лжско-Окского междуречья. Раскапывая в Рыбинском районе, на правом берегу Волги, в устье реки Сонохты, городище дьковцев Березняки, замечательный исследователь, историк и археолог П. Н. Третьяков пришел к парадоксальному выводу. Он отнес памятник к V веку и интерпретировал его как раннеславянское поселение. Этот вывод, конечно, не приняли более поздние историки, желавшие видеть в дьяковцах неприменно угро-финнов, а в соответствии с новомодной тенденцией — древних балтов. Сам памятник теперь относят к VI веку и к поздним дьяковцам. Хотя еще не так давно история дьяковцев прерывалась для ученых задолго до нашей эры. Близок час, когда и выводы Третьякова станут для всех очевидными. Еще в 70-х годах прошлого века дьяковцы считались стопроцентными угро-финнами, предками летописной мери. Только учебники сталинской поры осторожно писали, что дьяковская культура обнимала собой предков балтов, угро-финнов и славян.
В конце 1980-х годов археолог А. Е. Леонтьев показал принципиально разную систему расселения древней мери и дьяковцев. Финны в качестве претендентов на дьяковскую культуру отпали. И мы опять возвращаемся к балтославянской общности, в рамках которой только и можно логично интерпретировать смену культур на территории Восточной Европы. Безусловно, и меря и мурома, на землях, где их застает русская летопись, были пришельцами, причем далеко не мирными. Погребения муромы дают ясную картину о достаточно воинственном характере этого племени. В мерянских же захоронениях, вскрытых еще в императорский период, обнаружилось, что меря была представлена двумя абсолютно разными антропологичесими типами. Один долихокраннный тип европеоидов, другой, пришлый, круглоголовый с отчетливыми признаками монголоидности — собственно угро-финская меря. Кем же был представлен первый тип? Случайно ли в чудском конце города Ростова Великого в XI веке язычники поклонялись славянскому богу Велесу?
Вернемся к вопросам гидронимики на территории Волго-Окского междуречья. В связи с этим крайне интересным районом представляется территория, где сейчас располагаются города Иваново, Гороховец, Вязники, Ковров. Вчитайтесь в названия озер, от которых так и веет арийской древностью и которые никак нельзя напрямую Вывести из современных балтских языков. Более того, многие названия просто чужды балтским наречиям. Впрочем, нельзя сказать, что они звучат и по-славянски: Гарава, Санхар, Ламхор, Юхар. Реки: Лух, Таих, Мертюх, Палех, Утрех. Эти названия до сих пор звучат в древнем Мугреевском лесу! Возьмем, для примера, Гараву. «Гар» по-санскритстски — жар. «Ава» — может переводиться здесь как «жидкость». Палех — это от санскритского «пал» — болото. В имени «Сех» закономерно усмотреть санскритскую морфему «сеу» — что значит «струиться». В археологическом плане эти места не столь богаты на памятники эпохи железа и Средневековья.
Известно городище на реке Л ух. Люди на городище жили с I–IX веков. Рядом не обнаружено могильников насельников этого городища. Что за народ обитал здесь, оставив столь большой пласт индоевропейской топонимики? Для балтов на период, отмеченный выше, это находится слишком далеко от мест их коренного обитания. Остаются угро-финны и славяне. Наши летописи не знают в этих местах с X века никого, кроме мери и славян. Ближайшие к Луху финские могильники содержат богатый инвентарь Средневековья, но не решают вопроса о том, что за народ обитал на городище. Очень важно такое наблюдение очевидцев: «Никогда раньше я не встречал столько голубых глаз, сколько здесь, на юго-востоке Ивановской области… голубые глаза всех оттенков, от голубовато-серого до ярко василькового, очень светлые, почти льняные волосы», — пишет журналист и исследователь Антон Платов. Он же приводит мнение историка и филолога В. А. Никонова, который написал книгу «Неизвестные языки Поочья». Никонов заметил, что названия с окончанием на «х» являются реликтом вымершего языка. Сюда же можно было бы отнести и названия на «хар».
Любопытно, каким образом вымерший народ передал столь богатый пласт гидронимики русскому народу, неизвестно. Странно, но многие ученые никогда не ломают головы по подобным пустякам. Упомянутый не раз В. В. Седов, исследуя захоронения этих мест, отнес их к балтам, частично к финнам. Предпринимались и попытки переводить древние названия с современных балтских языков.
