Когда сатрапы иногда выпускали золотые монеты, это рассматривалось как объявление о восстании (Frye 1976: 123). Монетарное обращение также могло децентрализовать власть чуть больше, когда использовалось в общих торговых целях. В Персии внутренняя и внешняя торговля по большей части находилась под контролем трех иностранных народов. Два из них — арамеи и финикийцы находились под формальным контролем империи, но оба сохраняли заметную степень автономии. Как мы уже видели, персы всего лишь использовали существовавшие структуры арамейского языка и финикийского флота. Родина третьего торгового народа — греков была политически автономной. Они также составили ядро персидских армий последующих периодов. Как я уже отмечал, фаланга гоплитов не обязательно усиливала авторитет очень большой власти — ее оптимальный размер был менее 10 тыс. человек. Даже зороастризм был палкой о двух концах. Хотя его использовали для поддержания авторитета Великого царя, он также укреплял рациональное самосознание верующих индивидов, ядром которых, по всей вероятности, был персидский высший класс в целом. Дороги, «глаза царя» (королевские шпионы) и даже культурная солидарность аристократии не могли дать концентрированной интеграции, необходимой для борьбы с греками. Достоинство персидской власти заключалось в ее более свободном характере, в том, что она могла использовать преимущества децентрализованных космополитических сил, которые начинали действовать на Ближнем Востоке. Даже до прибытия Александра Персия продолжала оставаться во власти этих сил. Но теперь политический беспорядок в центре не обязательно приводил к коллапсу всего социального порядка в целом. Саргон и его принудительная кооперация больше не требовались.
Ни греки, ни римляне, ни даже их западные наследники не оценили этого. Греки не смогли понять то, что они принимали за презренное раболепство, любовь к деспотизму и страх перед свободой восточных народов. Эта карикатура имела под собой один эмпирический факт: уважение, выказываемое многими ближневосточными народами к деспотической монархии. Но как мы убедились на примере Персии, деспотизм был лишь конституционным, а не реальным. Инфраструктурная власть подобных деспотий была гораздо меньше власти греческих полисов. Способность греков к мобилизации и координации обязательств своих подчиненных была ниже. Хотя их экстенсивная власть была намного больше, они существенно уступали в интенсивной власти. Персидские подданные могли более эффективно скрываться, уклоняться от власти государства по сравнению с возможностями уклонения греческих граждан от их государств. В определенном смысле персы были свободнее.
Свобода не является чем-то неделимым. В наше время существуют две основные концепции свободы: либеральная и социалистически консервативная. Либеральный идеал — это свобода от государства, приватность, защищенная от его надзора и власти. Объединенный идеал консерваторов и социалистов утверждает, что свобода достижима только через государство, участие в его жизни. Обе концепции включают, очевидно, достойные вещи. Если для пущего эффекта мы введем эти категории обратно в древнюю историю, то обнаружим, что греческий полис является великолепным примером консервативно-социалистического идеала свободы и, что удивительно, Персия в определенной степени соответствует либеральному идеалу. Последняя аналогия всего лишь частична, поскольку, в то время как современные либеральные свободы (парадоксальным образом) конституционно гарантирует государство, персидские свободы были неконституционными и тайными. Они также дольше просуществовали. Греция подверглась последовательным нашествиям завоевателей — македонцев и римлян. Персия была покорена только Александром.
Завоевателем Персии был жестокий, пьющий, эмоционально нестабильный Александр, которого мы также справедливо называем Великим. Со смешанными силами македонских и греческих солдат, вероятно достигавшими 48 тыс. человек, он пересек Геллеспонт в 334 г. до н. э. За восемь лет он завоевал всю Персидскую империю и небольшую часть Индии. Как персидский царь, он подавлял греческие и македонские протесты против получения восточных титулов, дал персам, македонцам и грекам равные права и восстановил систему сатрапов. Посредством этого он заручился лояльностью персидской знати. Но к этому он добавил более жесткую македонскую организацию: более маленькую, более дисциплинированную и методичную армию, унифицированную налоговую систему и монетарную экономику, основанную на аттической серебряной монете, и греческий язык. Объединение Греции и Персии было символически ознаменовано свадебной церемонией, на которой Александр и 10 тыс. его солдат взяли персидских девушек в жены.
