— Что ты самый умный юноша, какой только ступал по земле ирландской, — ответил король, продолжая любоваться своей гусыней.
— А ещё что?
— Что я тебе буду век благодарен.
— А ты сдержишь слово и отдашь мне все земли, какие облетела сейчас гусыня?
— Сдержу и отдам, — сказал король, — и буду всегда рад приветствовать тебя на своей земле, даже если у меня останется всего один акр.
— Я вижу, ты честный и добрый старик, — говорит тогда юноша. — Счастье твоё, что ты сдержал слово, не то гусыне твоей больше б никогда не летать!
— Ах, да кто же ты такой? — спрашивает король юношу, уже во второй раз за это утро.
И слышит ответ:
— Я святой Кевин.
— О господи! — восклицает король и падает на колени, конечно, с великим трудом, так как старые кости его уже не слушались. — Стало быть, выходит, я всё утро разговаривал тут и вёл беседу с самим святым?
— Ну да, — говорит святой Кевин.
— А я-то думал, что говорю с простым, скромным парнем!
— Я переоделся, — говорит святой, — вот ты меня и не узнал. А пришёл я, король О’Тул, чтобы испытать тебя. И я убедился в это утро, что ты честный и добрый король, потому что ты сдержал слово, данное простому лудильщику, за которого ты меня принял. И за это я тебя награжу: пусть твоя гусыня останется молодой!
Вот какая история приключилась со старым королём О’Тулом, хотите верьте, хотите нет.
В старину говорили:
Осень настигает нас так же быстро, как гончая собака добычу.
Поле ромашек
один солнечный денек — то был не простой денек, а праздник, самый любимый в Ирландии весенний праздник — Благовещенье, — вдоль живой изгороди по солнечной тропинке прохаживался молодой паренёк. Звали его Том Фитцпатрик. Гуляя по полю, он вдруг услышал негромкое тук-тук, тук-тук где-то у самой земли за изгородью.
«Неужели каменка щёлкает? — подумал Том. — Для неё будто бы рановато!»
И Тому захотелось взглянуть на раннюю пташку, чтобы своими глазами убедиться, правильно он угадал или нет. Вот он подкрался на цыпочках к изгороди, раздвинул кусты и… И увидел, но только не пташку, а огромнейший, прямо с ведро, бурый глиняный кувшин.
Однако самое удивительное было другое: рядом с кувшином сидел маленький-премаленький, совсем крошечный старичок. На нём был замусоленный, затасканный кожаный фартук, а на голове красовалась маленькая треуголка.
У Тома на глазах старичок вытащил из-под себя деревянную скамеечку, встал на неё и маленьким кувшинчиком зачерпнул в большом кувшине, потом поставил полный кувшинчик рядом со скамеечкой, а сам сел на землю возле большого кувшина и начал прибивать каблук к башмаку из грубой коричневой кожи — тук-тук, тук-тук.
Эго и было то самое «тук-тук», что услышал Том.
«Силы небесные! — воскликнул про себя Том. — Лепрекон! Ей-ей, лепрекон! Слыхать-то я про них слыхал, но вот не думал, что они на самом деле встречаются!»
Вы уж, наверное, догадались, что Том имел в виду весёлого эльфа-сапожника, которого в Ирландии называют лепреконом. Но самое интересное, что лепреконы умеют шить башмак только на одну ногу — или на правую, или на левую, — так, во всяком случае, о них говорят.
«Мне удача! — подумал Том. — Только теперь нельзя с него глаз спускать, а не то он исчезнет, словно его и не бывало».
И Том подкрался к лепрекону поближе тихо-тихо, словно кошка к мышке, а сам глаз с него не спускал.
— Бог в помощь, соседушка, — сказал он, а сам уж руку протянул к маленькому сапожнику.
— Спасибо на добром слове, — ответил лепрекон, поглядев на Тома.
— Вот только дивлюсь я, чего это вы в праздник работаете! — говорит Том.
— Это уж моё дело, — отвечает старикашка.
— А не будете вы так любезны сказать, что у вас в этом большущем кувшине?
— Отчего ж не сказать, — говорит старичок с ноготок. — В нём прекраснейшее пиво.
— Пиво? — удивился Том. — Гром и молния! Где это вы его раздобыли?
— Где я раздобыл его? Сам сделал! А из чего, угадай!
— Ну, кто его знает из чего, — говорит Том. — Из хмеля да из солода, из чего же ещё.
— А вот и промахнулся! — говорит старичок с ноготок. — Из вереска!
— Из вереска? — удивился Том ещё больше, да так и прыснул со смеху. — Ты, видно, за дурака меня принимаешь, так я и поверил, что из вереска!
— Не хочешь — не верь, — говорит старичок. — Но я тебе правду сказал. Ты разве не слыхал историю про датчан?
— Ну, слыхал, а что, собственно, про них слыхать-то? — спросил Том.
— Когда датчане в старину жили на нашем острове, они научили нас варить пиво из вереска, и с тех пор моя семья хранит этот секрет.
— Ну и умный вы народец! — воскликнул Том. — А попробовать твоё пиво можно? — спросил он.
