— Пошли за мной!
И вот в сопровождении трёх великих учёных, разодетых, как мы только что описали, Патрик вышел на дорогу, ведущую в Дублин, по которой вот-вот должны были проехать оксфордские профессора.
В миле от Мангретской школы они остановились у перекрёстка. Здесь на груде камней всегда сидел какой-нибудь старик и дробил камни для починки дороги. Патрик велел старику сойти вниз, сунул молот в руки великому знатоку языка сверхучёной премудрости и приказал ему занять место старика и дробить камни, как это делают истинные каменотёсы из Ньюри. К тому же он дал ему несколько секретных указаний, от которых у профессора просветлело лицо.
И пошёл дальше с двумя остальными. А у следующего перекрёстка, который был в трёх милях от Мангрета, он вручил молот знатоку греческого языка и тоже велел ему взобраться на груду камней и дробить их. И ему на ухо он прошептал какие-то указания.
С третьим учёным, великим знатоком латыни, он шёл, пока не дошёл до третьего перекрёстка — в шести милях от Мангрета. И ему тоже сунул в руки молот, усадил на груду камней и также велел дробить их, шепнув на ухо какие-то указания.
И вот слушайте! Не успел сей учёный муж усесться на груду камней, как мимо катит карета с пятью оксфордскими старцами, величайшими и знаменитейшими учёными во всём свете. Достигнув перекрёстка и не зная, по какой дороге следовать, они останавливают карету и, заметив оборванного старика, дробящего камни, решают между собой:
— Вот этот старик каменотёс и укажет нам дорогу, если только мы сумеем подобрать достаточно простые слова, чтобы он понял наш вопрос.
Они здороваются со стариком каменотёсом и спрашивают, выбирая самые простые слова, не будет ли он так любезен показать им верную дорогу в Мангретскую школу. Старик каменотёс, в свою очередь, приветствует их и даёт точнейшие указания, как скорее всего добраться до Мангретской школы, и всё это на чистейшей латыни'.
У пятерых мудрецов так и перехватило дыхание, и впервые с момента вызова на состязание их смелость поколебалась.
Но они были честными людьми и, как только кучер тронул вперёд, вынули из кармана свои записные книжки для путевых заметок и записали:
В шести милях от Мангретской школы обыкновенные дорожные каменотёсы объясняются на чистейшей латыни.
Что верно, то верно.
Когда они подъехали к следующему перекрёстку, они опять стали гадать, какая же из четырёх дорог им нужна. Выглянули из кареты и увидели ещё одного старого каменотёса, усердно дробящего камни. Один из учёных мужей окликнул его, поздоровался и спросил, выбирая слова попроще, не будет ли он так добр показать верную дорогу в Мангретскую школу. Старый каменотёс оторвался от своей работы, приветствовал их и точно объяснил, как добраться до школы в Мангрете, и всё это на чистейшем греческом языке!
У пятерых мудрецов сразу сердце упало. Они не позволили кучеру ехать дальше и стали советоваться, как умнее поступить: ехать вперёд или бежать без оглядки в дублинскую гавань и оттуда домой, в Англию. Двое проголосовали, чтобы ехать вперёд, двое — чтобы возвращаться; решение оставалось за последним. Но он оказался храбрецом — так просто его не запугаешь — и проголосовал за то, чтобы ехать вперёд.
И вот они двинулись дальше и по дороге внесли такую запись в свои книжки:
В трёх милях от великой Мангретской школы обыкновенные дорожные каменотёсы объясняются на чистейшем греческом языке.
К этому времени у бедняг англичан душа ушла уже в пятки, и они могли лишь мучительно жалеть, что вместо них это дело не поручили пятерым их злейшим врагам из Оксфорда.
Послушайте, что было дальше! В миле от Мангрета им попадается третий перекрёсток. Карета останавливается, один из них высовывается из окошка и опять видит на груде камней старика, который что есть мочи бьёт по камням. Они все его приветствуют и спрашивают, не может ли он указать им дорогу, ведущую в Мангретскую школу. Старик каменотёс поднимает голову от работы, отвешивает им вежливый поклон, произносит сначала своё приветствие, а затем указания, как вернее добраться до Мангретской школы, и всё это на языке сверхучёной премудрости!
Пять прославленных профессоров, все, как один, высовываются из окошка кареты и кричат кучеру:
— Немедленно поворачивай лошадей и что есть духу гони в Дублин! — откидываются назад и падают без сознания в объятия друг друга.
Когда, придя в себя, они поняли, что находятся в безопасности на корабле, плывущем в Англию, они вытащили свои записные книжки и записали:
В одной миле от бесподобной и величайшей Мангретской школы даже дорожные каменотёсы не желают объясняться иначе, как на языке сверхучёной премудрости. Таким образом, мы, совершив своевременное бегство, спасли от вечного позора чистое имя и славу нашей гордости — университета Оксфордского.
В старину говорили:
Три вещи не должны притупляться: шпага, лопата и человеческая мысль.
Пинам, Панам, Мара-Фанам и Каллиах-Аранам
глупых историях Нуала Мак Класки иногда можно отыскать здравый смысл, если покопаться в них поглубже. Но так как копаться мы не желали (мы и так докопались до большего, чем нам бы хотелось), а со здравым смыслом мы просто не знали, что делать, рассказ Нуала о Пинаме, Панаме, Мара-Фанаме и Каллиах-Аранаме для нас, безрассудных босяков, был одновременно «и наукой, и развлечением», как говорит лиса, забравшись в курятник.
