Государственный антисемитизм, достигший своего пика в последние годы жизни Сталина, начинается не после войны. Антисемитизм — как направление сталинской политики — поднимается непосредственно в годы войны с фашизмом. Просто до окончания войны Сталин не выпускает его на поверхность, не вбрасывает погромные лозунги в массы, выжидает с началом полномасштабной кампании.
Антисемитизм как государственную линию Сталин берет у Гитлера. Но во время мировой войны с фашизмом открыто проповедовать его неловко. Хотя Сталину очевидно не терпится. Во время войны Сталин начинает раскручивать антисемитизм как средство патриотического подъема. В самые страшные дни битвы под Сталинградом в Кремле обсуждается вопрос "О подборе и выдвижении кадров в искусстве". 17 августа 1942 года, когда идет шквальная бомбардировка Сталинграда, начальник Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) Александров направляет докладную записку секретарям ЦК Маленкову, Щербакову и Андрееву.
Начальник Управления ЦК Александров по-фашистски прям: в сфере культуры "преобладают нерусские люди", в скобках — "преимущественно евреи". В качестве первого примера берется Большой театр, который назван "вышкой русской музыкальной культуры и оперного искусства СССР".
Обстановка в этой "вышке" представлена в форме таблицы: занимаемая должность, фамилия, партийность и национальность, точнее, определенная, недопустимая, уже почти преступная национальность.
Далее указывается национальность руководителей и профессоров Московской и Ленинградской консерваторий. Далее имена и национальность известных музыкантов. Первые в этом ряду мировые знаменитости — Давид Ойстрах и Эмиль Гилельс.
Осенью 1942 года начинаются чистки по национальному признаку. В защиту преследуемых выступают выдающиеся композиторы Шостакович, Хачатурян, Кабалевский, Шапорин, Мясковский.
18 сентября 1944 года композитор Мокроусов в состоянии опьянения заходит в бильярдную Союза советских композиторов со словами: "Когда только не будет у нас жидов и Россия будет принадлежать русским!" Он подходит к композитору Кручинину, берет его за воротник и говорит: "Скажи, ты жид или русский?" Кручинин, русский по национальности, не задумываясь отвечает: "Был и остаюсь жидом".
Писатель Юрий Нагибин в своей последней повести "Тьма в конце туннеля" пишет о том, как всю жизнь, с самого детства, жил с сознанием своего еврейства, как часто, особенно в детстве, страдал и дрался за собственное равенство и тайно мечтал быть русским. В конце жизни Юрий Нагибин узнал, что в нем нет ни капли еврейской крови.
И вот, оказавшись русским, он написал горчайшие слова:
"Что с тобой творится, мой народ! Ты цепляешься за свое рабство и не хочешь правды о себе. Может, пора перестать валять дурака, что русский народ был и остался игралищем внешних сил. Все в России делалось нашими, русскими руками, с русского согласия, сами и хлеб сеяли, сами и веревки намыливали. Ни Ленин, ни Сталин не были бы нашим роком, если бы мы этого не хотели.
Я хочу назад в евреи. Трудно быть евреем в России. Но куда труднее быть русским".
24 октября 1942 года руководитель Комитета по делам кинематографии Большаков докладывает секретарю ЦК Щербакову, что он, Большаков, отклонил предложение режиссера Эйзенштейна утвердить актрису Раневскую на роль княгини Старицкой в фильме "Иван Грозный". Большаков пишет секретарю ЦК: "Семитские черты у Раневской очень ярко выступают, особенно на крупных планах". К официальному письму прилагаются фотографии кинопроб Раневской анфас и в профиль.
С самого начала войны главного редактора газеты "Красная звезда" генерала Давида Ортенберга заставляют сменить свою фамилию на русскую. Газета выходит за подписью главного редактора О. Вадимова. В 1943-м и это не помогает: Давид Ортенберг вообще уволен из газеты.
22 мая 1943 года, перед началом Курской битвы, председатель Комитета по делам искусств Храпченко составляет "Список руководящих работников в области искусства евреев по национальности".
Увольняется четырнадцать директоров московских и ленинградских театров.
Директор Центрального онкологического института и главный врач Клинической больницы имени Боткина Шимелиович пишет секретарю ЦК ВКП(б) Маленкову: "Секретарь партийной организации Центрального онкологического института доктор Мартынова информировала меня, директора института, о содержании и форме беседы с нею заведующего сектором здравоохранения ЦК доктора Петрова".
В ходе беседы он перечислял членов партии и сотрудников института, уточняя "еврейка", "еврей", выкрикивал, что в институте "еврейская партийная организация". Письмо, которое цитировалось, датируется 19 июня 1944 года.
В 1938 году доктор Петров, о котором идет речь в письме, занимал другой пост в аппарате ЦК. Он ответственный организатор Отдела руководящих партийных органов. 27 ноября 1938 года при участии Петрова была подготовлена справка "О засоренности аппарата Наркомздрава СССР". В этом документе этнические евреи отнесены к политически сомнительным людям.
