Созыв Собрания назначили на 5 января 1918 г. В течение четырех недель до созыва велась интенсивная пропаганда как сторонниками Собрания, так и его противниками. Союз защиты Учредительного собрания агитировал в казармах и на фабриках, печатал сотни тысяч экземпляров листовок и газет, подчеркивая демократический характер Собрания и доказывая, что оно не является антисоветским. Большевики писали об опасности того, что Собрание будет захвачено контрреволюционерами. Практическим шагом с их стороны стало объявление в Петрограде военного положения и ввод в город к 5 января верных им войск.
В этот день Петроград превратился в военный лагерь. Особенно много войск было в районе Таврического дворца. Сторонники Собрания организовали многолюдную демонстрацию, члены которой начали марш по направлению ко дворцу, однако сразу оказались под огнем: впервые большевики использовали войска против безоружных демонстрантов. Тем временем Ленин, по свидетельству одного из соратников смертельно бледный и взволнованный, с горящими глазами{196}, руководил операцией из дворца. Когда стало ясно, что демонстрация разогнана, он разрешил Учредительному собранию начать заседание. Обстановка была близка к хаосу. Депутаты-большевики все вместе перекрикивали любого, кто начинал говорить. Коридоры и балконы были полны солдат, многие из них были пьяны. Чтобы развлечься, они время от времени наводили оружие на ораторов. Большевики предложили резолюцию, которая, в сущности, подчиняла Собрание Советам. Когда резолюция была отвергнута, они покинули зал заседаний. У Собрания теперь не было кворума. Тем не менее Собранию позволили продолжить заседание. Известные революционеры произносили речи до поздней ночи. В два часа ночи, убедившись, что ситуация находится под контролем, Ленин уехал. В четыре командир караула подошел к председателю Собрания Чернову и велел ему закрыть заседание, потому что «караул устал»{197}. Тем временем прибывали дополнительные вооруженные отряды. Чернов продержался еще 20 минут, а затем закрыл Собрание до следующего дня. Но наутро дворец оказался закрыт и окружен войсками. Единственный полностью демократический орган во всей истории России прожил меньше 13 часов.
Этим, однако, дело не закончилось. Оппозиционные члены Учредительного собрания продолжили заседания в Самаре и Омске, объявив себя законным правительством России. О бесславном конце Комитета членов Всероссийского учредительного собрания (Комуча) в одной из глав этой книги рассказывает Эван Модсли. В реальности, однако, давняя мечта о демократически избранном законодательном собрании, на основе которого должно было быть создано правительство России, умерла (или была убита) в Петрограде 5 и 6 января 1918 г. По мнению видного историка, именно это, а не Октябрьский переворот, оказалось поворотным моментом революции{198}. Именно в этот момент проявился жестко репрессивный и антидемократичный характер большевистского режима. Россия встала на путь, ведущий к сталинизму.
Как же большевикам это удалось? При ближайшем рассмотрении энтузиазм по поводу Учредительного собрания кажется в значительной степени феноменом элиты. Крестьяне – подавляющее большинство российского населения – получили свою революцию. У них были местные Советы, они были заняты захватом земли. Почему их должно было беспокоить, что происходит в далеком Петрограде? Серьезной народной поддержки Учредительное собрание не имело даже в больших городах. Как мрачно заметил один из ведущих социалистов на символическом открытии Учредительного собрания 28 ноября, люди вовсе не так уж сильно верили в то, что оно всех спасет{199}. Демонстрации в тот день и 5 января были малочисленнее, чем предполагалось, и среди их участников преобладали представители среднего класса. После десяти месяцев постоянной нестабильности и хаоса петроградский пролетариат не был готов пойти на вооруженных людей для защиты очередной политической инновации, какой бы желанной она ни была в теории{200}.
Элита, в особенности социалисты-небольшевики, победившие на выборах, потерпела неудачу. Печально то, что они пострадали из-за собственных добродетелей. Они верили в демократию, прогресс и силу закона. Столкнувшись с гангстерской тактикой большевиков, они не знали, чем ответить. Да, у них была поддержка большинства населения, однако не настолько прочная, чтобы вновь завоевать улицу. За полгода до этого, во время «июльских дней», когда большевики оказались близки к тому, чтобы поставить под вопрос авторитет Советов как таковых, другие социалисты (во что трудно поверить) постарались защитить их от последовавших жестких мер. Эсеры столько лет боролись с автократией рука об руку с товарищами-большевиками, что просто не видели угрозу, которую те на самом деле в себе несли. Но покончить с большевиками можно было, только применив против них их же собственную безжалостную тактику. После оказания давления на Собрание лидеры эсеров отказались от предложений военной поддержки: они считали, что любой ценой нужно избежать гражданской войны. Потому-то, согласно знаменитой фразе Троцкого, они и оказались «на свалке истории». Вероятно, в словах Чехова, писавшего о беспомощности русской интеллигенции, сокрыта глубокая правда. Возможно также, что никакой цивилизованный политический класс ни в одной стране не смог бы справиться с беспрецедентным цинизмом и жестокостью ленинских большевиков.
