Георгий взял в руки увесистый фолиант Ветхого Завета, наугад раскрыл книгу и ткнул пальцем в строку, надеясь этим несложным гаданием прозреть своё ближайшее будущее.
«О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна! глаза твои голубиные под кудрями твоими; волосы твои — как стадо коз, сходящих с горы Галаадской; зубы твои — как стадо выстриженных овец, выходящих из купальни, из которых у каждой пара ягнят, и бесплодной нет между ними; как лента алая губы твои, и уста твои любезны; как половинки гранатового яблока — ланиты твои под кудрями твоими; шея твоя — как столп Давидов, сооружённый для оружий, тысяча щитов висит на нём — все щиты сильных; два сосца твои — как двойники молодой серны, пасущиеся между лилиями. Доколе день дышит прохладою и убегают тени, пойду я на гору мирровую и на холм фимиама...»
С невольным стоном отложил Георгий священную книгу.
Вместо возвышенных мыслей о Боге в душу проникли греховные вожделения, а перед глазами, словно наяву, вновь предстала прекрасная и недостижимая гетера.
Не было у Георгия литры золота.
Не было даже литры серебра.
Наследник огромного состояния, Георгий не мог им распоряжаться, а дядя Феофилакт, являвшийся душеприказчиком, разумеется, не пожелает принимать к оплате счета за любовные утехи. Да и кто же сможет прислать Феофилакту подобный счёт, уж не гетера ли?
Внезапно Георгий бросился к своему ларцу и, порывшись в нём, отыскал массивный золотой браслет, украшенный крупными рубинами. Присовокупив к браслету золотую цепь, Георгий позвал домашнего раба и повелел ему отправляться в регеон Арториан, вручить лично в руки хозяйке дома сии подарки, а на словах передать, что дары посланы тем молодым господином, который давеча видел её на форуме Константина.
Раб убежал, а Георгий в ожидании его возвращения не мог найти себе ни места, ни занятия — то принимался бродить по анфиладе покоев, то хватал в руки фиал с вином, то падал на колени перед тёмной иконой Девы Марии, бессвязно шепча греховные и страстные молитвы.
Наконец послышался стук отворяемой двери.
— Мой господин!.. — воскликнул довольный раб.
— Ты сделал всё, как я велел?
— Да.
— Ты видел её?
— Да.
— Что она сказала?
— Мой господин!.. Госпожа Анастасия приняла твой дар и просила тебя приехать к ней без промедления.
— Так она сказала?
— Да!
— Эй, на конюшне!.. Седлать серого жеребца! Эй, слуги!.. Одевайте меня, живо!
А раб, сообщивший приятную весть, получил в награду золотую монету.
Спустя самое короткое время Георгий уже скакал во весь опор по затихающим улицам города, примчался к воротам знакомого дома в регеоне Арториан и уверенно постучал.
Послышались шаркающие шаги привратника, беззвучно распахнулись обе створки ворот.
Георгий спрыгнул на землю, небрежно бросил поводья сонному стражу ворот и побежал к освещённому множеством светильников особняку Анастасии.
Когда же юноша единым духом взлетел по мраморным ступеням на увитую виноградом террасу, то остановился, поражённый в самое сердце.
За пиршественным столом важно восседали высокопоставленные сановники, неспешно потягивали разбавленное вино из дорогих стеклянных чаш, вполголоса беседовали, в то время как две полуобнажённые рабыни услаждали слух гостей игрой на кифарах.
Юная служанка провела Георгия к столу, указала ему место между сухопарым желчным эпархом столицы Никитой Орифой и тучным протоспафарием, прибывшим в Константинополь, судя по его виду, из какой-то малоазийской фемы.
Важные вельможи ненадолго прервали застольную беседу, со снисходительным любопытством оглядели Георгия и продолжили разговор.
— Империи не нужны войны, это самоочевидно. Тем более вреда причиняют всякому государству затяжные войны, — вешал эпарх Никита. — Чем дольше длится война, тем скуднее её плоды даже в случае победы.
Никогда ещё не бывало так, чтобы война длилась несколько десятилетий, и это приносило бы выгоды хоть кому-нибудь...
— Разве что бесчестным дельцам, наживающимся на военных поставках, — заметил провинциальный протоспафарий.
— Мы не будем касаться в нашей беседе низких материй, — вяло поморщился эпарх. — Тем более когда речь идёт о блате империи... Всем миром, от жалкого варвара до великого государства, владеет страх исчезновения. Мы поставлены в такие условия, что не можем не воевать. Ромейская империя просто не имеет права исчезнуть, словно дым... Ибо именно на нашу империю возложил Господь великую и святую ответственность... Кто, если не мы, пронесёт через века величие и славу святой христианской идеи?..
О Господи, куда же я попал? — подумал Георгий. Летел, словно на крыльях, чтобы очутиться в объятиях обворожительной женщины, а оказался в занудной компании престарелых государственных мужей.
