имодействии партии с внешним миром было неразрывно связано с насилием внутри партии. Логическим развитием этого стала беспощадная сталинская система. Она не была чем-то привнесенным извне, она оказалась неотъемлемой частью политического процесса. Потенциальное существование альтернатив показывает лишь, насколько узкий путь был избран.
ПослесловиеЛенин и вчерашняя утопияТони Брентон
Над Россией все еще нависает тень революции 1917 г. В любом русском городе есть памятники Ленину. В Москве на Красной площади царит над всем мавзолей, и в важные для народа дни именно на его трибуне стоит правительство. Сталин, хотя и был грузином, регулярно занимает первое место в опросах о самых великих русских. ФСБ – прямой наследник КГБ и ленинской ВЧК – все еще занимает бывшее здание страхового общества на Лубянке, причем регулярно обсуждается вопрос о восстановлении на площади памятника основателю ВЧК Дзержинскому. Разрушенное сельское хозяйство и отсталая промышленность, с преобладанием тяжелой, являют собой наследие безумного социалистического планирования. В 2014 г. Россия почти инстинктивно вцепилась в горло Украине, чем навлекла на себя недовольство Запада и санкции, и это показывает, насколько еще живы в ней имперские инстинкты и мышление времен холодной войны. А ведь многие надеялись, что все это навсегда ушло в прошлое в 1991 г. И если отвлечься от самой России, интересно отметить, что стремительно идущая в гору вторая по экономике сверхдержава – Китай – до сих пор управляется точно такой же замкнутой репрессивной однопартийной системой, являющейся наследием СССР и в конечном итоге – революции 1917 г.
И все же со времен 1917 г. в России, можно считать, произошла еще одна революция. В 1991 г. развалился Советский Союз и вместе с ним – большая часть коммунистического эксперимента. Если сравнить хвастливые речи в 50-ю годовщину того, что называли «Великой Октябрьской Социалистической революцией», с сегодняшними настроениями в России, заметна неуверенность по поводу того, что же значило все пережитое.
Следует ли восстановить памятник Дзержинскому или же нужно сравнять с землей мавзолей Ленина? Был ли Сталин самым великим русским или таковым следует считать главного диссидента Андрея Сахарова?
И если революция 1917 г. чему-то учит нас, то чему? В этом послесловии я начну с вопроса о том, что в революции было неизбежно, а что не было. Это ведет нас к рассмотрению очень необычной личности – Ленина – и далее к обсуждению того, как повлияла революция на последующие 70 лет истории России (этот период завершился 1991 г.). Хотя два этих политические потрясения очень отличаются друг от друга, есть все же и важные схожие моменты. И наконец, что осталось после 1991 г.?
I. Что было и что не было неизбежно
В главах этой книги очень подробно рассматривается целый ряд эпизодов революции, когда события могли пойти по иному пути. Некоторые из авторов глав определили моменты, когда небольшое изменение обстоятельств могло привести к значительным изменениям траектории движения. Другие авторы пришли к заключению, что в рассмотренные ими моменты значительных изменений быть не могло. Исходя из этих исследований, можем ли мы сколько-то обоснованно судить о том, что было неизбежным в общем ходе революции и что не было?
Позвольте мне сосредоточиться на двух вопросах. Мог ли царский режим выжить в какой-либо форме? И если нет, то насколько неизбежным был приход на смену ему ленинизма?
Если мы обсуждаем первый вопрос, полезно, как заключил Доминик Ливен, провести сравнение между разными странами, так как Россия не была одинока в своей ситуации. Примерно к 1920 г. все три европейские империи – Романовых, Габсбургов и Османская – оказались под давлением, к которому они очевидно не были готовы. Империя Османов, которую один из российских царей назвал «больным человеком Европы», распадалась постепенно: более сильные державы и поднявшиеся местные националисты отрывали от нее часть за частью. Габсбургам, в свою очередь, становилось все труднее сохранять ветхую империю единой перед лицом силящегося движения за независимость среди подвластных ей народов, в первую очередь славян. А Романовы, как мы уже видели, пытались справиться с последствиями военного поражения от Японии, дестабилизирующим влиянием экономической модернизации (от чего страдали и остальные империи) и народным недовольством экономической ситуацией.
Сковородой, на которой смешались все ингредиенты, стал Балканский полуостров. Здесь у всех трех империй были жизненно важные, причем конфликтующие, интересы, что и привело к началу Первой мировой войны. По мнению Доминика Ливена, исследователи уделяют чересчур много внимания стечению обстоятельств, в результате которого разразилась война: что было бы, если бы Гаврило Принцип промахнулся, и т. п. На самом же деле события августа 1914-го стали не чем иным, как кульминацией Балканского кризиса, который углублялся на протяжении целого столетия. В 1909 г. чуть не разразилась война между Россией и Австро-Венгрией; в 1912 и 1913 гг. на Балканах произошли две войны, в которые чудом не были втянуты сверхдержавы. Один из самых дальновидных лидеров в европейской политике – Отто фон Бисмарк – за два десятилетия до этого предсказал, что следующий крупный конфликт в Европе произойдет «из-за какой-нибудь глупости на Балканах». Напрашивается вывод, что в той степени, в какой все в истории неизбежно, неизбежным было и финальное выяснение отношений на Балканах с участием России, Австро-Венгрии и Турции.