Наконец, мы оказываемся лицом к лицу с громадным «если». После Февральской революции восемь месяцев ушло на то, чтобы избрать Учредительное собрание, и десять – на то, чтобы созвать его. К этому времени большевики уже находились у власти, и Учредительное собрание было обречено. Однако в схожих обстоятельствах в 1848 г. во Франции на созыв Собрания ушло два месяца, в Германии в 1918 г. – четыре. После февральских событий все хорошо понимали, что необходимо срочно созывать Собрание, но дело увязло в мелочных спорах о деталях выборного процесса. Что, если бы Временное правительство смогло не растерять импульс и выборы в Собрание прошли бы, как сначала планировалось, в июне или, как решили позже, в сентябре?
В этом случае история, несомненно, пошла бы по другому пути. Интересно только, насколько он был бы другим. С апреля по июль большевики подняли на улицах Петрограда три восстания. Первое, в апреле, было подавлено по приказу лидеров Совета – по сути, небольшевистскими социалистическими партиями, которые в этот момент присоединились к Временному правительству, оставив большевиков единственной активной оппозицией. Второе, июньское, восстание было предотвращено в основном теми же силами. Третье – «июльские дни» – могло стать успешным, однако потерпело неудачу из-за того, что Ленин в последний момент не сумел взять себя в руки (что для него было совсем не характерно). Таким образом, большевики, несомненно, были способны взять город под свой контроль в момент созыва Учредительного собрания.
Однако политические обстоятельства тогда были бы совершенно иными. Собрание, по крайней мере сначала, обладало бы легитимностью и имело широкую политическую поддержку, чего так и не добилось Временное правительство. Победили бы на выборах в Учредительное собрание, как это и случилось в ноябре, небольшевистские социалистические партии, в первую очередь эсеры. Уже это само по себе лишило бы Совет части политической энергии и поддержки. А ведь большевики использовали его как главное оправдание для разбоя, который чинили с мая по сентябрь (главным лозунгом большевиков уже с апреля было «Вся власть Советам!»). Не находясь у власти, большевики не смогли бы помешать Собранию так, как они сделали это в декабре и январе. И все те любезные господа – лидеры меньшевиков, эсеров и т. д., которые проявляли столь удивительное терпение по отношению к большевикам даже во время их бесчинств в «июльские дни», возможно, повели бы себя более жестко ради поддержки передового государственного института, за создание которого они боролись не одно десятилетие. Несмотря на фанатизм, Ленин всегда очень тщательно просчитывал ситуацию. Он, несомненно, сдерживал бы себя, по крайней мере в первые несколько недель существования Учредительного собрания.
Многое также зависело бы от самого Собрания. Это была большая организация, состоявшая из 800 членов, и руководили ею те самые бесполезные политики, которые в феврале сложили свои полномочия по капризному требованию Совета. В январе они притихли перед вооруженной шайкой большевиков. Это был не тот орган и не те люди, которые способны были вести за собой Россию в условиях разрушительной войны, анархии среди крестьянства, распада империи и полного коллапса государственного аппарата. Даже страны, имевшие куда более богатый парламентский опыт, чем Россия в 1917 г., приходили к варианту «сильной руки» (например, Франция де Голля, Америка во времена гражданской войны, Великобритания во время Второй мировой), в лучшем случае с какой-то формой демократической легитимности. Как мы заметили, исторический опыт России до этого момента был почти исключительно автократическим. Основная часть российского правящего класса тогда, как и теперь, предпочитала повиноваться приказам, а не отдавать их.
Зная безжалостную целеустремленность Ленина, нетрудно себе представить, что к своему звездному часу он мог прийти и иначе. Он мог, по крайней мере вначале, взять под свой контроль улицы, а в самом Учредительном собрании в его распоряжении была четверть голосов. Действительно, учитывая, с какой легкостью он расправился с Собранием, разве не мог бы Ленин сделать то же самое в другой ситуации? Мог бы, но последствия были бы серьезнее. Ленин тогда даже частично не контролировал бы бывшую государственную машину. У Учредительного собрания было бы больше времени на то, чтобы укрепить свою власть. Оно могло бы завоевать авторитет, занявшись (как попыталось сделать на прерванном заседании 5–6 января) ключевыми вопросами «земли и мира», которые не смогло решить Временное правительство. Собрание или назначенное им правительство по крайней мере имело бы время и статус для того, чтобы искать военной поддержки, которой у него совершенно не оказалось в короткий срок, отведенный ему историей. Если бы Собрание получило власть до окончившегося катастрофой корниловского мятежа, оно стало бы ключевым союзником Керенского, который, несмотря на все его ошибки, был одним из самых способных и влиятельных политиков своего времени. Большевизм все равно оставался бы возможным исходом, однако куда менее вероятным.