В мае 1939 года, в преддверии подписания пакта Молотова-Риббентропа о дружбе с фашистской Германией, Сталин снимает с поста наркома иностранных дел этнического еврея Максима Литвинова, известного своими антифашистскими выступлениями в Лиге Наций, и назначает на его место Молотова.
Литвинов в дружеских отношениях с Михоэлсом. Литвинов умрет в опале через три года после Михоэлса. На его похороны в здании МИДа на площади Урицкого мало кто решится прийти. Панихида задерживается на три часа. Оказалось, что в квартире покойного не могут найти его орден. Вдова Литвинова безучастно говорит: "Откуда я знаю, где орден. Наверно, завалился за книжную полку".
М. М. Литвинов, в 1930–1939 годах нарком иностранных дел
Наконец дочери Михоэлса предлагают взять для похорон Литвинова орден их отца. Организаторы похорон соглашаются. На кладбище перед гробом Литвинова несут орден убитого Михоэлса. Его дочерям скажут: "Получите обратно в проходной Кремля".
Молотов вспоминает: "Когда сняли Литвинова и я пришел на иностранные дела, Сталин сказал мне: "Убери из наркомата евреев"". До подписания пакта с Германией Молотов успеет взять к себе в замы старого знакомого, еврея по национальности, Лозовского. Лозовского расстреляют в 1952-м в ходе так называемой борьбы с космополитизмом. Жена Молотова, Полина Жемчужина, член Еврейского антифашистского комитета, будет арестована за сотрудничество с Михоэлсом.
Незадолго до смерти письмо Сталину пишет Крупская: "Дорогой Иосиф Виссарионович! Пишу Вам о волнующем меня вопросе. Мне сдается, что начинает показывать рожки великодержавный шовинизм. Среди ребят появилось ругательное слово "жид"".
Отец фашизма Бенито Муссолини в октябре 1939 года говорит: "Большевизм в России исчез. На его место встал славянский тип фашизма".
Осенью 1939 года в театре Михоэлса запрещают принятую к постановке пьесу Маркиша "Клятва". Пьеса повествовала о судьбе еврейской семьи, бежавшей из гитлеровской Германии в Палестину.
В 1942-м году 24 июля в ставке под Винницей за ужином Гитлер вспоминает о беседе Сталина с Риббентропом после подписания пакта. Сталин тогда сказал Риббентропу, что "ждет лишь того момента, когда в СССР будет достаточно своей интеллигенции, чтобы полностью покончить с засильем евреев, которые пока еще ему нужны".
Михоэлс продолжает работать.
Театр — это его среда обитания. Еще его учитель литературы предсказывал ему будущее великого актера. Правда, другой учитель обещал ему славу большого поэта. Михоэлс на самом деле чрезвычайно одарен от природы.
С. М. Михоэлс
Он отлично учился и успевал сам как частный учитель давать уроки по разным предметам. Только в тринадцать лет он начал обучаться русскому языку. Он увлекся Лермонтовым. В пятнадцать лет Михоэлс решает перевести лермонтовского "Демона" на иврит, потому что не удовлетворен переводом. И делает этот перевод. По отзывам — блестящий. Михоэлс никогда не терпел небрежности в языке. Русский язык любил и преподавал. Вспоминает друг Михоэлса режиссер Юрий Завадский: "Если вас затруднял какой-либо речевой вопрос — ударение, происхождение слова, его многогранный смысл, у Михоэлса вы получали ответ подробный, увлекательный. Михоэлс чувствовал, понимал, знал русский язык во всем богатстве и красоте".
Он вышел из патриархальной еврейской семьи, где профессия актера считалась зазорной. И он решил сделать адвокатскую карьеру.
Михоэлс поступил на юридический факультет Петербургского университета. Потом — Октябрьский переворот, который заставил Михоэлса усомниться в необходимости адвокатской деятельности. Он решает перейти на математический факультет и мог бы это легко сделать. Но вместо этого становится учеником только что созданной Первой еврейской театральной студии под руководством Алексея Грановского. Потом студия переезжает в Москву. В 1919 году появляется московский Государственный Еврейский театр, который играет на идише. Сначала театр в особнячке на улице Станкевича. Здесь же общежитие для актеров. Стены и потолок маленького зрительного зала расписывает не кто-нибудь, а Марк Шагал. Он же делает грим и костюм Михоэлса к премьерному спектаклю.
Из воспоминаний: "Перед самым выходом Михоэлса на сцену Шагал вцепился ему в плечо и тыкал в него кистью как в манекен, ставил на костюме какие-то точки и выписывал на картузе никакими биноклями неразличимых птичек и свинок".
Взлет театра блистательный. Публика в зале и еврейская, и русская. Вспоминает жена академика Петра Леонидовича Капицы Анна Алексеевна:
"В Еврейском театре было очень занятно. Там было очень мало людей, которые знали идиш, и все друг другу шептали, объясняли. Весь театр шептал.
Петру Леонидовичу очень понравился Соломон. Соломон не мог не понравиться. У него было необыкновенное обаяние. Он был очень умный, настоящий, какой-то мудрый человек и в то же время необыкновенно остроумный и талантливый как актер".
В 1928-м ГОСЕТ едет на гастроли в Европу.