Он говорил с характерным австралийским акцентом, гораздо более четким, чем во время нашей предыдущей встречи.
— Да так… нормально. — Ребенок, плакавший всю дорогу от Ванкувера, клаустрофобия в летающей жестяной банке, бессонница, тревога на грани паники… все это сгинуло. — Ты выглядишь таким загорелым. Таким… австралийцем.
— А как выглядят австралийцы? — он выразительно поиграл бровями. — Как Крокодил Данди?[14]
Я рассмеялась, обрадованная приобщением к его мощной ауре и притоком его мужской энергии.
— Слава богу, нет. Но мне не терпится увидеть наш новый дом. Фотографии выглядят потрясающе.
Я указала на мой багаж на тележке, отъехавшей от самолета. Мартин подхватил два моих чемодана. Его шлепанцы хлопали по асфальту, пока мы шли от здания аэропорта к его грузовому автомобилю. К нашему автомобилю. Все это было и моим тоже. Эта жизнь.
Кенгуру наблюдали за нами из скудных зарослей сухой травы рядом с автостоянкой. Жара ощущалась как физическое давление, вокруг жужжали какие-то жуки. Раздавались резкие крики незнакомых птиц. Мои волосы были влажными от пота и слиплись в комок за плечами. Я ощущала запах застарелого пота, исходивший от меня. Я буквально изнывала по горячему душу, жесткой кровати и свежему белью.
— Наш новый автофургон, — гордо произнес Мартин, откинувший брезент с кузова. Он с глухим стуком забросил мои чемоданы внутрь. Я хотела сказать, чтобы он был поосторожнее с чемоданом, где хранились мои художественные принадлежности, но удержалась от этого.
— Не могу дождаться, когда приму душ, — сказала я, подходя к пассажирской двери. — И поспать. Даже не знаю, сколько дней я провела без сна.
— Ох, детка… — он замешкался.
Я остановилась, положив руку на ручку двери.
— Что такое?
— Я привез продукты для пикника. Думал, мы сразу же отправимся в Агнес-Бэзин, чтобы я мог показать тебе офис продаж и нашу стройку. В конце концов, мы здесь ради этого, не так ли?
Я пала духом. У меня заплетались ноги и кружилась голова.
— Я… я надеялась, что мы здесь не только ради строительства.
Он уперся в меня взглядом. Выражение его лица вдруг стало недружелюбным. Я заморгала. Нет… мне это почудилось. Все вокруг было слишком ярким, слишком резким и жарким. Слишком дезориентирующим. У меня зазвенело в ушах: совокупный эффект похмелья, таблеток и резкой смены часовых поясов давал себя знать. Я порылась в сумочке, выудила большие солнечные очки и надела их.
— Все хорошо, — я откашлялась и сосредоточилась на том, чтобы говорить легко и непринужденно. — Просто я чертовски устала, вот и все. Плюс небольшое похмелье, — я делано рассмеялась. — Чуточку перепила на рейсе из Ванкувера, чтобы заглушить плачущего младенца. Безуспешно, — я выдавила еще один смешок. — Плохая мать.
Я не стала упоминать о лоразепаме. Мартину не следовало знать об этом.
Он изучающее смотрел на меня затуманенным взглядом, что еще больше смутило меня.
— Так мы поедем в Агнес-Бэзин или нет?
— Конечно, поедем. Я в порядке… со мной все будет хорошо. Хочется посмотреть сейчас, — солгала я, не желая разочаровывать его. Только не сейчас, когда мы встретились после разлуки.
ТогдаЭлли
Лицо Мартина расплылось в широкой улыбке, как только я сказала, что мне уже сейчас «хочется» посмотреть на стройку. Его глаза и его тело рывком вернулись к жизни, как у ребенка, получившего обратно новую и ценную игрушку, только что подвергнувшуюся угрозе конфискации.
— А у меня есть кое-что для твоего похмелья! — объявил он, когда снова откинул брезент с кузова. Словно фокусник, он вскрыл голубую холодильную сумку и вручил мне две бутылки холодного сидра. На них блестела влага, и моя жажда снова стала невыносимой. Я взяла одну и немедленно проглотила четверть содержимого, пока он открывал свою бутылку.
— У меня еще много их в портативном холодильнике, — сообщил он, застегивая сумку. — И вино. И жареные цыплята. Картофельный салат и французские булки. — Он чокнулся с моей бутылкой. — Добро пожаловать домой, детка. За новую жизнь!
Мы сделали еще по одному долгому глотку и забрались в фургон; я едва не забралась на место водителя. Потом мы пристроили бутылки в держателях, и Мартин завел двигатель.
