мери медведя и его когтей, делал вывод, что в этих верованиях отразились представления «древних финнов», уже изменившиеся под влиянием «славянской мифологии»[132].
В поверьях русского народа медвежьи кости, а в особенности лапа и коготь, играли большую роль. Медвежьи лапы или когти, по сообщению Б.Д. Зернова, вешались еще в начале прошлого века в качестве «скотьего бога» во дворах крестьян бывшего Дмитровского уезда. Там же в целях усмирения дворового духа приводили во двор медведя[133]. Медвежьим когтем лечили коров – «помочь от него, как корову нокоть (болезнь скота) хватит и тем де ногтем по спине трут»; еще в XVII веке существовало поверье, что голова медведя, зарытая в землю, способствовала увеличенью поголовья скота в хозяйстве[134]. Но самое интересное, что имя медведь являлось табуированным, т. е. запрещенным, его нельзя было называть прямо, а говорить полагалось только завуалированно, иносказательно.
Выше мы останавливались на происхождении и значении слова табу. Запрету могли подвергаться названия не только животных, но и вещей, событий, дней, времени суток, не только имен существительных, но и даже глаголов, например, вместо – умер, полагалось говорить преставился, отдал Богу душу. По этой причине многие прарусские слова утрачены навсегда, те же названия животных и растений. Никогда мы уже не узнаем, как первоначально они назывались нашими предками многие тысячелетия назад, и только по одной причине – существованием различных запретов – табу на их имя.
Такие запретные слова существовали не только у наших пращуров, но и в языках почти всех народов земли. В начале прошлого века об этом же писал замечательный русский этнограф Д.К. Зеленин: «Хотя на территории восточной Европы и северной Азии живут разноплеменные народности – славянские, финно-угорские, яфетические, турецкие, монгольские и иные, – но в отношении табу слов у них больше общего, нежели отличного»[135]. И в большинстве они были связаны с их верованиями, получившими свое начало в глубокой древности, вероятно, от тех же мустьерских охотников, поклонявшихся своему тотему – медведю – великому предку человека.
Запретными или подставными именами Д.К. Зеленин называл те, которые употреблялись взамен запрещенных слов. Итак, начнем с народов самой окраины России.
Широко было распространено у тунгусов название медведя стариком (отырку, атикан) или черным зверем (кара-гурусу), гольды называли его черным стариком (сахар-мафа). Кроме того, существовали у тунгусов и другие подставные слова для медведя: мохнатый, живущий в кедровнике, сгорбленный, кургузый, косой, косыгин, четверорукий и т. д. Отправляясь на охоту, тунгус никогда не произносил слова медведь (амикан — батюшка, отец), а говорил иносказательно: «пойду промышлять» или «пойду промышлять сало», что нужно понимать, как охотиться на медведя.
Якуты называли медведя эсэ, что дословно переводится как родной дед, но это название медведя неохотно употреблялось северным народом, т. к. «имя это нехорошее, и зверь на него сердится», поэтому якуты употребляли еще и иные выражения. Например, якуты с Вилюя называли медведя словом прадед, а белого медведя – белый дед.
Селькупы, как и другие народы Севера, с особым почтением относились к медведям. Потомки медвежьего рода с реки Тым в Томской области называли медведя – мой младший брат (ман мыдамы). На средней Оби медведь до сих пор именуется – большой старик (варг ар). Этим названием подчеркивается мудрость и сила этого зверя. Кроме того, у селькупов (да и не только у них) наблюдался пережиток еще одного табу, связанного с культом медведя – запрет есть медвежье мясо, поскольку считалось, что медведь – почти как человек, рожденный селькупской женщиной. Это привело к тому, что в 20-х годах прошлого столетия их развелось очень много и они наносили значительный урон хозяйству селькупов[136].
Обычным у остяков именем медведя было óśniga, которое по сути являлось эпитетом – старик в шубе, одетый в шубу старик. Причем это имя нельзя произносить без нужды и оно заменялось личным местоимением он (tu) или льстивым выражением – отец (jig). По свидетельству Кастрена, остяки с Иртыша величали медведя прекрасным зверем, косматым дедушкой. У них же нельзя говорить: мы ободрали шкуру с медведя, а можно лишь: мы сняли с него его святую шубу-малицу.