Пинам, Панам, Мара-Фанам и Каллиах-Аранам владели одним пшеничным полем.
Когда пшеница поспела…
— Она моя! — сказал Пинам.
— Нет, моя! — сказал Панам.
— К чёрту вас обоих, она моя! — сказал Мара-Фанам.
— Пропади вы пропадом, все трое, она моя! — сказал Каллиах-Аранам.
И они отправились решать эту тяжбу к лорду, владельцу поместья. И тот велел им разделить поле по бороздам и взять всем поровну, чтобы вышел справедливый делёж.
Они вернулись домой и сделали, как было сказано. Но вот те раз! Когда они разделили все борозды поровну, осталась одна лишняя.
— Она моя! — сказал Пинам.
— Нет, моя! — сказал Панам.
— К чёрту вас обоих, она моя! — сказал Мара-Фанам.
— Пропади вы пропадом, все трое, она моя! — сказал Каллиах-Аранам.
И они снова отправились решать свою тяжбу к лендлорду. И тот велел им разделить борозду на копны.
Они снова вернулись домой и сделали, как было сказано. Но вот те раз! Когда они разделили все копны поровну, осталась одна лишняя.
— Она моя! — сказал Пинам.
— Нет, моя! — сказал Панам.
— К чёрту вас обоих, она моя! — сказал Мара-Фанам.
— Пропади вы пропадом, все трое, она моя! — сказал Каллиах-Аранам.
И они опять отправились решать свою тяжбу к лендлорду. И тот велел им разделить копну на снопы.
Они вернулись домой и сделали, как было сказано. Но вот те раз! Когда они разделили все снопы поровну, остался один лишний.
— Это мой! — сказал Пинам.
— Нет, мой! — сказал Панам.
— К чёрту вас обоих, он мой! — сказал Мара-Фанам.
— Пропади вы пропадом, все трое, он мой! — сказал Каллиах-Аранам.
И они отправились решать свою тяжбу к лендлорду. И тот велел им разделить сноп по колоскам.
Они вернулись домой и сделали, как было сказано. Но вот те раз! Когда они разделили все колоски поровну, остался один лишний.
— Это мой! — сказал Пинам.
— Нет, мой! — сказал Панам.
— К чёрту вас обоих, он мой! — сказал Мара-Фанам.
— Пропади вы пропадом, все трое, он мой! — сказал Каллиах-Аранам.
И они отправились решать свою тяжбу к лендлорду. И тот велел им разделить колосок по зёрнышкам.
Они вернулись домой и сделали, как было сказано. Но вот те раз! Когда они разделили все зёрнышки поровну, осталось одно лишнее.
— Это моё! — сказал Пинам.
— Нет, моё! — сказал Панам.
— К чёрту вас обоих, оно моё! — сказал Мара-Фанам.
— Пропади вы пропадом, все трое, оно моё! — сказал Каллиах-Аранам.
И они отправились решать свою тяжбу к лендлорду, а зёрнышко прихватили с собой. Лорд взял зёрнышко и сказал:
— Следуйте за мной!
И он отвёл всех четверых к реке, к тому месту, где были страшные водовороты, и бросил зёрнышко в воду.
Все четверо нырнули за ним и пропали.
Таков был конец Пинама, Панама, Мара-Фанама и Каллиах-Аранама.
В старину говорили:
Дом сгорел, зато крыша цела.
Ленивая красавица и её тётушки
ила когда-то на свете бедная вдова, и была у неё дочка — красивая, как день ясный, но ленивая, что ваша хрюшка, вы уж простите меня за такое сравнение.
И вот в одно прекрасное утро, когда дела шли хуже некуда, только бедная вдова раскричалась по поводу больших налогов на муку, как мимо её дома проскакал сам принц.
— Ай-ай-ай, голубушка! — удивился принц. — У тебя, наверное, очень непослушное дитя, если оно заставляет свою мать так сердито браниться. Ведь не могла же эта хорошенькая девушка так рассердить тебя!
— Ах, что вы, ваше величество, конечно, нет! — ответила мать. — Я только пожурила её за то, что она слишком усердно работает. Поверите ли, ваше величество, она может за один день спрясть три фунта льна, на другой день наткать из него полотна, а в третий нашить из него рубах.
— О небо! — удивился принц. — Вот девушка, которая пришлась бы по душе моей матушке. Будьте так любезны, сударыня, оденьте, пожалуйста, на вашу дочку капор и плащ и посадите её сзади меня на коня! Ах, моя матушка будет так восхищена ею, что, быть может, сделает её своей невесткой и моей женой. Конечно, если сама девушка не будет иметь ничего против.
Так-то вот. Женщина не знала, что делать от радости и смущения, да и от страха, что обман раскроется. Но не успела она ещё ни на что решиться, как юную Энти уже усадили позади принца, и он ускакал со своей свитой прочь, а у матери в руках остался увесистый кошелёк.
Королева так и обомлела, увидев на коне позади своего сына крестьянскую девушку. Но когда она разглядела её хорошенькое личико и к тому же услышала от принца, что Энти умеет прясть, ткать и шить, королева решила, что девушке просто цены нет. А принц улучил минутку и шепнул Энти на ушко, что, если она не прочь выйти за не