На лбу Кармоди выступили капли пота.
– А, понимаю, – говорит Говард, – вы думаете, что можете получить оценки получше от кого-нибудь еще. Меня обдурить вам не удалось, так вы рассчитываете проделать это с кем-то другим.
– Послушайте, доктор Кэрк, – говорит Кармоди. – Я никогда не сумею добиться вашего одобрения, никогда не стану радикальным настолько, чтобы удовлетворить вас. У меня есть свои верования и убеждения, как и у вас. Почему вы не можете дать мне шанса?
– И каковы же эти верования и убеждения? – спрашивает Говард.
– Ну, так уж вышло, что я верю в индивидуализм, а не в коллективизм. Мне противен этот бухгалтерский марксистский взгляд на человека, как звено в цепи производства. Я верю, что надстройка чертовски более важна, чем базис. Я считаю культуру самостоятельной ценностью, а не инертным описательным термином.
– Короче говоря, верования, несочетаемые с анализом, – говорит Говард. – Я вас не переведу. Вы либо примете некоторые социологические принципы, либо провалитесь. Выбирать вам.
Голова Кармоди резко наклоняется; и в свете, падающем в кабинет из-за спины Говарда, внезапно становится ясно, что в глазах Кармоди поблескивает опасная влага. Он опускает руку в карман своих наглаженных брюк, достает очень аккуратный носовой платок, разворачивает, встряхивает и сморкается в него. Высморкавшись, он смотрит на Говарда. Он говорит:
– Доктор Кэрк, вы либо неоткровенны, либо несправедливы. Вы знаете, что я вам неприятен. Я не придерживаюсь требуемых мнений, я происхожу не из требуемой среды и поступил сюда не из требуемой школы, я не то, что вам требуется, и потому вы меня преследуете. В этой группе я ваша жертва. Вы назначили меня на эту роль. И восстанавливаете против меня всех здесь.
Говард покачивается в красном кресле. Он говорит:
– Нет, вы сами себя назначили, Джордж. Посмотрите, как вы себя ведете. Вы всегда опаздываете. Вы никогда точно не делаете то, что вам задано. Вы нарушаете спонтанность и стиль группы. Если я прошу вас обсудить, вы читаете. Если я прошу вас читать, вы обсуждаете. Вы докучаете людям и раздражаете их. Вас окружает знобящий холод. Почему семинары, когда вы в них участвуете, перемалываются в прах? Вы никогда не спрашивали себя – почему?
– Вы меня достаете со всех сторон, верно? – спрашивает Кармоди, прислоняясь спиной к двери. – Я подделываюсь или проваливаюсь. А если я попытаюсь сопротивляться и сохранить себя, так вы – мой учитель, вы можете рвать меня в куски на людях и оценивать мои эссе наедине с собой. Не могу ли я все-таки существовать?
– Можете, – говорит Говард, – если способны измениться. Обрести способность симпатизировать по-человечески, какие-то контакты с другими, какую-то толику озабоченности, какую-то толику социологии.
– Вот видите, – говорит Кармоди, – это не моя работа, это я сам. Вы ставите мне оценку «F», чтобы провалить. Почему вы не скажете прямо? Что попросту я вам не нравлюсь?
– Что я думаю о вас, к делу не относится, – говорит Говард. – Мне может не нравиться чья-то работа без того, чтобы мне не нравился сам человек.
– Но в моем случае верно и то и другое, – говорит Кармоди, – так почему вы не допускаете, чтобы я получил заключение кого-то еще? Кого-то, кто не испытывает ко мне такой неприязни? Другого преподавателя?
– По очевидной причине, – говорит Говард. – Потому что я отвергаю ваше обвинение, будто мои оценки несправедливы. Ведь таково ваше обвинение, верно?
Кармоди опускает голову. Он говорит:
– Я пришел не для этого. Вы вынуждаете меня сказать то, чего я не хочу говорить.
Говард встает и выглядывает в окно. Он спрашивает:
– Я пришел, потому что у меня новый куратор, специалист по английской литературе, и она просмотрела все мои прошлые оценки и сказала, что я провалюсь. Я даже не знал. И она сказала, чтобы я пошел и поговорил с вами об этом.
– Полагаю, она не посоветовала вам выдвигать все эти обвинения?
– Нет, – говорит Кармоди, – она полагала, что вы мне поможете. Она ведь вас не очень хорошо знает, верно?
– Думаю, как и вы, Джордж, – говорит Говард.
Кармоди делает шаг вперед и опирается руками на спинку серого кресла.
– Я знаю о вас больше, чем вы думаете, – говорит Кармоди.
Говард поворачивается и смотрит на Кармоди.
– Что это значит? – спрашивает он.
– Ну, ладно, – говорит Кармоди, – вы вынуждаете меня сказать это. Но как вы думаете, что скажут люди вне университета, когда узнают, что вы делаете?
– Что именно?
– Преподаете политику на ваших семинарах, – говорит Кармоди. – Заманиваете всех радикальных студентов на ваши вечеринки; прощупываете их, втягиваете во всякие протесты и демонстрации, а потом ставите им хорошие оценки. У меня в этом портфеле мои эссе. И то, что вы царапали на них, «чистейший фашизм», «реакционная чушь». Я хочу знать, можно ли так обращаться со мной, обращаться подобным образом с кем угодно?