Вогулы (манси), по свидетельству исследователя этого народа Остроумова, «из уважения к медведю никогда не называют его собственным именем, а лишь намекают на него словами: сам, дядя, почтенный т. п.», что не мешало им, при случае, убивать этого грозного зверя. Для медведицы существовало еще одно вогульское название – матка-зверь (нен уй). Вотяки с Елабуги также называли медведя уважительно – песатай, т. е. дед с отцовской стороны. Путешественник Георги отметил у вотяков правило: «Медведя надобно не прямым звать нарицанием (названием), но старичком, мома».
У ненцев грешно и до настоящего времени, особенно женщинам, упоминать имя белого медведя – ошкуй, и «самоедка никогда прямо не скажет про белого медведя». Кастрен отмечал ненецкое (самоедское) уважительное название этого грозного зверя – дед.
У саамов (лопарей) Кольского полуострова известный исследователь этого народа Н.Н. Харузин отмечал «обычай не называть медведя по имени, а давать ему какое-либо прозвище, либо даже проще – избегать разговоров про него». Он же приводит в своей книге «Русские лопари» свидетельство Гоггюера XVIII века, когда лопари величали медведя дедушка — «имя, которым лопари называют всякого, к кому питают уважение, например, пастора, судью и т. п.». По сообщению Георги, лопари называли медведя не своим именем, а «подшубным стариком», очень похожим на запретное слово остяков.
У русских имя медведь тоже было запретным. Наличие такого большого количества подставных имен этому зверю, как у нашего народа, наверное, нет ни у одного другого. На европейском Севере белый медведь до сих пор зовется ошкуем. Что же касается бурого, если заглянуть в словарь В.И Даля, можно обнаружить 37 его названий – зверь, черный зверь, лесник, раменский, урманный, ломака, костоправ, Михайло Иванович Топтыгин, косолапый, куцый, косматый, мохнатый, леший, мишка, мишук, потапыч и др. Охотники различали три вида бурого медведя, присвоив каждому свое подставное имя: стервятник, считавшийся самым большим и плотоядным; овсяник – охочий до овса, малины и кореньев; муравьятник — самый малый и злой, обычно с белым «ошейником» на шее. У медведицы также было свое запретное имя – мечка, другие клички – Матрена, Аксинья, матка; мечка с медвежатами – матуха, а при ней обычно был пестун – ее прошлогодний медвежонок[137].
Русские на Колыме, по сообщению этнографа В.Г. Богораза (1865–1936), предпочитали вообще не говорить о медведе: «медведь – знатливец, ведун, он все узнает и за обиду отметит, так что русские в этом краю не решаются и охотиться на медведя с ружьем». Другим подставным именем для медведя в тех краях было – старик. Так уважительно русские зовут старшего в доме, домохозяина, и в применении к медведю можно предполагать близость значения обеих слов – хозяин и старик. Известно еще одно популярное прозвание бурого мишки среди русских – дедушко.
Медведь, сильнейший зверь северного леса, особенно изобиловал в лесах Ярославской губернии, в Пошехонье. Медведи наносили большой ущерб домашнему скоту, однако крестьяне их не били, относясь к хозяину леса с традиционным почтением[138]. В пастушеских заговорах стада этот лютый зверь стоит без имени на первом месте. Пастух просит охраны «крестьянского живота» «от того черного зверя, от широколапого, от перехожего прокидня»[139]. Нетрудно догадаться, что под этими «милыми» эпитетами кроется медведь.
Жители Олонецкой губернии (современные Онежский, Каргопольский районы Архангельской области, часть Карелии и Вологодской области) вообще не знали слова медведь, заменяя его подставными именами, иногда просто он, сам или хозяин. По свидетельству В.Н. Майнова, совершившего поездку в Обонежье в 80-х годах XIX века, «народ здесь никогда в рассказе не скажет «медведь», а всегда говорит «он», или иным путем старается не назвать зверя его именем: «не равен случай», толкуют они <…> Так и не добьешься, чтобы сказали «медведь»[140]. Сам – обычное в быту название для хозяина, для главного начальника, сохранившееся в употреблении до сих пор. Отсюда, наверное, пошло подставное название медведицы – самуха, употреблявшееся когда-то в Вологодской губернии.
Очень широко распространены были у нашего народа ласкательные названия медведя христианскими личными именами. У холмогорских рыбаков «Миша стукалка» служил подставным словом в замену запретного на воде имени медведя[141]. Писатель Н.С. Лесков (1831–1895) в рассказе «Зверь» заметил, что «медведей в России вообще зовут мишками». Ласкательному уменьшительному мишке соответствует почтительное Михайло Иванович господин Топтыгин