Нагрузив корзину с верхом, салдамарий помог Василию взгромоздить её на плечо и проводил до порога лавки.
У своего дома Василий увидел сидевшего на низенькой скамеечке злого, как обычно, домохозяина.
— Я вижу, ты разбогател, — проскрипел домохозяин, заглядываясь на корзину со снедью. — Наверное, тебе покажутся тесными твои покои и ты пожелаешь съехать?.. Но прежде, чем сбежать, не забудь отдать долг!..
Василий поглядел на домохозяина с нескрываемым презрением, а корзину с провизией нарочно поставил поближе к алчному старику, чтобы подразнить сквалыгу видом и запахом всяческой снеди. Достал кошель, отсчитал на ладони дюжину серебряных монет и бросил к ногам старика со словами:
— В расчёте!
Старик схватил монеты, проскрипел ехидно:
А ежели у тебя есть деньги, почему вперёд не платишь?
— Не хочу!
А вдруг ты денежки пропьёшь или потеряешь, чем будешь платить?.. Чтоб завтра к вечеру принёс плату за месяц вперёд! А не то пожалуюсь квартальному надзирателю и он засадит тебя в тюрьму!
— Я тебе ничего не должен, и нет такого закона, чтобы сажать в тюрьму невинных людей, — сказал Василий, с трудом поднимая корзину.
— Недавно одного купчишку посадили в долговую яму, — торопился рассказать очередную сплетню домохозяин, пока Василий пристраивал тяжёлую корзину на плече. — Так его жёнка, чтобы купчишку своего из позора выкупить, стала торговать собой! Гляди, как бы и своей красотке не пришлось вечерами ходить в Платею!.. Хе-хе-хе...
Василий прошёл через двор, свернул в тёмный подъезд.
По каменной лестнице поднялся на самый верх дома, где снимал каморку. Толкнул дверь — она оказалась на запоре.
Постучал, прислушался.
Ещё раз постучал.
Наконец послышался робкий голос:
— Кто там?
— Открывай, Мария!..
Лязгнул засов, тихо отворилась дверь, и Василий увидел заплаканные глаза жены.
— Я уже боялась подходить к двери, — пожаловалась Мария. — Домохозяин трижды приходил, грозился согнать с квартиры, если мы не внесём сполна всю недоимку... Я его умоляла потерпеть хотя бы несколько дней, а он, он...
— Успокойся, — тихо сказал Василий, проходя мимо Марии в комнату. — Никуда не сгонит. Я заплатил ему.
— Тебе дали жалованье? — обрадовалась Мария. — Ох, сколько купил! Ты истратил все деньги?
— Только самую малую часть. Сейчас я тебе объясню...
Мария тихо охнула и опустилась на лавку, в испуге прикрывая рот ладонью.
— Что-то случилось? — едва слышно спросила она.
— Да... Я ушёл из вофров.
— Ох! — испуганно всплеснула руками Мария.
— И поступил на службу, где будут платить больше!
— Господи!.. Неужели нам наконец улыбнулось счастье? — не веря себе, прошептала Мария и бухнулась на колени перед образом Богородицы. — Услышала мои молитвы заступница наша! Смилостивилась Пресвятая Дева!
Василий неловко улыбнулся.
— Благодари благодетельницу нашу! — пылко и благостно прошептала Мария и заставила мужа стать на колени.
В своей кроватке проснулся Константин, приполз к родителям, чинно стал рядом, принялся крестить лоб и отбивать поклоны.
Потом Мария проворно вздула огонь в очаге, и поплыл по комнате сладкий аромат жареной барабульки.
Устало сложив руки на коленях, Василий сел к очагу, поглядел на хлопочущую жену, на малыша, уминающего за обе щеки сласти, и почувствовал себя совершенно счастливым...
— Нет ничего теплее семейного очага!.. — весело глядя на мужа, сказала Мария.
— Дымоходы давно прочистить пора, — заметил Василий. — Наш жирный боров только деньги горазд требовать с постояльцев, а за домом вовсе не следит.
Вспомнилось недавнее ворчание домохозяина — и Василий снова подумал о том, что пора съезжать из этой убогой конуры. Может быть, удастся подыскать для начала домик, небольшой, с крохотным садиком. Или попросить у нового господина жалованье за год вперёд, и тогда, может быть, не нанимать, а даже купить дом, хотя бы маленький, хотя бы на окраине, но — свой. И тогда заживут они мирно и счастливо...
Но даже в самых радужных мечтах не мог представить себе Василий, какая судьба ему уготована, какие перемены подстерегают его в самом недалёком будущем.
А если бы кто-то сказал двадцатилетнему вофру с площади Амастриана, что он станет основателем одной из самых блистательных династий на византийском престоле, Василий бы ни за что не поверил. Да и кто бы на его месте мог поверить?..
ГЛАВА ВТОРАЯ
В главном храме небогатого монастыря Пресвятой богородицы в одном из тихих предместий Адрианополя подходила к концу заутреня. Священник уже запел «Отче наш», когда к воспитанницам, благоговейно преклонившим колени перед тёмной иконой Девы Марии, бесцеремонно шаркая стоптанными кожаными сандалиями по каменному полу, приблизилась дородная монастырская ключница, склонилась к одной из молящихся юных дев и проворчала:
— Елена, а ну-ка, поднимайся скорее, к тебе приехал отец! Матушка игуменья велела мне без промедления собрать твои пожитки, а тебя она дожидается в своих покоях. Чует моё сердце, что покидаешь ты нас навсегда...
