Какой была альтернатива? История показывает – и все русские революционеры об этом знали, – что сильная рука в России с гораздо большей вероятностью могла прийти из правого (обладающего мощной и эффективной военной силой), чем из левого политического крыла. В последовавшие за событиями месяцы Собрание могло бы безуспешно и многословно пытаться разрешить стоящие перед страной проблемы, в то время как настоящая власть постепенно переходила бы в руки «русского Наполеона». А после того, как Россия осуществила свой первый опыт строительства демократии, правая диктатура, несомненно, разочаровала бы очень многих. Она также повлияла бы на историю остальной Европы (одним из ключевых факторов, приведших Гитлера к власти, было противостояние советскому коммунистическому строю). Однако же трудно сказать, могло ли все обернуться хуже того, что случилось с Россией.
9. Спасти царскую семьюИюль 1918 г.Эдвард Радзинский
Царскую семью могли спасти.
В первый раз это было возможно в Тобольске.
В Тобольск царская семья прибыла на пике своей непопулярности. Слабый царь, находящийся под каблуком жены, и неграмотный мужик Распутин, управляющий царственной четой, – таков был портрет династии в глазах народа накануне революции. И если слабого царя презирали, то императрицу ненавидели.
Вклад Александры Федоровны в революцию трудно переоценить. На фоне поражений русской армии – сотен тысяч убитых и искалеченных – ходили слухи об измене «немки-царицы» и о ее любимце Распутине, будто бы торговавшем военными секретами. Один из вождей оппозиции Милюков говорил в своей знаменитой речи в Государственной думе: «Из края в край расползаются темные слухи о предательстве и измене. Слухи эти забираются высоко и никого не щадят… Имя императрицы все чаще повторяется вместе с именами окружающих ее авантюристов… Что это – глупость или измена?» Деникин в своих воспоминаниях позже напишет: «Слухи об измене сыграли роковую роль в отношении армии к династии». А один из вождей монархистов Пуришкевич под овации Думы отозвался об императрице так: «…злой гений России и царя… оставшаяся немкой на русском престоле и чуждая стране и народу».
Потерявшая всякий авторитет династия пала легко и невероятно быстро. Попытка Николая передать престол великому князю Михаилу могла закончиться только кровью. Михаил поспешил отказаться от опасного престола. Страна сдула трехсотлетнюю монархию, как пушинку с рукава!
После отречения Николая царской семье оставалось только покинуть Россию и сделать это как можно быстрее. Временное правительство вступило по этому поводу в сношения с правительством Великобритании, где на престоле сидел близкий родственник и друг царя Георг V, до смешного похожий на Николая (они даже обменивались порой мундирами и удачно дурачили окружающих). После отречения Николая Георг посылал сочувственные телеграммы своему старому доброму другу. Николай был верным союзником англичан. К тому же русский царь, носивший в России звание полковника лейб-гвардии (традиционное звание Романовых), был британским адмиралом и фельдмаршалом. Отъезд в Англию добровольно отрекшегося царя казался закономерен. Но образованный в Петрограде Совет рабочих и солдатских депутатов, опиравшийся на войска Петроградского гарнизона, потребовал суда над царем. Царь был арестован. Заработала Следственная комиссия Временного правительства. Могла ли Британия, желавшая продолжать войну вместе с новой Россией, принять Семью, которую отвергло само русское общество и которую официально обвиняли в измене?! «Мы искренне надеемся, что у английского правительства нет никакого намерения дать убежище царю и его жене… Это глубоко и справедливо заденет чувства русских, которые вынуждены были устроить большую революцию, потому что их беспрестанно предавали нынешним врагам нашим», – писала Daily Telegraph.
Георг был вынужден отказать в гостеприимстве.
Теперь царская семья жила под арестом в Царском Селе, и «гражданин полковник», как стали называть вчерашнего самодержца, постоянно ощущал открытую враждебность солдат охраны. Ни о каких попытках побега в это время не могло быть и речи. Такое же положение было в дни Французской революции у Людовика XVI и Марии-Антуанетты, запертых во дворце Тюильри. Но тогда иностранцы – любовник Марии-Антуанетты швед граф Ферзен и русская баронесса Корф – рискнули организовать побег королевской семьи. И он закономерно закончился неудачей. Ибо против них была страна… Почетный председатель Русского исторического общества Николай II это помнил.
Однако через три месяца после отречения, 4 июля 1918 г., Зизи Нарышкина, бывшая статс-дама императрицы, записала в своем дневнике: «Только что ушла княгиня Палей (жена великого князя Павла Александровича. – Авт.), она сообщила по секрету, что группа молодых офицеров составила безумный проект увезти их ночью на автомобиле в один из портов, где будет ждать английский корабль. Нахожусь в несказанной тревоге…»
Почему в тревоге? Потому что проект – «безумный»? И Зизи, и Палей знают: при нынешнем отношении к Семье не доехать им до порта – схватят и убьют по дороге. Впрочем, ни английского корабля, ни заговора, конечно же, не было. Было пьяное бахвальство молодых офицеров.
