Но напрасно ждал он полицейских, их не было. Авантье подумал, не сбегать ли за ними в участок, но это было рискованно: преступники могли заподозрить неладное и скрыться.
Решив полагаться только на свои силы, Люсьен отправился поближе к монастырю и стал караулить ворота и прилегающую часть улицы.
Смелый юноша ждал не напрасно; около полуночи он увидел две фигуры, закутанные в плащи.
Люсьен был один, но, несмотря на это, он преградил дорогу этим двум людям, спешившим по направлению к монастырю.
— Фукс! — воскликнул он громко и решительно.— Господин Ренар!
Это действительно были Фукс и Эдуард.
Они опешили от неожиданности, подумав, что встретили кого-нибудь из знакомых.
Увидев постороннего человека, преступники бросились бежать. Люсьен погнался за ними, призывая на помощь. Рыжий Эде свернул в одну сторону, Фукс — в другую. Люсьен стал преследовать Фукса.
Увидев, что его настигают, Фукс выхватил кинжал. В ответ Люсьен направил на него револьвер.
В это время откуда ни возьмись появились полицейские, и Фукс тотчас был окружен.
Силы были слишком неравны, и Фукс счел за благо сдаться. При этом он заявил с насмешливой улыбкой:
— Только без рук, господа, терпеть не могу насилия.
С этими словами Фукс сделал знак стоявшему на углу извозчику, бросил ему пятифранковую монету и в сопровождении полицейских уселся в экипаж.
Люсьен Авантье следовал за ними на другом извозчике и был счастлив от сознания того, что, по крайней мере, один из двух опасных преступников не избегнет теперь наказания.
В полицейском участке чиновники убедились, что задержанный — действительно Фукс, или «господин Ренар».
XVI. ЗАКЛЮЧЕННЫЙ ТЮРЬМЫ ЛА-РОКЕТ
Фукса повезли в Мазас, временную тюрьму, и через несколько недель судьба его была решена. Несмотря на то, что он свалил всю вину на Эдуарда, участие его в преступлениях было настолько очевидно, что его приговорили к смертной казни.
Между тем Рыжий Эде не терял времени. Перебрав все возможные средства, чтобы спасти своего товарища, он решил искать помощи в Ангулемском дворце. С величайшей осторожностью пробрался он туда и обратился к Леоне и Шлеве с просьбой помешать исполнению приговора.
Расчет его был точен. В Ангулемском дворце бывают сильные мира сего, люди влиятельные и знатные. Кроме того мстительный барон не упустит возможности спасти Фукса от гильотины и тем самым обрести в его лице надежного исполнителя своих коварных замыслов.
Чтобы убедить барона, Эде употребил все свое красноречие, ибо дело предстояло не только трудное, но и рискованное: смертный приговор был уже представлен на утверждение императору.
Барон знал, что Наполеон с уважением относился к решениям окружного суда и никогда не пользовался своим влиянием, чтобы добиться их пересмотра.
Между тем, промедление было воистину смерти подобно. Как только император утверждал приговор своей подписью, преступника тотчас же перевозили в тюрьму Ла-Рокет и вскоре предавали казни.
Думая о том, как помочь Фуксу, барон вспомнил человека, который мог бы оказать большую помощь в этом деле, несмотря на то, что услугами его он до сих пор пренебрегал; это был господин д'Эпервье, начальник тюрьмы Ла-Рокет.
Господин д'Эпервье был частым посетителем Ангулемского дворца и ревностным поклонником графини Понинской, которую он называл богиней греховной красоты и прелести.
Начальник тюрьмы вел широкий образ жизни, что позволяло думать о нем, как о человеке богатом и влиятельном, а частые визиты в Ангулемский дворец свидетельствовали о его смелости.
После недолгих размышлений Шлеве решил, что господин д'Эпервье — как раз тот человек, который может спасти Фукса от гильотины. В свою очередь, Фукс был как раз тем человеком, который поможет ему, барону Шлеве, свести счеты с князем Монте-Веро. Фукс уже не раз доказывал ему свою преданность.
Тем временем Фукс был перевезен в закрытой арестантской карете из Мазаса в Ла-Рокет. Это было равносильно объявлению смертной казни, назначенной через два дня.
Это обстоятельство неприятно поразило Фукса. Если из Мазаса бежать было невозможно, то из тюрьмы Ла-Рокет — тем более.
Однако, когда его ввели в камеру на первом этаже, он первым делом измерил толщину стены, проверил прочность решетки на маленьком оконце и осмотрел крепкую железную дверь с небольшим отверстием внизу, через которое ему подавали пищу, сравнительно вкусную и питательную.
С мрачным юмором он заметил себе, что его хотят откормить для последнего шествия, чтобы было кого казнить и чтобы не оскорбить взоры парижан, предавая смерти полумертвеца.
Впрочем, ему было вовсе не до смеха, когда он, обследовав свою камеру, выглянул в зарешеченное оконце и увидел усиленный караул в тюремном дворе. Бежать отсюда было невозможно.
Да, бежать из тюрьмы Ла-Рокет невозможно, но для Фукса не было ничего невозможного. И даже здесь, в тесной камере, откуда только один выход — на эшафот, он все-таки не терял надежды силой или же хитростью, но спастись.
