— локальный контроль. Бут-цер (Butzer 1976) демонстрирует, что в имперском Египте водное законодательство было рудиментарным и локально применяемым; централизованной ирригационной бюрократии как таковой не существовало. Единственным свидетельством крупномасштабных работ по координации ирригации было открытие Фаюмского оазиса в XIX в. до н. э. в эпоху Среднего Царства, что не могло служить объяснением египетских имперских структур. Нил был критически важен для государственной власти (как мы увидим в следующей главе), но не из-за гидравлического сельского хозяйства.
Шумер вырос вокруг двух рек — Тигра и Евфрата. На ранних этапах ключевой рекой был Евфрат. Как и Нил, эти реки ежегодно разливались. Но их разливы принимали другие формы. Разлив основного течения также невозможно было остановить, но широкая плоская равнина Месопотамии, «земли между потоками» создавали множество дополнительных каналов, воду из которых можно было перенаправить на поля (однако затем в отличие от Нила вода не уходила, приводя к засолению почв). В отличие от Нила реки Месопотамии разливались в конце сезона. После разлива Нила оставалось много времени для посадки. В Месопотамии посадка осуществлялась до наводнений. Дамбы и плотины защищали посевы, а резервуары сохраняли паводковые воды. Это требовало более жесткой регулярной социальной кооперации и вертикальных и горизонтальных организаций, гарантирующих, что потоки каналов будут под контролем. Но могла ли контролироваться река по всей длине и почему такой существенный контроль реки был необходим, это уже другой вопрос. Основным объектом ирригации были поперечные потоки. Ключевые вертикальные воздействия испытывали на себе прилежащие земли вниз по течению, включая стратегический и военный элементы: расположение выше по течению позволяло контролировать водоснабжение тех, кто был расположен ниже, что вело, по всей видимости, к принудительному шантажу с угрозами применения военной силы. Расположение выше по течению базировалось не на контроле труда людей, живущих ниже по течению, как в модели Виттфогеля, а на контроле за жизненно необходимыми природными ресурсами, расположенных ниже по течению.
В конечном счете ни Тигр, ни Евфрат не контролировались вдоль по течению. Течение Тигра было слишком быстрым и глубоким, каналы Евфрата изменялись непредсказуемым образом, чтобы их было возможно контролировать какими-либо гидравлическими менеджериальными системами, известными в Древнем мире. Изменчивость дестабилизировала существовавший баланс власти, аналогичный эффект оказывало засоление почв. После первого ирригационного прорыва социальная организация использовалась и для последующего ирригационного управления, а не наоборот. Города, письменность и храмы развились за пять веков до того, как были изобретены технические средства ирригации, о чем свидетельствуют находки, относящиеся к концу раннединастического периода (Nissen 1976: 23), и тем более задолго до того, как были построены первые крупномасштабные дамбы и каналы (Adams 1981: 144, 163). Ирригации было вполне достаточно, чтобы сломить существовавшие организации, а также чтобы расширить их.
Развитой социальной формой был город-государство, осуществлявший контроль лишь над ограниченной частью суши и прилежащей частью реки. Он мог предполагать определенную степень стратификации, централизованной политической власти и принудительного контроля за трудом и, следовательно (особенно в последнем случае) определенные обязанности применительно к ирригации. Но он не подразумевал ни деспотического государства, ни даже царства, которое ему должно было предшествовать. Когда позднее появились более крупные в территориальном отношении государства с царями и императорами, контроль над ирригацией был лишь частью их власти, особенно стратегической власти государств, располагавшихся вверх по течению, но мы убедимся, что ирригация была лишь второстепенным фактором.
В Древнем мире не существовало никакой необходимой связи между гидравлическим сельским хозяйством и деспотизмом, даже в Китае, Египте и Шумере, который, казалось бы, подтверждает это. Гидравлическое сельское хозяйство сыграло огромную роль в развитии письменных цивилизаций, а также в усилении их территориально и социально фиксированной организации. Размеры гидравлического сельского хозяйства, вероятно, действительно оказывали существенное влияние на размеры социальной организации, но не в том направлении, в каком предполагал Виттфогель. Гидравлическое сельское хозяйство способствовало образованию доверительных, но маленьких групп и протогосударств, контролировавших ограниченную определенной шириной и длиной пойму речной долины, например города-государства, как у шумеров, или владения местных лордов или монархов, как в Китае или Египте, или самоуправляемые деревенские общины, как в остальном Китае, или практически любая другая форма местного правительства. В ряде ранних шумерских городов типичным было проживание такого количества населения, которое было необходимо для нужд ирригации. Численность населения таких городов обычно варьировалась от 1 до 22 тыс. человек, включая неизвестное количество клиентов из внутренних регионов. Как я утверждаю, большая часть численности и концентрации населения была обязана воздействию ирригации на свою среду, а не ирригационному управлению самому по себе. В раннединастический период города осуществляли слабое господство над своими соседями и политический контроль над около 20 тыс. человек. Радиус подобных зон мог варьироваться от 5 до 15 километров. Это были крошечные общества. В Месопотамии, что особенно поражает, важнейшие города Эриду, Ур, Урук и Ларса находились в пределах видимости друг друга.