В это время в столице росло влияние радикалов, требовавших расправы над царем и царицей. Александр Блок писал: «Трагедия еще не началась, она или вовсе не начнется, или будет ужасной, когда они (Семья) встанут лицом к лицу с разъяренным народом…» Но Керенский, глава Временного правительства, не желал быть палачом несчастной Семьи, становившейся все более опасной картой в борьбе Совета со слабеющим Временным правительством. И он постарался избавиться от нее.
В обстановке чрезвычайной секретности, на рассвете, под японским флагом, с зашторенными окнами двинулся из Петрограда состав с царской семьей… Так сильно опасался Керенский, что Совет не даст увезти ее. Триста тридцать стрелков под руководством полковника Кобылинского сопровождали и сторожили Семью… Для успокоения общества местом ссылки была выбрана Сибирь, куда цари ссылали революционеров.
Затерянный в сибирских просторах город Тобольск… Губернаторский дом, где разместили арестованную Семью, напоминал Ноев ковчег: здесь жили император и императрица несуществующей империи, генерал-адъютант несуществующей свиты и обер-гофмаршал несуществующего двора, именовавшие друг друга несуществующими титулами.
Но революция по-настоящему еще не пришла в Тобольск. Духовным владыкой там был архиепископ Гермоген. Когда-то ревностный почитатель Распутина, он стал потом заклятым врагом «старца». За это по инициативе императрицы Синод сослал его в дальний монастырь. Теперь же Временное правительство назначило его архиепископом в Тобольск.
Забыв все притеснения, Гермоген готов был послужить помазаннику Божьему. Он видел в этом служении свое предназначение, ведь имя Гермоген стояло у самого истока Романовской династии. В Смутное время, в XVII веке, патриарх по имени Гермоген бросил клич – изгнать поляков из Руси. За это принял мученическую смерть. И вот сейчас, через 300 лет, архиепископ с тем же именем – Гермоген – здесь, в Тобольске, мог помочь освободиться последним Романовым. Именно об этом написала ему мать Николая, вдовствующая императрица: «Владыка… Ты носишь имя святого Гермогена. Это предзнаменование». Она ждала от решительного архиепископа решительных действий.
Чтобы окончательно примирить революционное общество с высылкой царя, Керенский прислал в Тобольск комиссара Панкратова, просидевшего 14 лет в Шлиссельбургской крепости. Революционер-каторжанин, стерегущий свергнутого царя в Сибири, – это был отличный символ! И залог строгого надзора. Но Панкратов простил царю загубленные годы своей жизни. Сейчас царь был для него просто отцом большой семьи, совершенно не понимавшим новой страшной жизни. Никакой угрозы для побега комиссар не представлял. Солдаты охраны презирали добрейшего штатского комиссара. Они подчинялись в это время только своему начальнику полковнику Кобылинскому.
…Полковник Кобылинский был назначен в Царское Село генералом Корниловым. Он зарекомендовал себя преданным сторонником Февральской революции. Но за время общения с царем полковник очень изменился. Очарование Николая, его мягкость, деликатность, и эти прелестные девочки, и беззащитная в своей надменности несчастная императрица… Из тюремщика Кобылинский превратился в друга Семьи. «Я отдал вам самое дорогое, Ваше Величество, мою честь», – с полным правом скажет он впоследствии Николаю.
Итак, в тихом городишке, где единственной военной силой были эти 330 стрелков, охранявших Семью, их командир становится Николаю близким человеком. И большинство охраны – «хорошие стрелки», как их зовет Николай… Они получают от Семьи бесконечные подарки. Да, в это время охрана помогла бы им бежать. И Татьяна Боткина, дочь врача Евгения Боткина, разделявшая с Семьей тобольскую ссылку, вспоминала: «В эти месяцы (то есть с августа до октябрьского переворота. – Авт.) семья могла бежать». Но куда?
До большевистского переворота для царя в политике места не было, ибо против революционной власти Временного правительства боролись лишь якобинцы – большевики, а Белое движение – за возврат прежней государственности – только зарождалось. Бежав, царь должен был бы покинуть страну. Но для этого надо было проехать половину России, а Николай не мог рисковать жизнями близких…
В середине ноября до Тобольска дошли страшные слухи о штурме Зимнего, о разграблении дворца предков царя и о захвате власти большевиками.
«17 ноября… Тошно читать описание в газетах того, что произошло две недели тому назад в Петрограде и Москве! Гораздо хуже и позорнее событий в Смутное время», – записал царь в дневнике.
Не зря Николай читал в Тобольске «Девяносто третий год» Виктора Гюго – книгу о якобинцах! Царь понимает: к власти в России пришли они! И как вспоминал потом Жильяр, «Николай все чаще жалел о своем отречении»…