Итак, он составил план: при первой возможности, когда надзиратель вечером войдет в его камеру, наброситься на него и задушить, а потом переодеться в его платье и, обманув охрану, выбраться за ворота. В случае неудачи терять ему было нечего…
Но тут неожиданные обстоятельства заставили его отказаться от своего плана.
Это произошло вечером того дня, когда его перевели в Ла-Рокет. В коридоре он услышал громкие голоса, один из которых показался ему хорошо знакомым. Фукс саркастически усмехнулся. Высокие покровители, которых он не выдал на суде, не забыли о нем; барон Шлеве, которого он мог бы сильно скомпрометировать, но не сделал этого, пришел его ободрить и утешить.
Заскрежетал ключ в замке тюремной двери, и она отворилась.
Надзиратель отошел к противоположной стороне коридора, а в дверях, рядом с господином начальником тюрьмы, показался барон Шлеве.
Добрый, благочестивый, сострадательный друг отыскал в тюрьме несчастного узника! На такую жертву был способен только один человек — благородный барон Шлеве!
Начальник тюрьмы вежливо откланялся — он сделал исключение барону, позволив ему повидаться с приговоренным к смерти, и теперь удаляется, чтобы не мешать их свиданию.
Фукс церемонно поклонился барону, не побрезговавшему навестить его.
— Простите, господин барон, что не могу предложить вам кресло,— с усмешкой сказал он.— Париж называют столицей цивилизованного мира, но я нахожу, что он очень отстал по части комфорта.
Шлеве рассмеялся; ему понравилось, что Фукс сохранил способность шутить, даже будучи приговоренным к смерти.
— Ничего, мой милый Фукс, мы можем разговаривать и стоя… Мне очень грустно видеть вас здесь, так как я уверен, что вы невиновны.
— Вы вольны так думать, господин барон, и я тоже так считаю, но на суде мне не хватило доказательств.
— Мне ужасно грустно, что вашей голове угрожает опасность,— продолжал Шлеве, понизив голос и подойдя ближе,— вы были тем человеком, на которого можно положиться.
— Был и остаюсь им, господин барон, даю вам слово.
— К сожалению, когда вас арестовали, я находился в Испании, возникли срочные дела в Бургосском монастыре, и не было никакой возможности своевременно вмешаться в вашу судьбу; а теперь приговор уже подписан и дела ваши плохи.
— Хуже некуда, барон!
— Боюсь, что спасти вас уже не удастся. Слишком поздно!
— Спасти приговоренного к смерти никогда не поздно, дорогой барон, пока наши головы не лежат на плахе.
Барон закашлялся: слово «наши» применительно к нему неприятно резануло слух.
— Вы очень благородно поступили в отношении некоторых людей,— продолжал Шлеве,— и эти люди желают что-нибудь сделать для вашего спасения.
— В таком случае, им надо поторопиться.
— Вы уже ознакомились с обстановкой?
— Я всегда начинаю с этого.
— Ну так вот, эти люди готовы помочь вам, если они и в дальнейшем могут рассчитывать на ваше молчание и вашу благодарность… Кстати, вы знаете, что князь Монте-Веро нашел свою дочь?
— Это новость для меня. Однако, везет этому человеку! Скажите графине Понинской, дорогой барон, что через три дня этому везению придет конец… После того, конечно, как мне удастся вырваться из этой проклятой западни.
— Всемилостивейшая владетельница Ангулемского дворца может ли, во всяком случае, рассчитывать на вас? — спросил Шлеве.
— Всегда и везде, господин барон! Разве Фукс хоть когда-нибудь подводил?
— До сих пор вам не очень везло.
— Вы говорите о Рио и о пожаре? Но ведь дело мастера боится, дорогой барон!
— Вы, однако, шутник, Фукс!
— Почему бы и не пошутить в двух шагах от эшафота. Так что если вы собираетесь мне помочь, то приступайте к делу немедленно.
— Я пришел вас утешить, но…
— Если вы не можете предложить мне ничего более существенного, то я сам сумею себя спасти.
— Предоставьте это мне, Фукс; завтра ночью вы будете на свободе.
— Завтра ночью — это слишком поздно. Вы, должно быть, знаете, что в ночь перед казнью к приговоренному приставляют двух сторожей и священника; думаю, господин барон, что завтрашняя ночь может оказаться последней в моей жизни.
— Сторожа со свечами и вином придут к вам только в полночь, а вместе с ними и судья, чтобы огласить вам приговор. Потом явится священник. Но ни надзиратели, ни судья, ни священник вас уже не застанут: в одиннадцать часов вы будете на свободе.
— Это очень рискованно: вдруг вы меня бросите в последнюю минуту?
— Тогда графиня Понинская лишится вашей помощи.
— Да, но я лишусь головы; мне-то она дороже!
— Раньше не получится, милейший Фукс. Я не чародей и провести вас сквозь тюремные стены не могу.
— Что ж, придется рискнуть,— блеснул глазами Фукс.— Передайте графине, что я буду с надеждой ждать своего вызволения. Скажите ей, что в этот раз я более успешно докажу ей свою благодарность, и через три дня в особняке на улице Риволи безутешный князь будет оплакивать дорогого ему покойника.