Ирригация принесла с собой существенное увеличение организационных способностей человеческих групп, но ничто по сравнению с масштабами мировых империй, состоявших из миллионов жителей и растянувшихся на сотни или тысячи километров вопреки тому, что предполагает Виттфогель.
Тезису Виттфогеля присущи четыре принципиальные ошибки. Он не может объяснить (1) формы даже ранних городов-государств, которые были не деспотическими, а демократичными/ олигархическими; (2) рост более крупных и поздних империй и государств; (3) более крупные элементы социальной организации, чем те, которые уже присутствовали в ранних городах-государствах, а именно сегментированную федеральную культуру, поскольку силы, создавшие более экстенсивную власть, не контролировали ни одно отдельное государство, будь то деспотическое, ирригационное или нет; (4) тот факт, что рост ядра городов-государств был не унитарным, а дуальным, что проявлялось в централизованном государстве и децентрализованных стратификационных отношениях, базировавшихся на частной собственности. На последнее Виттфогель не обращает внимания. Его модель всех древних государств весьма нереалистична в терминах количества инфраструктурной власти, приписываемой им. Мы убедимся, что те же силы, что непрерывно увеличивали власть государства, затем способствовали его децентрализации и дестабилизации (см. главу 5). Наряду с ростом государства росли и правящие семьи с частными землевладениями, а наряду с монархией и деспотией — аристократия.
Источником этого внушительного списка ошибок является модель унитарного общества, на которую полагается Виттфогель. Все ошибки, кроме первой, нацелены на демонстрацию федеральной сегментарной природы общественного развития. Это дает нам основания для разработки лучшего объяснения форм раннего социального развития.
Но рост цивилизаций, государств и социальной стратификации и так уже стал надолго затянувшейся темой. В этой главе нет возможности предложить объяснение имперских деспотичных режимов, альтернативное объяснению Виттфогеля, поскольку таковые еще не появлялись в ранней Месопотамии. В этом состоит основная задача главы 5, в которой рассматривается аккадская династия (первая в истории настоящая «империя») и ее последствия. Однако до определенной степени можно предвосхитить подобное объяснение. Старый добрый милитаризм стал играть все большую роль по мере становления месопотамского общества.
Чтобы объяснить возникновение государств и социальной стратификации в Месопотамии, мы должны признать небольшой сдвиг в рамках XXVII в. до н. э. при переходе от того, что называют первым этапом раннединастического периода (РД I: XXVIII–XXVII вв. до н. э.) ко второму этапу раннединастического периода (РД II: XXVII–XXVI вв. до н. э.). Согласно Адамсу (Adams 1981: 81–94), в рамках этих периодов произошел сдвиг поселенческих структур. Хотя большинство населения уже жило в городах, города были примерно одного размера. За исключением Урука, появлялась незначительная «поселенческая иерархия». Затем Урук, как и ряд других городов, резко увеличил свои размеры. В то же время множество маленьких поселений опустело. Как заключает Адамс, это означало, что десятки тысяч людей были вынуждены уйти оттуда. Отныне площадь Урука составляла 2 квадратных километра, а население выросло до 40–50 тыс. человек. Для обеспечения его потребностей требовался организованный контроль над большими внутренними районами. Адамс предполагает, что под контролем находились регулярно возделываемые земли в радиусе 14 километров плюс слабая гегемония над более широкими областями. В обеих областях логистика коммутации и транспортировки продукции предполагала, что поля и пастбища обрабатываются локальным зависимым трудом, а не свободными жителями городов. В свою очередь, это предполагало дальнейшее разделение труда и стратификацию между городским центром и сельской периферией. Об интенсификации процессов взаимодействия свидетельствуют многочисленные находки, относящиеся к третьему тысячелетию.
Но с интенсификацией пришли и изменения. Города теперь были обнесены массивными укрепленными стенами. Появились люди, называвшиеся лугалями и заседавшие в больших комплексах зданий — «э-галями», — что в переводе означает «цари» и «замки». Они появились в текстах вместе с новыми терминами, применяемыми к обозначению военной деятельности. Если мы предпримем рискованное предприятие — датировку правления первых царей, упомянутых в списках (составленных примерно в 1800 г. до н. э.), то первые великие цари Урука Эн-мер кар и Гильгамеш, а также их известные последователи правили в XXVII в. до н. э. На этих основаниях Якобсен предположил, что цари происходили от военных лидеров, выбираемых на определенное время демократически-олигархическим собранием города. В периоды конфликтов и нестабильности они получали долгосрочную власть в силу того, что ведение военных действий и строительство укреплений требовали военной организации в течение целого ряда лет. В рамках указанных периодов