— Христолюбивая наша империя никогда не претендовала на чужие владения, но постоянно вынуждаема была вести изнурительные войны с единственной целию — сохранить саму себя. На севере обретаются неисчислимые полчища диких варваров, с юга и востока вплотную подступили к границам измаилиты, с запада доносится бряцание оружия германцев, и Карл Лысый, на словах клянущийся в любви и присылающий посольства с щедрыми дарами ко всякому празднику, на деле норовит вцепиться зубами в наши отдалённые провинции... И что же остаётся нашему государству, как не пытаться с мечом в руках отстоять достояние, унаследованное от наших славных предков? Разумеется, мне могут возразить, что для предотвращения военных столкновений существует логофиссия дрома, однако успехи наших дипломатов столь незначительны, что не заслуживают похвалы, — с язвительной усмешкой заключил эпарх.
— Никакие ухищрения дипломатов не смогут наставить этих дикарей на путь истины, — сказал малоазийский протоспафарий. — Может быть, следовало бы обратить в нашу веру хотя бы тех варваров, которые обретаются вблизи наших границ?
— Свежая идея, — усмехнулся Никита. — Подскажите её при случае святейшему патриарху Игнатию.
Понемногу освоившись за столом, Георгий стал понимать, о чём шла речь, — здесь, на террасе у гетеры, судьба свела чиновников, принадлежавших к разным ведомствам, и за внешне бесстрастными, обтекаемыми формулировками следовало разуметь тонкую политическую борьбу.
Но на самом-то деле все эти вельможи, прикрываясь словами о благе империи, были озабочены лишь достижением своих личных целей. И в этом соревновании у Георгия было значительное преимущество.
Да, у этих сановников есть богатые одежды и громкие титулы, но у них нет того, чем обладает лишь молодость...
Глядя на престарелых соискателей женских ласк, Георгий почему-то подумал, что в древности люди всегда изображали бога богатства в виде немолодого и уродливого толстяка. Видимо, эллины не без оснований полагали, что ему не столь уж необходима приятная внешность, ведь любую красоту этот бог мог при желании просто купить.
Георгий уже стал подумывать о том, как бы ему выбраться из-за стола, подкупить служанок и проникнуть в покои гетеры, наверняка дожидающейся его, самого молодого из всей этой компании, но в эту минуту от ворот послышался конский топот, бряцанье оружия, на террасу вошли закованные в металл варанги и этериарх Андрей громогласно возвестил:
— Его величество василевс ромеев Михаил!..
За столом поднялся лёгкий шум, возникла суета — важные вельможи стремились выйти вперёд, чтобы быть замеченными императором. С неожиданной для их возраста и телосложения прытью вальяжные сановники распластывались на мраморном полу, раболепно сверкая белками льстивых глаз.
Георгий вместе со всеми совершил проскинезу и вдруг увидел прямо перед глазами запылённый пурпурный сапог, услышал знакомый голос монарха:
— Прошу вас, встаньте, друзья мои!.. Я весьма рад вас видеть...
Началось лёгкое движение, однако вышколенные придворные оторвали свои животы от холодных каменных плит пола не прежде, чем император уселся в позолоченное кресло, водружённое во главе стола.
По лицу Михаила блуждала неверная улыбка, глаза чуть косили, и Георгий догадался, что государь уже успел напиться.
Подставив виночерпию свой фиал, Михаил передал его этериарху, тот сделал глоток, дабы удостовериться, что вино не отравлено. Император вырвал фиал из его рук, отхлебнул и стал оглядывать присутствующих.
— Георгий, ты ли это? — вдруг удивился император.
— Я, ваше величество, — скромно подтвердил Георгий.
— Как ты здесь очутился?! Ах ты, лукавый!.. В Магнавре ты притворяешься суровым постником, а тайком от всех посещаешь хорошеньких женщин?.. Агафангел, ты только погляди на нашего друга Георгия!.. Оказывается, ничто человеческое ему отнюдь не чуждо!.. — рассмеялся император и шутливо погрозил Георгию пальцем.
— Я здесь впервые, ваше величество, — признался Георгий, смущаясь под взглядами вельмож.
— Полагаю, тебе понравится... Агафангелу здесь очень нравится. Не правда ли? — спросил Михаил.
— Да, — кивнул Агафангел. — Весёлое место... А повар у нашей красавицы — просто волшебник!
— Мы будем веселиться!.. — неожиданно громко крикнул император, взмахивая рукой с зажатым в ней фиалом, так что вино выплеснулось прямо в лицо неподвижно застывшему варвару-телохранителю.
Не поведя бровью, варвар принялся слизывать густое красное вино с обвислых усов.
— Но где же обольстительница Анастасия?.. И почему её нет с нами?! А почему вы все замолчали? Смею надеяться, что не мой приход послужил помехой вашему разговору? Итак, друзья мои, о чём шла беседа? Надеюсь, вы не замышляли ничего дурного, а?..
— Как вы могли такое подумать, ваше величество!.. — испуганно вскричал чиновник из логофиссии дрома.
— Мы лишь пытались выяснить наши взгляды на проблемы войны и мира, ваше величество, — спокойно ответил эпарх Никита.
— Какой вздор! Разве это тема для беседы в доме Анастасии?.. Именно по этой причине она и сбежала от вас! Давайте поговорим о возвышенном и прекрасном, ну, например, о любви и поэзии, и вы увидите, Анаст