Но маленький старикан глянул на него сердито и, нахмурившись, ответил:
— Лучше вам, молодой человек, беречь отцовское добро, чем приставать к честным людям с глупыми вопросами! Оглянись-ка! Не видишь разве, в твой овёс забрались коровы и весь его потоптали. — И с этими словами старичок указал пальцем на что-то у Тома за спиной.
Том от неожиданности чуть было не обернулся. Да хорошо, вовремя спохватился, протянул руку — и хвать малышку лепрекона.
Да вот беда: впопыхах он опрокинул кувшин с вересковым пивом, а стало быть, ему уж не отведать его никогда в жизни! Том ужасно рассердился на старичка лепрекона и пригрозил, что отомстит ему за такие шутки, если лепрекон не покажет, где прячет свои сокровища.
Том был уверен, что у каждого лепрекона, так же как у всех эльфов — в Ирландии их называют ещё дини-ши, — зарыт где-нибудь в укромном месте кувшин с золотом.
— Ну, так где же твоё золото? — очень грозно спросил Том.
Малютка сапожник притворился испуганным и сказал:
— Через два поля отсюда. Идём, я провожу тебя туда, раз уж так всё получилось.
И Том зашагал через поле, не выпуская лепрекона из рук и не спуская с него глаз ни на секунду, хотя ему приходилось и через изгороди перелезать, и прыгать через канавы, и огибать болота.
Уф, наконец-то он добрался до широкого ромашкового поля, и лепрекон, указав на высокую ромашку, сказал со вздохом:
— Рой здесь и найдёшь большой кувшин. В нём полным-полно золотых гиней.
Но вот досада, в спешке Том позабыл захватить с собой лопату. Что же теперь делать?
Подумав, он решил, что не остаётся ничего другого, как бежать домой за лопатой. А чтобы не ошибиться, где потом копать, он достал из кармана красную ленточку и обмотал стебель той ромашки, на которую указал лепрекон. Но тут у него родились кое-какие сомнения, и он сказал лепрекону:
— Поклянись, что не снимешь мою ленточку с этой ромашки!
Лепрекон поклялся верой и правдой, что пальцем не тронет её, и спросил очень вежливо:
— Надеюсь, я больше не нужен вам?
— Нет. Дело сделано, теперь можешь идти. Скатертью дорожка, желаю удачи.
— Будь здоров, Том Фитцпатрик, — сказал лепрекон. — Пусть на пользу пойдёт тебе моё золото, когда ты его откопаешь.
Том опустил маленького сапожника на землю, и тот отправился восвояси.
А Том, как вы сами можете себе представить, кинулся со всех ног домой, нашёл лопату и вернулся тут же на ромашковое поле.
Но, что это? Что увидел он, вернувшись на поле?
Лепрекон своё слово сдержал: красной ленточки Тома он не трогал, что верно, то верно. Но зато обвязал точно такой же красной ленточкой стебель каждой ромашки на поле!
Бедняга Том! Что же ему теперь оставалось — перекопать всё поле? Но это было невозможно. В поле было не меньше добрых сорока ирландских акров!
Пришлось Тому возвращаться домой с пустыми руками и с лопатой на плече.
В старину говорили:
Если бы отец сделал из меня сапожника, все ходили бы босиком.
Жена самого О’Доннела
а протяжении всей истории Ирландии, длинной, бурной и удивительной, не было, мне думается, женщины умнее Сав — жены самого О’Доннела.
Да, это была необыкновенная женщина.
Сам О’Доннел, король Донеголский, по-своему тоже был умён. Вот, например, как-то раз на пасхальной неделе он принимал у себя при дворе именитого испанского гостя, и к столу не хватило яблок. Он тотчас послал из своего замка слугу в ближнее аббатство, однако скупая братия ответила, что, увы, от старых запасов ничего не осталось и, пока не поспеет новый урожай, яблок у них не будет.
Тогда О’Доннел приказал отправить монахам в подарок связку свечей. И посланец, который отнёс их, вернулся оттуда с корзиной чудесных яблок.
О’Доннел тут же сочинил на гэльском языке остроумное двустишие и отослал его с выражением своей благодарности в аббатство: мол, он потрясён открытием, что свечи помогают яблокам созревать быстрее. Так-то вот…
Да, только начали-то мы с вами говорить о его жене по имени Сав. История о том, как он нашёл её, дочь бедняка из бедняков, и пленился её мудростью, уже сама по себе превосходна, и, может быть, я поведаю вам её, когда будет веселей у меня на душе. А сейчас я хочу рассказать вам, как Сав перехитрила своего любимого мужа.
Когда он впервые был пленён её ясным умом и думал удивить эту босоногую девушку известием, что собирается на ней жениться и сделать её хозяйкой своего сердца и своего дома, то удивляться пришлось ему самому, так как она наотрез ему отказала. Как только он успокоился, он спросил её о причине такого безрассудства. И Сав ответила:
— Ослеплённый любовью, вы сейчас не замечаете ни моего положения, ни моей бедности. Но придёт день, когда, если я осмелюсь разгневать великого О’Доннела, он забудет, что я ничем не хуже его, если не лучше, и ввергнет меня снова в ту нищету, из которой поднял.
Клятвы О’Доннела, что этого никогда не случится, не поколебали её. Он просил её, и умолял, и преследовал день за днём, с понедельника до воскресенья, и опять день за днём, пока наконец Сав не согласилась стать его женой.