Война разрушила все три империи. Это были досовременные государства, не поддерживаемые значительной частью своего населения, и они столкнулись с экономическими вызовами современной войны и задачей массовой мобилизации. Можно представить себе, что война началась бы как-то иначе, однако без особо благоприятных обстоятельств (например, она оказалась бы намного короче – что маловероятно, учитывая техническое преимущество обороны перед наступлением; или политики проявили бы больше здравомыслия – что тоже трудно себе представить из-за вновь возникшего феномена общественного мнения, которое оказалось сильнее тонких дипломатических расчетов) результат едва ли мог быть иным. Рискуя показаться политическим детерминистом (и используя слова Яна Флеминга), скажу, что падение одной империи могло быть случайностью, падение двух – совпадением, однако падение всех трех кажется уже законом природы.
Что касается России, то с позиций сегодняшнего дня мы видим множество признаков обреченности империи. Богатые и образованные русские ясно давали понять посредством тех, кого избирали в Думу, что им все менее симпатичен отсталый, глядящий в прошлое царизм. А считавшиеся более лояльными «низы» голосовали, когда могли, за конфискацию имущества у богатых, мало-помалу брали в свои руки закон, направляя его на притеснение землевладельцев и капиталистов, и все с меньшим желанием и менее дисциплинированно служили в войсках. Большая часть городского пролетариата была настроена откровенно революционно. Само революционное движение по фанатизму и склонности к насилию можно сравнить только с современными радикальными исламистами. Самые верные слуги режима – Витте и Столыпин действовали, движимые опасениями, что этот режим не выживет. Сам царь был слаб, вздорен, ошибочно полагал, что русский народ его любит, и отчаянно держался за свои исключительные монаршие привилегии. Одна только фигура Распутина, странная и очень русская, говорит о многом. Семья Романовых приняла его в самый неподходящий исторический момент. Теоретики сказали бы, что крах империи был предопределен. Первая мировая война лишь дала последний толчок к тому, чтобы прогнившее здание рухнуло.
Но если падение старого режима было действительно предопределено, то предопределен ли был приход ему на смену большевиков? С момента падения монархии в феврале 1917 г. до, по сути, насильственного установления большевистского правления в начале 1918-го (большевикам оставалось еще победить в гражданской войне) Россия, как корабль без руля и ветрил, плыла то в одну, то в другую сторону по воле ветра и течений. Временное правительство, номинально принявшее власть у монархии, обладало значительными полномочиями (в частности, в июне оно инициировало масштабное наступление против Центральных держав). Однако ему не хватало легитимности, оно пыталось противостоять нарастающему хаосу в сельской местности, справиться с революционным рабочим классом в Петрограде и других городах и со все более мятежной армией. К тому же оно работало в не очень дружном тандеме с Петроградским и другими советами рабочих депутатов, а они были настроены по отношению к старому порядку враждебно и контролировали улицы столицы и военные казармы. Согласно традиционным советским описаниям этого периода, власть неотвратимо переходила в руки Советов и в конечном итоге большевиков. На самом деле, в то время как большевики, несомненно, воспользовались хаосом этих месяцев для того, чтобы по возможности максимально усилить свою хватку, был целый ряд моментов, описанных в главах этой книги, когда их наступление можно было остановить. Что, если Дума успешно взяла бы власть в свои руки в феврале, как и предлагал Керенский, и популярность Советов перестала бы расти? Что, если бы Учредительное собрание, которое пользовалось у всех большим авторитетом, смогло бы собраться перед октябрьским большевистским переворотом и, в таком случае, не было бы моментально уничтожено? Что, если бы Керенский избежал конфликта с Корниловым в августе и сохранил бы поддержку армии, – в этом случае мог бы он противостоять большевикам в октябре? Наконец, что, если бы Ленина арестовали по пути в Смольный 24 октября и тогда власть передали бы всем социалистам, а не только большевикам?
II. Роль Ленина
На фигуре Ленина следует остановиться подробнее. В современной исторической науке стало не модно отводить значимую роль отдельным людям. Однако понять, что происходило в Петрограде в эти несколько месяцев (и позже), невозможно, если обойти вниманием эту замечательную личность. Ленин был рожден для такой ситуации. Горячий революционер со школьной скамьи, он считал революцию делом намного более важным, чем отношения с женой, семьей и окружающими. Для него политика была черно-белой: он не видел в ней никого, кроме сторонников и противников, причем последние должны были быть сокрушены любыми способами. С самого начала он посвятил себя победе марксизма в России, а затем и во всем мире. При этом он ясно видел, что марксизм не сможет воцариться с согласия народа: нужно прибегать к силе и террору. «Как же можно совершить революцию без расстрелов?» – вопрошал он в 1917-м. Инструментом прихода к власти, о котором он задумался в 1902 г., была «передовая» политическая партия с жесткой дисциплиной. Прибегнув к внутрипартийной интриге, в 1903 г. Ленин получил именно то, что было ему нужно, – фракцию большевиков.