– Теперь вы высказались абсолютно ясно, не так ли? – говорит Говард. – Вы недвусмысленно меня обвиняете. Будем говорить без обиняков.
– Я этого не хочу, – говорит Кармоди. – Я хочу только беспристрастности.
Говард садится на свой стол и смотрит на Кармоди. Он говорит:
– Вы не понимаете очень многого, Джордж. И в частности, права на интеллектуальную свободу.
– Не понимаю, как вы можете говорить такое, – говорит Кармоди, сердито краснея, – или ко мне оно не относится? И я его лишен? Ведь только о нем я вас и прошу.
– Вовсе нет, – говорит Говард, – вы обвиняете меня в том, что я ставлю оценки в зависимости от моих политических предпочтений, и грозите мне разоблачением, если я не повышу вам оценки. Разве нет?
Кармоди смотрит на него. Он говорит:
– Послушайте, дайте мне шанс. Больше мне ничего не нужно.
– Нет, – говорит Говард, – вы меня шантажируете. Я больше не желаю видеть вас на моих семинарах.
Глаза Кармоди наполняются слезами.
– Я вас не шантажирую, – говорит он тихо.
– Абсолютно да, – говорит Говард, – я дал оценки вашим работам, какие они заслуживали, вы не в состоянии смириться с таким заключением, а потому приходите ко мне, и сыплете обвинениями, и угрожаете мне, и ставите под сомнение мою беспристрастность и компетентность всеми возможными способами. Мы называем это шантажом.
Руки Кармоди судорожно сжимаются на спинке серого кресла. Он говорит:
– Я просто просил шанс. Если вы мне в нем отказываете, мне придется обратиться к профессору Марвину. Я хочу, чтобы кто-нибудь еще прочитал эти эссе и проверил, насколько эти оценки и замечания беспристрастны и справедливы. Вот и все, чего я хочу.
– Ну так идите к профессору Марвину, – говорит Говард. – Изложите свою жалобу, а я изложу мою и сообщу ему о той попытке шантажа, и поглядим, чем все это кончится.
– Черт, – говорит Кармоди, – я же вовсе не хочу на вас жаловаться. Вы сами толкаете меня на это.
– А я хочу на вас жаловаться, – говорит Говард. Кармоди наклоняется и поднимает свой портфель. Он
говорит:
– Вы сумасшедший. Это будет выглядеть так же скверно для вас, как и для меня.
– Не думаю, – говорит Говард. – А теперь убирайтесь. И чтобы я вас больше не видел на моих занятиях.
– Я думаю, что вы отвратительны, – говорит Кармоди, поворачиваясь и открывая дверь.
– Джордж, – говорит Говард, – кто ваш куратор на английском факультете? Я обязан предупредить ее, что вы отстранены от социологического семинара и поэтому, предположительно, уже не можете получить степень.
– Вы меня губите, – говорит Кармоди.
– Мне нужно знать ее фамилию, – говорит Говард.
– Мисс Каллендар, – говорит Кармоди.
– Благодарю вас, – говорит Говард. – Не хлопайте дверью, когда будете ее закрывать.
Кармоди плетется вон из кабинета; дверь, как можно было предугадать, закрывается за ним с громким хлопком. Говард соскальзывает со стола и идет к окну. Затем возвращается к креслу за столом и садится, открывая второй ящик стола слева и вынимая тонкую книжку. Он отыскивает строку, на которой значится «Каллендар, мисс А», с телефоном напротив. Он притягивает к себе наушники и начинает набирать номер; но тут ему в голову приходит какая-то мысль, он кладет трубку и снова встает с кресла. Он проходит к своим книжным полкам и среди стандартных работ по социологии в бумажных обложках находит тоненький томик издательства «Пингвин» и некоторое время листает его. Затем он снова берет трубку и набирает номер мисс Каллендар.
На другом конце линии звенит звонок.
– Каллендар, – резко говорит голос на том конце.
– Привет, Каллендар, – говорит Говард. – Это Кэрк.
– Ой, да, Кэрк, – говорит мисс Каллендар с крайне шотландской интонацией. – У меня сейчас занятия. Я не могу вести посторонние разговоры.
– Это не посторонний разговор, – говорит Говард, – речь идет об очень серьезном деле, касающемся университета в целом.
– Понимаю, – говорит мисс Каллендар опасливо. – И срочном.
– Очень срочном, – говорит Говард. – Возникла крайне серьезная проблема с одним из студентов, которых вы курируете.
– Не могли бы вы позвонить после перерыва? – спрашивает мисс Каллендар.
– Я полагаю, вы серьезно относитесь к своей ответственности за ваших студентов?
– Да, – говорит мисс Каллендар.
– В таком случае, – говорит Говард, – нам следует разобраться с этим теперь же.
– Минутку, – говорит мисс Каллендар, – я попрошу студентов выйти.
На другом конце провода легкое журчание; затем мисс Каллендар снова берет трубку.
– Надеюсь, это не часть вашей кампании соблазнения, – говорит мисс Каллендар, – мы были в самой середине «Королевы фей».
– Я думаю, вы убедитесь, что это серьезно, – говорит Говард. – У вас есть курируемый Джордж Кармоди.
– Крупный светловолосый мальчик в блейзере? – говорит мисс Каллендар.
– Легко узнаваемый мальчик, – говорит Говард, – единственный студент в университете с прессом для брюк.
– Я его знаю, – говорит мисс Каллендар со смешком.