Источники социальной власти: в 4 т. Т. 1. История власти от истоков до 1760 года н. э. — страница 108 из 177

[89].

Я начну со второго канала — коммуникации между членами правящего класса. Они были практически все грамотными, причем это была грамотность весьма высокой степени, что, вероятно, справедливо как для мужчин, так и для женщин. Политические практики в каждом городе требовали определенного уровня навыка чтения, того же требовало активное участие в правовых вопросах собственности и брака. Литература была очень важна, и начиная с 100 г. до н. э. самые известные авторы, особенно историки и поэты (например, Гораций, Вергилий, Цезарь, Ливий и Тацит) писали и читали вслух для огромных аудиторий на всей территории республики/империи.

Инфраструктурой была универсальная система образования по образцу эллинистической системы, состоявшей из трех частей: начальной школы, обучавшей чтению, письму и арифметике с 7 до 11 или 12 лет, средней школы, обучавшей в основном грамматике и классической литературе вплоть до 16 лет, и (обычно после перерыва на военную службу) высшей школы, фокусировавшейся в основном на риторике между 17 и 20 годами. Школы обычно финансировались на частной основе ассоциациями родителей каждого города, хотя в период империи имел место рост государственного регулирования. Универсальность обучения среди правящего класса обычно снижалась на самой верхней ступени образования, где богатые предпочитали пользоваться услугами частных репетиторов, особенно для дочерей. Не ясно, как много детей из этого класса поступали в высшую школу, а затем в университеты, особенно девочек.

Рассмотренная выше система образования весьма напоминает нашу систему. Но есть два основных отличия: содержание обучения было удивительно литературным, и процесс обучения был привязан к устному режиму передачи знаний. Литература, грамматика и риторика учили вербальным навыкам, используемым в публичных дебатах, правовой защите и публичном чтении вслух. Стреттон (Stratton 1978: 60-102) утверждает, что римская литература была не просто широкой мнемонической системой, она была техническим средством хранения культурных значений и смыслов и восстановления их посредством коммуникационной деятельности письма и проговаривания.

В предыдущей главе я подчеркивал экстенсивность римской цивилизации. Чтобы сплотить огромную империю, понадобились большие инвестиции в коммуникационные технологии. Грамотность была важной частью этого процесса. Отсюда и одержимость римлян своим языком, его грамматикой, стилем и соединением его с литературными и историческими текстами, описывавшими рост римского могущества, и их любовь к риторике, искусству коммуникации и ведения споров. Грамотность также имела практическую связь с законодательством и аристократической профессией юриста. Но мы по-прежнему задаемся вопросом: почему их профессиональное образование было риторическим, а не образованием в статутном («писаном») праве или прецедентом праве? Ответ лежит в важности письменной, но мнемонической связи в придании морали правящему классу империи, дающей ему общий доступ к хранилищу культурного знания и усиливающей его культурную солидарность через деятельность, связанную с публичным чтением и обсуждением.

Участие в этих общественных мероприятиях было, как правило, аскриптивным, состав участников ограничивался только сенаторским и всадническим сословиями, декурионами и другими высокостатусными рангами имперского общества. Массы в этом не участвовали. Этот аспект письменной культуры был эксклюзивным, полезным для консервации экстенсивной власти правящего класса. Землевладельцы, проживавшие вне своего поместья, встречались друг с другом в гражданских условиях, управляли местностью с помощью дебатов и писали (и особенно путешествовали) в другие города. Это был «приватный» правящий класс, довольно закрытый для аутсайдеров благодаря своим культурным практикам и целенаправленной политике.

Тем не менее массы не были исключены из всей письменной деятельности. Как и в отношении греков, целью письменной культуры было не сохранение сакральной догмы, а отражение и комментарии реального жизненного опыта. Знание само по себе не было ограниченным, как и образование. Начальное образование было широко распространено даже в некоторых деревнях. Учителя имели низкий статус. Согласно бесценному эдикту Диоклетиана, установление зарплаты и гонорара для учителя начальных школ, чтобы он зарабатывал не меньше каменщика или плотника, предполагало класс из тридцати учеников. Это означало, что начальные классы были довольно многочисленными. Было также много грамотных мужчин самого низкого происхождения, которые достигали высших ступеней грамотности, либо обучаясь в высших школах, либо перенимая знания от своих отцов. Затем следовало поступление в армию в надежде использовать свои навыки для продвижения по службе. Например, египетский военно-морской новобранец времен правления Августов пишет своему отцу, что хотел «преклониться перед твоим подчерком, поскольку ты хорошо меня научил, я надеюсь благодаря этому на быстрое повышение» (цит. по: Jones 1970: II, 151, где это письмо приводится полностью). Это письмо свидетельствует о домашнем обучении среди части простого народа, но не среди всех, поскольку новобранец надеется на повышение именно благодаря своей грамотности. От Петрония мы также узнаем о школах среднего уровня, когда он рассказывает про мальчика, который мог бегло читать и был чудом в своем классе. Многие, утверждает он, «не учили геометрию или литературу либо иные бессмысленные вещи типа этих, но были весьма довольны умением читать большими буквами и понимать дроби, веса и единицы измерения» (Petro-nius 1930: 59, 7).

