В 899 г. над Европой нависла новая и еще более страшная опасность. Ее мрачной тени суждено было развеяться лишь много лет спустя, после 955 г. Из глубины Азии снова вторглись в Европу полчища жестоких и воинственных конников, обликом напоминавших гуннов и аваров, — венгры. Чтобы дать представление об их внешнем виде и наводивших страх деяниях, европейским летописцам пришлось воспользоваться литературными штампами, описывавшими гуннов и аваров. Но дело не ограничивалось только внешним сходством. Общие места в этих описаниях не должны ввести нас в заблуждение насчет тех действительных чувств, которые испытывали европейцы: отчаяние, бессилие, безграничный страх перед лицом врага, регулярно повторявшего свои набеги, которые повергали в стенания немало европейских народов.
Оставим в стороне различные легенды, возникшие под воздействием страха. Впрочем, все эти легенды собраны и изучены в ряде фундаментальных работ. Вслед за катастрофой Беренгария на Бренте в 899 г. набеги венгров на Западную Европу становятся регулярными: 900 г. — Бавария; 901 г. — Италия и Каринтия; 904 г. — снова Италия; 907–911 гг. непрерывно — Саксония, Бавария, Тюрингия, Швабия; следом за ними — Германия, Эльзас и Лотарингия; 920–924 гг. — снова Италия, когда они доходят до Апулии и сжигают Павию; 924–927 гг. — разрушительные набеги в Бургундию, Прованс, Баварию и Италию; в 935 г. — снова в Бургундию, Аквитанию и Италию.
Раздоры, с новой силой вспыхнувшие среди германских феодалов в связи с восшествием на трон Оттона I, привели к тому, что венгры предприняли новое, гораздо более широкое по масштабам и ужасное вторжение. Предательство Арнульфа Баварского, из ненависти к Оттону пропустившего их орды, показало, что венгры не ошиблись в своих расчетах. Оказавшись в Германии, они перешли Рейн и вторглись в пределы Западной Франции, где из-за междоусобиц местных правителей им не было оказано никакого сопротивления. Затем венгры пересекли Бургундское королевство и осенью 937 г. вступили в Италию. За этим последовали другие набеги: 938 г. — Саксония; 942–943 и 947 гг. — Италия; 950–951 гг. — Италия, Бургундия, Аквитания; 954 г. — Бавария, Франкония, Лотарингия. Наконец в 955 г. они были остановлены на реке Лех. Из анналов западной истории венгры исчезли столь же стремительно, как и появились, оставив за собой пепелища пожарищ и отпечатки подков своих коней. Они осели в Паннонии, которая и стала их новой родиной, получившей по имени этих своих обитателей наименование Венгрия. Они продолжали заниматься коневодством, постепенно становились земледельцами и виноградарями. Перейдя к оседлому образу жизни, занявшись выращиванием хлеба и винограда, они вскоре обратились к религии, причащавшей хлебом и вином, христианству. Однако еще долго тянулся за ними кровавый след. Древний ужас, а не только аристократическое презрение слышится нам в словах Оттона Фрейзингского, который, проезжая через Венгрию в середине XII в. и держа путь в Святую землю, сетовал, что столь прекрасный край отдал господь завоевателям, устрашавшим народы Европы.
Набеги, совершавшиеся сарацинами и викингами, несомненно, способствовали ускорению процесса организации обороны конным воинством (milites). Необходимы были и скорость, и тяжелое вооружение. Несмотря на то что в западных источниках венгры представлены варварами, они, как и их дальние родственники гунны, явившиеся в Европу несколькими столетиями раньше, и монголы, пришедшие сюда несколькими столетиями позже, были очень дисциплинированными воинами. Их сокрушительный натиск, леденившие кровь воинственные вопли, гул и гром их барабанов и бубнов отчасти служили магическим целям (вспомним шаманский воинственный транс), отчасти же являлись реализацией «психологической войны» как техническое ухищрение, рассчитанное на то, чтобы взять врага «на испуг». Лошади христианских воинов, тяжеловесные и неповоротливые, не обладали такими же скоростными данными и выносливостью, как низкорослые закаленные лошади венгров, кроме того, из-за своей неуклюжести они мало подходили для проведения операций преследования или маневренного отступления, по своим физическим данным не годились они и для устройства засад.
Град стрел, который венгры обычно обрушивали на врага, наносил больше вреда животным, чем самим воинам. Однако, падая, лошадь увлекала за собой и всадника, а иногда и оказавшихся поблизости от него соратников. Гибель лошади означала потерю всех вложенных в ее приобретение средств. Единственно возможный способ защиты воина, чье тяжелое вооружение превращало его в легкую мишень, состоял в том, чтобы заключить себя в еще более прочные латы, снабдив также ими и своего боевого коня. В результате расходы все больше возрастали, а подвижность всадника уменьшалась. При этом следует также помнить, что христианские конники в отличие от венгров вели бой в рассредоточенных порядках. В атаку они шли цепью, и, как правило, довольно нестройной. В скором времени цепь распадалась, а рассыпавшиеся на поле боя воины становились удобной мишенью для врага, применявшего массированный удар силами лучников с применением резерва конных воинов.