Испуганно охнув, Елена поспешно перекрестилась, приложилась губами к иконе, от радости чуть не расцеловала ворчливую ключницу и, провожаемая завистливыми взглядами молодых монахинь, послушниц и воспитанниц, полетела в покои игуменьи.
У монастырских ворот стоял лёгкий возок, в который была запряжена четвёрка гнедых коней.
Ах, какие это были красивые кони!..
Даже тот, кто вовсе не разбирался в породах и статях лошадей, не мог не залюбоваться этой четвёркой.
Елена обратила внимание и на нового конюха — молодого, высокого, статного. Лениво сбивая хлыстиком пыль с мягких сапог, конюх прохаживался вдоль коновязи. Красивый, как эллинский бог, подумала Елена, вбегая в дом матери настоятельницы.
В просторных покоях игуменьи Елена увидела отца — протоспафарий Феофилакт стоял у окна, вполголоса беседуя о чём-то с настоятельницей.
— Здравствуй, Елена! — обрадовался Феофилакт.
— Здравствуйте, батюшка, — сказала Елена, от порога кланяясь отцу и матушке игуменье. — Правду ли поведала ключница? Батюшка, вы увозите меня в Константинополь? Но обучение ещё не завершено, я только приступила к изучению истин.
— Тебе, дочь моя, оказана великая честь, — с уважением поглядывая на скромно потупившуюся юную воспитанницу, сказала настоятельница. — Ты будешь представлена её величеству василиссе Феодоре, а затем в числе немногих дев явишься василевсу Михаилу, дабы он избрал невесту...
Слова игуменьи звучали в ушах будто сладкая музыка.
— Не может быть! — простодушно воскликнула Елена, голова её пошла кругом.
— Я буду молить Господа, чтобы выбор нашего монарха пал на тебя, ибо уверена, что именно ты сможешь стать ему достойной супругой, — сказала игуменья. — Это великая честь и для тебя, и для всей нашей обители...
Елена перевела удивлённый взгляд на отца.
Протоспафарий Феофилакт, сохранявший невозмутимость в любых ситуациях, и на сей раз многозначительно улыбнулся и лишь молча кивнул, подтверждая правоту настоятельницы.
— Это так неожиданно, это похоже на сон, — прошептала Елена. — Быть представленной его величеству — это такая честь. Нет, не может быть, это сон!
— Это не сон, — любуясь дочерью, сказал Феофилакт. — Ты уже взрослая, так что приготовься к тому, что в твоей жизни скоро произойдут большие перемены.
— Елена, — участливо вымолвила игуменья, — я всегда желала тебе добра. Надеюсь, и ты не забудешь нашу обитель своими милостями, когда возвысишься над жёнами Ромейской империи.
— Я никогда не забуду вас и всё, что вы сделали для меня! — со слезами в голосе воскликнула Елена, опускаясь на колени и припадая губами к руке настоятельницы.
Матушка игуменья, тоже готовая прослезиться, умилённо глядела то на Елену, то на протоспафария, горестно вздыхала и скорбно поджимала тонкие губы.
— Но я не смею даже подумать о такой участи. В Константинополе есть много девиц более именитых, более родовитых... Я останусь в обители, буду до конца дней своих славить Господа... Я боюсь... — едва слышно прошептала Елена.
— Бог милостив, — улыбнулась матушка игуменья.
Протоспафарий Феофилакт недовольно вздыхал и более всего на свете желал бы схватить дочь за руку и увести её на залитый полдневным солнцем двор, где монахини, верно, уже заканчивали готовить в дорогу лёгкий крытый возок.
Если бы только дочь могла знать, сколько усилий потребовалось Феофилакту для того, чтобы Елена была внесена в список царских невест! Сколько пришлось снести унижений и насмешек!..
Слишком многие столичные и провинциальные сановники стремились удостоиться чести представить юных дев молодому монарху.
Слишком крупной была ставка в той игре — императорская корона, высшая власть...
А в словах дочери действительно содержалось немало правды, причём такой правды, о которой и сам Феофилакт предпочёл бы не упоминать.
Что греха таить — он не смог добиться в этой жизни того, на что рассчитывал. Так пусть хоть его ребёнок достигнет большего в этой жизни...
Старинный аристократический род, из которого в прошлом вышло немало весьма высокопоставленных царедворцев и военачальников, род некогда весьма влиятельный, давно утратил и былое величие, и положение при дворе.
После смерти старшего брата Мануила, сумевшего возвыситься до звания протомагистра, Феофилакта как-то незаметно отодвинули в сторону, постоянно обходили наградами и титулами, а в последние годы безродный выскочка — великий логофет Феоктист — перестал приглашать его во Дворец даже на те церемонии и приёмы, куда Феофилакт имел право являться в силу своего титула старшего меченосца.
Нельзя было сказать, что Феофилакт впал в немилость, поскольку и до притеснений от великого логофета он не успел искупаться в лучах монаршей благосклонности.