Образование требовало денег, обычно монет, чтобы платить учителю. Каменщик или плотник мог позволить себе потратить одну тридцатую заработанных денег на оплату начального образования одного ребенка, но обычный крестьянин не мог позволить и одну двадцатую часть своего низкого заработка, тем более в монетах. Маловероятно, чтобы двое или более детей из простых семей могли получить начальное образование. В целом начальное образование также ведет к тому, что Петроний называет «большой беглостью», но не в культурных достижениях. Для этого требовалось второе образование, но в этом возрасте ребенок уже становился полезным работником в семье. Требовалось существенное богатство, чтобы поддержать ленивую молодежь.

По этой причине в попытке дать оценку грамотности среди римлян нет смысла (за исключением утверждения о том, что она была гораздо большей, чем в любом из обществ, рассмотренных до сих пор, исключая Грецию), поскольку она значительно различалась. Мы можем выделить три различных уровня. К первому уровню принадлежал высокограмотный, обученный счету и культурно сплоченный класс. Его грамотность была важной частью морали правящего класса. Второй уровень составляли выходцы из числа функционально грамотных и обученных счету людей, которые не являлись полноправными членами письменной культуры и были исключены из власти. Они могли стать чиновниками в бюрократии, у землевладельцев, в армии и у купцов учителями начального образования, оказывать помощь в составлении завещаний, петиций и контрактов, вероятно, даже могли понимать смысл некоторых понятий, которые лежали в основе произведений римской и греческой классической литературы, но, очевидно, не могли читать этих произведений и в обычной жизни не сталкивались с ними. Расположение и ширина второго уровня зависели от письменных традиций инородцев (что предположительно показывает, как могло передаваться домашнее образование). Греки, народы арамейского происхождения (особенно евреи) и некоторые египтяне были непропорционально высоко представлены на втором уровне образования. Этот уровень также зависел от городов, где функции грамотности были в цене и где протекали денежные потоки. По тем же причинам в городах грамотность была сконцентрирована среди купцов и ремесленников. Те, кто принадлежал к третьему уровню, были либо безграмотными, либо частично грамотными на уровне, описанном Петронием: массы крестьянского населения и городской пролетариат, а также их младшие сыновья и дочери, находившиеся несколько выше на социальной лестнице. Они были полностью исключены из письменной культуры республики/империи.

Эти уровни отличались по своему социальному расположению, кроме того, между правящим классом и остальными существовал огромный культурный разрыв. Тем не менее определенное пересечение было различимо. Пересечение на высшем уровне происходило между грамотными людьми, которые обладали более демократическими и менее эксклюзивными институтами. Греки и евреи разного уровня грамотности обменивались более диффузными культурными сообщениями, чем большинство провинциального населения. Область пересечения между вторым и третьим уровнем была более широкой, особенно среди упомянутых народов в городах. Кроме того, какой бы ни была культурная эксклюзия высшего уровня, образцы грамотности ниже могли быть лишь результатом стремления к более широкому доступу к образованию и культурному миру. Поэтому письменная культура наделяла властью', чем больший доступ к ней имел человек, тем больший контроль над жизнью он мог осуществлять. Это было не убеждением, а объективной реальностью, поскольку власть в империи основывалась на грамотности и культурной коммуникации. Если участию в официальной культуре могли препятствовать, то возникали неофициальные и, возможно, радикальные контркультуры. В Новое время грамотность была широко распространена повсеместно. Стоун (Stone 1969) отметил, что три великие революции современности — Гражданская война в Англии, Французская и Русская революции — произошли, когда половина населения была грамотной. Маловероятно, что уровень грамотности римлян был столь же высоким. Но массы могли участвовать в устной передаче «радикальной» письменной информации, созданной при помощи контрэлит.

В исследованиях коммуникационных сетей народов с высоким уровнем грамотности в XX в. может быть обнаружен «двухступенчатый» поток коммуникации. Декейтер в штате Иллинойс 1945 г. от нашего предмета отделяют 8 тыс. километров и 2 тыс. лет. Но Катц и Лазарсфельд (Katz and Lazarsfeld 1955) обнаружили, что современные массмедиа обладают небольшим непосредственным воздействием на большую выборку американских женщин. Напротив, влияние медиа было по большей части косвенным, опосредованным сообществом «лидеров мнений», которые реинтерпретировали медийные послания, прежде чем посылать их своим знакомым. Вопреки определенным оговоркам и критике двухступенчатая теория потока прочно держала свои позиции и в последующих исследованиях (Katz 19575 McQuail 1969: 5