Маломощные, неперспективные хозяйства должны получить последнюю помощь от государства в виде списания их задолженности (значительная часть которой к тому же возникла не по их вине), а в остальном предоставлены самим себе. Пусть присоединяются, если смогут, к более крепким хозяйствам, пусть сдают всю свою землю в аренду малым кооперативам и семейным фермерам, пусть превращают свои угодья в парки и охотничьи хозяйства — государство это не должно волновать. Гарантированный фонд продовольствия в стране зависит не от них. А если эти хозяйства сами сумеют встать на ноги, без государственных костылей, — так и того лучше.
Возможности снижения себестоимости сельхозпродукции напрямую связаны также с прекращением неэквивалентного обмена через «ножницы» в ценах на закупаемую государством в хозяйствах продукцию и продаваемые им комбикорма, удобрения, технику, стройматериалы, ремонт и проч. Тем более что сейчас все, что получает государство от такого неэквивалентного обмена, оно отдает обратно в виде безвозвратных кредитов убыточным хозяйствам. Отмена принципа обязательных поставок, разрешение хранить и перерабатывать продукцию в хозяйствах и реализовывать ее по мере надобности, переход от фондируемости к хозрасчетным закупкам удобрений и техники тоже должны, без сомнения, улучшить экономическое положение колхозов и совхозов. Очень поможет делу и ликвидация нынешней изжившей себя административной прослойки на селе, пожирающей сегодня, по некоторым оценкам, 1/7-1/8 часть сельскохозяйственных доходов.
Уже сегодня прослеживается также возможность резкого сокращения себестоимости сельхозпродукции за счет всемерного развития коллективной и семейной аренды. На большинстве семейных ферм, например, себестоимость производства свинины находится в пределах 0,7–1 рубля за килограмм, а говядины 1,2–2,5 рубля за килограмм. Между тем мы только начинаем использовать этот резерв насыщения рынка. Опыт же показывает, что нередко одна семейная ферма дает выход продукции, превышающий в 5-10 раз продуктивность такого же числа людей, работающих в традиционных условиях.
Важно еще раз подчеркнуть, что при этом, альтернативном, варианте частичное восстановление бюджетного равновесия, о котором сегодня так справедливо пекутся Госплан и другие наши ведомства, может быть достигнуто в условиях существенного снижения оптовых цен на многое из того, чем снабжается деревня (для бюджета это будет компенсировано одновременным прекращением безвозвратного финансирования убыточных хозяйств), снижения или стабильности закупочных цен на сельхозпродукцию, наконец, стабильности государственных розничных цен на основные виды продовольствия (дотации из бюджета на разницу между закупочной и розничной ценами будут компенсированы государству отменой искусственно высоких закупочных цен для маломощных, плохо работающих хозяйств).
Современная острота проблемы бюджетного дефицита зависит, конечно, не только от дотации на продовольствие. Но эти дотации — важный фактор несбалансированности бюджета, и, убежден, действие его может быть сведено к минимуму без ущерба для массового потребителя.
Думается, реформа оптовых цен — это на данном этапе самое важное для нас. Свою основную задачу — выравнивание отраслевых условий деятельности предприятий, обеспечение перехода на стабильные налоговые отношения между государством и предприятиями и создание условий для частичной конвертируемости рубля — она может выполнить, не затрагивая какое-то время систему розничных цен. Но и реформа оптовых цен не должна вылиться в повальное повышение всех цен: повышение цен на топливо и сырье должно быть уравновешено соответствующим снижением завышенных цен на машины и оборудование.
В реформе же розничных цен никакая поспешность не нужна. Пока мы не добьемся первоначального насыщения рынка продовольствием и промышленными товарами народного потребления, пока мы не обеспечим хотя бы частичного восстановления бюджетного равновесия, пока, наконец, мы не дадим возможности нашим трудящимся зарабатывать столько, сколько они хотят и могут, а не столько, сколько им позволяет административный диктат сверху, — эта акция лишь подорвет доверие народа к перестройке. В конечном итоге нам никуда не уйти и от реформы розничных цен, от изменения соотношения между ценами на продовольствие, жилье, транспорт, промышленные товары народного потребления. Но с этим сейчас можно и нужно подождать.
Перед нами позитивный опыт Венгрии и резко негативный опыт Польши в реформе цен. Перед нами опыт Китая, где на реформу розничных цен решились только после того, как за восемь — девять лет в корне изменилось положение с насыщением потребительского рынка, и где даже и в этом случае ее проводят не в одночасье, а растягивают на пять лет. Неужели чужой опыт нас никогда и ничему научить не может? И неужели мы обречены на вечные импровизации, за которыми всегда наступает неизбежное и довольно скорое похмелье?
Третий важнейший вопрос, от которого зависит создание рыночного равновесия и укрепление покупательной силы рубля — оздоровление и развитие нашей финансовой системы. Угроза финансового краха — самая острая угроза на сегодняшний день. Основные проявления ее сегодня — это, во-первых, растущее как снежный ком количество денег у населения, не обеспеченных ничем: ни товарами, ни услугами; во-вторых, неразвитость нашей кредитной системы, наличие огромных временно свободных денежных средств у предприятий и частных лиц, не находящих себе никакого применения в деле; в-третьих, растущий дефицит государственного бюджета, переваливший уже отметку в 100 миллиардов рублей и покрываемый сегодня самыми нездоровыми, самыми опасными методами — печатным станком и скрытым, фактически принудительным заимствованием у населения через сберкассы. Опасность неконтролируемой инфляции стала реальностью.