Перед лицом подобной опасности в конечном итоге надежней всего было запереться в крепости и переждать, пока схлынет неприятельская волна. Правда, за подобную тактику приходилось расплачиваться невосполнимыми потерями урожая, а значит, ценой голода. Весьма остроумно замечание, что в Италии вынужденное пребывание населения за крепостными стенами, поддержание которых в должном порядке стало жизненной необходимостью, способствовало возрождению городов. Благодаря новым исследованиям можно утверждать, что строительство замков и крепостей на территории Франции в Х в. и создание «военных поселений» (milites castri) было одним из факторов, способствовавших возникновению средневекового рыцарства. По крайней мере создание укрепленных центров, способных предоставить убежище и средства для организации сопротивления захватчикам, сдерживало набеги венгров и прилив «новой варварской волны» IX–X вв. и было связано с ростом престижа воина (miles) в западном мире.
Европа в те времена — это море лесов, болот, пустошей. Были, конечно, и возделанные пространства, тучные нивы и удобные пастбища. На просторах этого моря были рассеяны немногочисленные безопасные островки — города, монастыри и замки, окруженные мощными стенами. Сообщение между ними было скверное. В каждом из них развивалась ограниченная местная власть, далекая от существовавшего только в теории суверенитета короля, власть, которая была очень далека от теорий так называемых «личных свобод». Сверху раздробленность суверенной власти. Снизу — тяга к вассальным отношениям, своего рода «бегство прочь от свободы» или, лучше сказать, стремление к безопасности. В результате — появление мелких и крупных сеньорий, сплочение политических и военных сил вокруг тех, кто на деле обладал властью, чтобы их организовать и управлять ими.
Во Франции викинги были в конце концов побеждены и со временем ассимилированы, однако вовсе не благодаря вмешательству короля, а благодаря деятельности ряда крупных сеньоров. Победы Одо Парижского под Монфоконом в 888 г. и Арнульфа Каринтского под Лувеном в 891 г. заставили норманнов в 892 г. снова обратить свои хищные взоры на Уэссекс. На континенте же они перешли к политике мирного сосуществования с франками. В Германии, где вопрос о варварах приобрел особую остроту в связи с давлением венгров, также было немыслимо дать всеобщий отпор захватчикам по крайней мере в течение первой четверти Х в., так как здесь отсутствовала сильная центральная власть. Основное бремя сопротивления легло, таким образом, на Баварию, герцогство, находившееся тогда на переднем крае борьбы с захватчиками. Именно местные власти самого разного уровня — марки, графства, кастелянства — обеспечивали оборону от варваров. Нередко эти местные власти соперничали друг с другом и не брезговали заключать союзы с язычниками. Столь велика была их ненависть к своим «братьям во Христе».
В подобной обстановке кошмаром обездоленных и безоружных бедняков (pauperes) были воины, будь то языческие хищники или вероломные христиане. Но и единственной надеждой и упованием бедняков также были воины. «Не станет военной силы — некому будет защищать нашу землю от варваров», — было сказано несколькими поколениями раньше Бедой Достопочтенным. В подобных обстоятельствах функции правительства также были сведены к минимуму и совпадали на практике с потребностями обороны. Добрый правитель — это тот, кто, разумеется, сумеет судить по справедливости, но главное — «сражается впереди войска, крепко сидит в седле и искусно владеет оружием».
После Карла Великого «частные армии» снова как бы обрели черты, весьма близкие обычаям древних Gefolgschaften, которые, кстати сказать, сохранились в неприкосновенности у скандинавов. Полнота власти сосредоточилась в руках светских и церковных государей, имевших достаточно земли, чтобы вооружать членов своей свиты и предоставлять бенефиции для содержания вооруженных вассалов.
«Новая система возвела в ранг земельной знати толпу выскочек-авантюристов, чье единственное право на дворянский титул основывалось лишь на том, что они крепко сидели верхом на благородном животном — лошади», — иронизировал в своем «Введении в историю средневековой Европы» Э. Н. Джонсон. В самом деле, происхождение этих воинов не бралось в расчет. Главное — их физическая сила, уровень военной подготовки, объективная способность вооружиться самому. Это могли быть вассалы, владельцы аллодов[110] или наемники во Франции, земледельцы, получавшие субсидию, чтобы приобрести оружие, в христианской Испании, министериалы[111] в Германии, бывшие наследниками воинов низших рангов, или те же наемники в Центральной и Северной Италии.
Вопрос о наемниках, однако, до сих пор еще остается недостаточно выясненным. Во всяком случае, запреты на создание частного войска, встречающиеся в капитуляриях, вряд ли когда-либо исполнялись. С распадом королевской власти предпосылки подобных запретов вообще утратили свою актуальность и сделались анахронизмом: наемничество стало нормой жизни. Основное отличие отряда вассалов от комитата древних германцев состояло в том, что, кроме оружия, одежды, лошадей, денег и украшений или взамен всего этого, сеньор (то есть буквально «старший», «предводитель», т