— Мы долго не пробудем в Агнес-Бэзин, обещаю. Вернемся домой еще до обеда, — Он поехал по правой стороне дороги, что казалось неправильным, и наградил меня очередной улыбкой. — Кроме того, если ты сейчас попробуешь приспособиться к новому распорядку, то смена часовых поясов пройдет безболезненно.
Я сделала еще один хороший глоток холодного сидра, ощущая быстрый эффект от распространения алкоголя по моей уставшей от лоразепама кровеносной системе и бессонному мозгу. Но он был прав: шоковая терапия опохмеления работала. И кому какое дело до смены часовых поясов — это был наш мир, наше новое приключение. Мы здесь ради стройки, а поспать можно и потом.
«Двигайся вместе с потоком. Никаких правил. Формируй свою историю».
К тому времени, когда мы выехали на Прицесс-Хайуэй и двигались в узком бесконечном тоннеле из эвкалиптов с сухими, узкими и остроконечными листьями, я допила бутылку и то впадала в пьяный ступор, то поднималась на поверхность. Мартин включил радио, и в салоне тихо играла музыка.
Должно быть, я глубоко задремала, потому что моя голова вдруг ударилась об ветровое стекло, и я рывком вернулась к действительности. Мы резко свернули, чтобы не задавить кенгуру. Я скривилась и потерла лицо. Мой подбородок был липким от сладкой слюны. Тело воняло, лицо вспотело. Мартин быстро покосился на меня. Нечто вроде отвращения пробежало по его лицу, но быстро исчезло. Наверное, мне показалось. Он сосредоточился на дороге, но я видела, как его руки тискали рулевое колесо.
Еще несколько километров, пока лес пролетал мимо, я молча сидела в сумеречном состоянии. Вдоль дороги на обочине иногда попадались мертвые кенгуру и валлаби. Меня снова затошнило. Мне следовало настоять на том, чтобы Мартин сначала отвез меня домой.
— Сколько еще? — спросила я, когда мы миновали еще одного задавленного кенгуру или другую тварь с песчано-бурой шкурой.
— Я уже сказал. Агнес находится примерно в двадцати пяти минутах езды к северу от Джервиса.
Его голос был холодным и невозмутимым. Темное, маслянистое ощущение грядущего рока расползлось в моей груди. Мой отец обращался ко мне таким же тоном, когда я не оправдывала его ожидания.
Я посмотрела в окошко и вздрогнула, когда огромная доисторическая тварь с драконьими крыльями размахом больше трех футов пролетела вдоль обочины к эвкалиптовой роще. За ней последовала еще одна, потом целое полчище.
— Что это за дьявольщина? — я развернулась, наблюдая за ними с сильно бьющимся сердцем.
— Летучие лисы, — жестко ответил он. — Разновидность гигантской фруктовой летучей мыши. Самое большое летучее млекопитающее, — его взгляд бы устремлен на дорогу, шейные мышцы напряжены до предела. — Проклятые твари начали мигрировать сюда целыми роями, когда некоторые виды эвкалиптов расцвели раньше времени из-за дерьмовой жары. Более ста тысяч по последним подсчетам; гребаная эпидемия летучих мышей!
Я заморгала. Раньше Мартин не ругался в личных разговорах. Я снова отметила густоту его австралийского акцента и перемены в выражении его лица. Или у меня складывалось искаженное впечатление после долгого перелета и воздушной болезни? Во мне угнездился сосущий страх. Паранойя была побочным эффектом моего злоупотребления алкоголем и медикаментами после того, как я выпустила из рук Хлою и позволила ей утонуть. Я боролась с ней. Возможно, мне не следовало принимать седативные препараты на борту самолета. Возможно, я могла оступиться еще раз.
— Власти графства учредили рабочую группу, чтобы разобраться, что можно сделать с этими поганцами. Они являются защищенным видом, поэтому их нельзя просто убить. А пока они засирают все вокруг мерзким оранжевым гуано.
Я в ужасе смотрела на очередную стаю огромных летучих мышей, летевших вдоль ряда эвкалиптов там, где деревья были вырублены для прокладки дороги. Мартин замедлил ход и включил индикатор поворота, когда мы приблизились к указателю на Агнес-Бэзин. Мы свернули с автострады на второстепенную дорогу, ведущую к океану. Вскоре мы проехали плакат, прикрепленный к дорожному столбу. Он был порван и хлопал на ветру. Большие черные буквы гласили:
ОСТАНОВИТЬ СТРОИТЕЛЬСТВО РЕЧНОГО ВОКЗАЛА «АГНЕС»!