Александр умер в 323 г. до н. э. от запоя в Вавилоне. Его смерть продемонстрировала, что персидские течения продолжали свой ход. Его завоевательный импульс был направлен не в сторону большей имперской централизации, а в сторону космополитической децентрализации. Никакой имперской преемственности не было установлено, и его военачальники превратили сатрапов в ряд независимых монархов восточного стиля. В 281 г. после множества войн были появились три монархии: в Македонии под властью династии Антигона, в Малой Азии под властью династии Селевкидов и в Египте под властью династии Птолемеев. Они были свободными персидского типа государствами, хотя греческие правители постепенно выталкивали персидскую и прочие элиты из позиций независимой власти внутри государства (Walbank 1981). Это действительно были эллинистические государства, грекоговорящие и греческие по образованию и культуре. Но изменилась сама Эллада. За пределами Греции (и даже до определенной степени внутри нее) развитие разума, существенная часть того, что означало быть «человеком», отныне официально ограничивалось правящим классом. Во всяком случае греческое завоевание означало усиление традиционно персидской основы власти, идеологической морали правящего класса. Персия без персов, греки без Греции, но их слияние создало более сплоченный диффузный базис для правления правящего класса, чем Ближний Восток (или какой-либо иной регион, за исключением Китая, где в это же время происходили сходные процессы).
Тем не менее ограниченная власть этих государств означала, что могли появиться другие, более скрытые течения. Государства существовали в больших, частично усмиренных экономических и культурных пространствах. Их внутренние возможности интенсивной мобилизации были также ограниченны не только в теории, но и на практике. За исключением все еще уникальным образом сконцентрированного Египта, они были федеральными, включавшими многочисленные укрытия и возможности для неофициальных космополитических связей, в которых важную роль играли греческие «демократические» традиции. Из них, а также из соответствовавших им последовавших провинций Римской империи произошло множество децентрализующих сил, которые будут описаны в главах 10 и 11, из них же произошли религии спасения.
На самом деле ближневосточные империи, теперь ставшие Грецией, сдвинули центр геополитической власти на запад. Но у своих западных рубежей греческий мир столкнулся с различными силами. То, что я описал как традиционное греческое «консервативно-социалистическое» понятие свободы, могло гораздо легче распространиться среди крестьян и торговцев с железными орудиями и оружием. Греческие события и противоречия были вновь разыграны в других формах и с другими результатами на итальянском полуострове. Результатом стала Римская империя — наиболее развитый пример спенсеровской принудительной кооперации, который когда-либо знала доиндустриальная история, завоеватель, а также преемник эллинизма и первая территориальная империя, а не империя доминирования.
Bum, A. R. (1962). Persia and the Greeks. London: Arnold.
Cook, J. M. (1983). The Persian Empire. London: Dent.
Driel, G. van (1970). Land and people in Assyria. Bibliotecha Orientalis, 27.
Frye, R. N. (1976). The Heritage of Persia. London: Weidenfeld & Nicolson.
Ghirshman, R. (1964). Persia from the Origins to Alexander the Great. London: Thames & Hudson.
Goetze, A. (1975). Anatolia from Shuppiluliumash to the Egyptian War of Murvatallish; and The Hittites and Syria (1300–1200 B.C.). Chap. 21 and 24 in The Cambridge Ancient History, ed. I.E. S. Edwards et al. 3d ed. Vol. II, pt. 2. Cambridge: Cambridge University Press.
Grayson, A.K. (1972–1976). Assyrian Royal Inscriptions. 2 vols. Wiesbaden: Harrassowitz. Hignett, C. (1963). Xerxes’ Invasion of Greece. Oxford: Clarendon Press.
Larsen, M.T. (1976). The Old Assyrian City-State and Its Colonies. Copenhagen: Akade-misk Forlag.
Liverani, M. (1979). The ideology of the Assyrian Empire. In Power and Propaganda: A Symposium on Ancient Empires, ed. M.T. Larsen. Copenhagen: Akademisk Forlag.
Maurice, F. (1930). The size of the army of Xerxes. Journal of Hellenic Studies, 50.
Moulton, J. H. (1913). Early Zoroastrianism. London: Williams and Norgate.
Munn-Rankin, J. M. (1975). Assyrian Military Power 1300–1200 B.C.Chap. 25 in The Cambridge Ancient History, ed. I. E. S. Edwards et al. 3d ed. Vol. II, pt. 2. Cambridge: Cambridge University Press.
Nylander, C. (1979). Achaemenid Imperial Art. In Larsen, Power and Propaganda: A Symposium on Ancient Empires, ed. M.T. Larsen. Copenhagen: Akademisk Forlag.
Oates, J. (1979). Babylon. London: Thames & Hudson.
Olmstead, A.T. (1923). A History of Assyria. New York: Scribner. --. (1948). A History of the Persian Empire. Chicago: University of Chicago Press.
Postgate, J. N. (1974a). Some remarks on conditions in the Assyrian countryside. Journal of the Economic and Social History of the Orient, 17. --. (1974b). Taxation and Conscription in the Assyrian Empire. Rome: Biblical Institute Press. --. (1979). The economic structure of the Assyrian Empire. In Power and Propaganda: A Symposium on Ancient Empires, ed. M.T. Larsen. Copenhagen: Akademisk Forlag. --. (1980). The Assyrian Empire. In the Cambridge Encyclopedia of Archaeology, ed. A.Sherratt. Cambridge: Cambridge University Press.