Иными словами, в стране сейчас слишком много свободных денег, и с каждым годом эта гигантская гора обесценивающихся дензнаков возрастает. Как нейтрализовать эту опасность, как «связать» эти деньги, как остановить печатный станок? И опять выбор существует только один: либо сила, конфискация того, что есть у людей, либо использование самого рубля, нормальных, здоровых способов вовлечения его в дело, естественных источников роста бюджетных доходов и столь же естественных возможностей сокращения его расходов, как это делается во всем мире.
Конечно, в принципе возможна и конфискация — нам не привыкать. К тому же и большого ума для этого не надо. Поделить, отнять у соседа, придушить того, кто высунулся, хорошо работал, что-то там накопил, — это для нас самое разлюбезное дело. Только вот вопрос: у кого конфисковывать? Средний размер вклада в сберкассу сейчас 1,5 тысячи рублей. Это значит, конфисковывать у старухи, которая отложила себе на похороны? У того, кто и угла-то своего не имеет и силится-надрывается, чтобы накопить на кооператив? У рабочего, инженера, учителя, врача, кто всю жизнь копит на машину и так, видно, и помрет, не осилив ее? У рыбака, у шахтера из Заполярья, у отставного полковника, четверть века прослужившего там, куда Макар телят не гонял? У профессора? У художника, работы которого только-только начали покупать?
Кто у нас богат в стране, чтобы не грех было ограбить его напрямую, либо через реформу цен без всякой компенсации для денежных накоплений, хранящихся в сберкассе? Воры? Да, воры. Их действительно немало у нас. Но и преувеличивать их значение не стоит. Вряд ли «воровские деньги» сейчас составляют более чем 10 процентов от всего, что имеется у населения. А кто-нибудь знает способ, как чисто финансовыми, а не полицейскими методами отнять деньги у воров, не затронув при этом и честных людей? И о какой вере людей в перестройку можно будет после такой повальной конфискации говорить?
В сберкассах сейчас хранится свыше 280 миллиардов рублей. Сколько денег у людей «в чулках», боюсь, толком не знает никто, хотя и есть предположения экспертов, что эта сумма вряд ли превышает 50 миллиардов рублей. Из тех денег, которые хранятся в сберкассе, «горячие деньги» (те, что могут быть изъяты в любой момент, если на рынке появился товар, которого эти деньги ждут) — это, по оценкам, 60–70 миллиардов рублей. Остальное — действительно сбережения. Для нейтрализации, для отоваривания «горячих денег» здоровый путь только один — рост государственного и кооперативного производства высококачественных потребительских товаров: мебели, бытовой техники и электроники, всякого рода услуг, а также рост импорта. Для нейтрализации, более того, для полезного использования малоподвижных денег, помимо прямого роста производства, могут и должны быть использованы и другие методы, чисто финансовые по своей природе. И опять нам ничего здесь изобретать не надо: все уже давно изобретено и весьма успешно используется в мире.
Надо продавать людям не только стройматериалы для жилищного и дачного строительства — надо продавать им землю. Надо продавать людям не только мотоциклы и легковые автомобили — надо продавать им и грузовики, и электромоторы, и тракторы, и весь другой необходимый им сельхозинвентарь. Надо продавать людям и коллективам акции и облигации промышленных, сельскохозяйственных, транспортных, торговых, коммунальных и других предприятий. Надо возродить фондовую биржу — это великолепное техническое изобретение для сведения вместе тех, кому нужны деньги, и тех, у кого они есть, и никакого другого сверхсмысла в этом учреждении нет. «За что боролись? — скажут многие. — Акции, дивиденды, рантье? Позор!» А получать наши обычные 2–3 процента в сберкассе — не позор? И почему, по каким социально-классовым признакам рантье, живущий на 2–3 процента годовых, лучше рантье, живущего на 6–8 процентов? Дети, внуки, живущие на то, что им оставили родители? Так и здесь есть выход, и здесь ничего не надо изобретать. Налог на наследство существует во всем мире, только, конечно, не надо его делать таким, чтобы родитель предпочел скорее сам пропить все, что он заработал, чем оставить детям.
Наконец, наши банкиры и финансисты должны же когда-нибудь понять, что их главный долг — не выискивать, кого бы еще придушить из тех, кого не придушили, а искать деньги везде, где они есть или могут быть, и мобилизовывать эти деньги для государственных нужд. Боюсь, что ничего у нас с перестройкой не получится, пока люди, обеспечивающие государственные финансы, не поймут и не усвоят простую истину, известную всем, но только не нам: чтобы получить много шерсти, совсем не надо резать овцу, надо ее кормить и стричь, а еще лучше не одну, а целое стадо. Дайте подрасти кустарю, дайте подрасти кооператору и сохраните чувство меры при их налоговой стрижке — много настрижете с них! И чем больше их таких будет, чем больше будет их оборот, тем больше будет и в казне. Известно ведь всем, но опять же только не нам: скупой, жадный проигрывает вдвойне. И чем, например, жестче будут условия в таком архидоходном деле, как страхование, тем меньше в конечном счете получит казна. А зачем, скажите, потаенно заимствовать в сберкассах, скрытно увеличивая государственный долг? Выпустите открыто и широко облигации долгосрочного государственного займа из 6–7 процентов годовых. При нашей обычной рентабельности капиталовложений порядка 15 процентов выгодно это будет государству или нет? Ответ очевиден. Но тогда и таиться ни от кого не надо будет, и деньги перестанут лежать по сундукам