Но с таким же успехом можно принять гипотезу о том, что топоним «Палех» есть некая производная от славянского — палить лес. Похоже. Но неверно. Окончания местных гидронимов не балтские, и это очевидно. А в свете работы Жарниковой эта проблема вообще легко разрешается. Находя индоарийские топонимы и гидронимы, совсем нет смысла бросаться за балтами и буквально «тащить» их из Прибалтики в наши леса. Еще раз отметим, что все эти названия, используемые русским народом, и поныне могли быть переданы ему либо носителем того языка, которыми никак не могут быть угро-финны, либо эти названия есть древнее достояние предков, которые некогда составляли этническое единство с арьями, ушедшими впоследствии на юг. Названия передавались из поколения в поколение. Язык менялся, утрачивался смысл многих слов и понятий, но топонимика и гидронимика сохранялась как священное достояние, дарованное предками. Не забудем, что все это имело место на фоне обожествления древними славянами водной стихии: рек и озер. Возможно, что именно почтение к святыне, к сакральному значению ее имени, надолго закрепляло в сознании потомков архаичное название, не несшего в себе со временем уже никакого понятного смысла, но имевшего как бы табуированное имя, как и почитаемый предками медведь.
Теперь вернемся в Прибалтику, где мы оставили наших реальных балтов, а не их восточных двойников, оказавшихся историческим фантомом.
Одновременно с выходом к Балтике из Полесья балтийские племена вошли в тесный контакт с западными финнами, оказав на них значительное влияние. Более того, в антропологическом плане и литовцы, и латыши, и эсты являются представителями единого балтийского расового ствола. Впрочем, эсты сохраняют небольшую примесь монгольской крови, которую они принесли со своей У рало-Алтайской прародины. Антропологический аспект контакта прибалтийских финнов и балтов очевиден. Археологически он совпадает с распространением культуры шнуровой керамики прибалтийского типа вплоть до юга Финляндии в 3-м тыс. до н. э. В связи с связи важно иметь в виду, что в свою очередь славяно-финские взаимные языковые контакты, хотя, как это и ни удивительно, весьма незначительные, относятся к периоду очень древнего славянского единства и не могли происходить нигде, кроме как в Восточной Европе и северо-восточной части Прибалтики, когда сюда пришли прибалтийские финны.
Кроме этого в языках всех угро-финнов зафиксировано сильное влияние не только иранских языков, но и индоарийских, что очерчивает контактную зону подобных влияний в районе от Средней Волги до Южного Урала и Алтая.
Филологи четко определили круг народов, с которыми славянские племена имели наиболее тесный контакт. Во-первых, германцы, затем балты на очень древнем этапе балтославянского единства, индоарийцы, и, наконец, финны. Уже этот круг народов четко определяет границы славянской прародины. Что до иранских элементов, то, как мы уже неоднократно говорили, они весьма малочисленны; скорее всего, они попали к славянам через посредство финнов и едва ли могут доказывать непосредственное соседство славян с иранцами. Вопрос о мнимом иранстве, по крайней мере основного ядра, европейских скифов должен быть снят окончательно как ненаучный.
Действительно важным показателем сохранности этноса в своем изначальном виде является язык. Человек может владеть языком другого народа как родным и не знать никакого языка, кроме этого, и все же всегда будет чуждым народной душе этноса-хозяина, чуждым его религиозным ценностям и нравственным идеалам. Лишь в той мере, в какой мы являемся потомками наших предков, для нас сохраняется не только связь времен, но и возможность максимально использовать данный нам от рождения язык, врастать в него, познавать через него мир духовных ценностей предков, жить ими. В языке живет душа народа.
Если же язык народа начинает существенно меняться, то неминуемо будет изменяться и генетическое ядро народа, с небольшим опозданием, но меняться. Ни одному народу не удалось сохранить свою полную расовую и этническую идентичность, утеряв свой язык. Даже народы-победители, как персы и индоарьи, передав свои языки аборигенам, не сумели сохранить свой изначальный расовый тип, несмотря даже на институт варн и каст в Индии, потеряв и свой древний этнос.
Современные иранцы и индийцы ни в расовом, ни в точном смысле, культурном плане, ни, тем более, в религиозном, не есть прямые потомки арьев-завоевателей, растворившихся в массе местных до-арийских племен.
Язык очень чутко реагирует на переселение этноса, на изменение географической среды обитания, на процессы этнического смешения, на перемену религиозной веры народом. Мы об этом писали выше, но повторим еще раз для правильного уяснения темы балтийских и славянских взаимовлияний.
Чудом, не имеющим примеров в истории, является удивительная преемственность в развитии русского языка, не переживавшего в своем эволюционном развитии никаких скачков и перерывов. Именно это позволяет современному, в меру образованному, русскому человеку без специальной подготовки читать, например, тексты русских летописей тысячелетней давности. Такое невозможно даже помыслить современному немцу, французу, англичанину или итальянцу, чьи языки пережили такие сложные метаморфозы, что утеряна навсегда для большинства населения счастливая возможность понимать язык своих предков.
Современным европейцам не под силу, без специального образования, прочитать текст манускрипта XIV века. Российский школьник, исправно делающий уроки, способен без словарей читать текст «Задонщины» в оригинале. И дело даже не в том, что на Западе долгое время в церковных и научных кругах царствовала чуждая большинству населения латынь. Дело в другом.