Горе негодяю, подлому убийце, осмелившемуся торжествовать у его трупа!
Но настанет и его час, и кончина негодяя будет ужасной!
Юный Иоганн, любимец князя, многообещающий и не по годам развитый мальчик, пал жертвой низкого заговора, жертвой Леоны и Шлеве!
Но ведь хромой барон для того и помог освободиться Фуксу из тюрьмы Ла-Рокет, чтобы он совершил еще и это убийство. Низкий, ничтожный завистник, он не имел мужества самому сквитаться с князем Монте-Веро, непосредственно излить на него свою ненависть. Да, он остро ненавидел князя, одного из лучших людей своего времени! Ненавидел за то, что чувствовал свое ничтожество по сравнению с ним; так всякий подлец ненавидит человека благородного. Да, если бы его храбрость равнялась его ненависти, чтобы открыто восстать против князя и вызвать его на открытый честный поединок, тогда, по крайней мере, можно было бы говорить хоть о каком-нибудь характере. Но он, ничтожный трус, предпочел действовать через каторжника, наемного убийцу, и тем самым пал еще ниже Фукса, чьими услугами воспользовался, еще ниже графини Понинской, чья мстительность, по крайней мере, выражалась открыто и преследовала хотя и дьявольскую, но определенную цель!
Трус и негодяй, носивший титул барона, исчадие порока и греха, заслужил кару, которая ни в чем не должна была уступить каре, предопределенной небом прямым преступникам — Фуксу и Рыжему Эде.
Время расчета приближалось. Негодяи сами громоздили вину на вину, и чаша терпения была переполнена!
Звук рогов раздавался все ближе и ближе. Без сомнения, охотники слышали оба последовавших друг за другом выстрела и обнаружили исчезновение юного Иоганна.
Никто и подозревать не мог, что любимец Эбергарда пал жертвой проклятых убийц и сейчас бездыханный лежит неподалеку от лесной часовни.
Рыжий Эде схватил за руку своего расхрабрившегося товарища, все еще стоявшего над окровавленным телом мальчика.
— Вернемся в часовню,— говорил он,— оттуда мы все увидим и услышим.
— Да, они уже близко,— говорил Фукс и, тем не менее, не трогался с места.— Ха, вот если бы они нас поймали! То-то радости было бы захватить такую добычу! Но ничего, теперь, я думаю, у них пройдет охота продолжать борьбу со мной. Вот им расплата за все — за наше путешествие по морю в ореховой скорлупке, за испытанный нами смертельный страх, за дни, проведенные на корабле! — воскликнул он, скрежеща зубами и указывая на тело мальчика.
Рыжий Эде дернул его за руку и потащил за собой. Сдавленным голосом он произнес:
— Тихо, молчи! Они совсем близко!
— Пусть слышат! — как сумасшедший, закричал Фукс. Вид крови превратил его в дикого зверя.
Голоса охотников звучали совсем рядом, доносился уже конский топот и шорох кустов.
Эде и Фукс побежали к лесной часовне, издалека видневшейся между деревьев.
Едва они скрылись, из чащи показались Эбергард и Рамиро.
Со всех сторон доносилось пенье рогов, и эхо отвечало им негромко и печально.
Вдруг Рамиро увидел ружье Иоганна, а затем и его самого, лежащего на земле. Он подбежал ближе и наклонился над ним.
— О Боже! — воскликнул он в ужасе.— Вот он! Его убили! Вы были правы, господин Эбергард, утверждая, что из двух выстрелов только один сделан из ружья Иоганна…
Князь соскочил с лошади, бросил поводья негру и замер у обагренного кровью тела.
— Мой Иоганн… Он убит! — воскликнул он и издал глухой стон. В этом звуке вылилось все глубокое горе, пронзившее его душу, вся любовь, которую он питал к мальчику. Он стал перед ним на колени, поднял его на руки и заглянул в тусклые безжизненные глаза.
— Он мертв, помочь ему уже нельзя,— промолвил он и сжал кулаки.— О изверги, кто это сделал?! У кого поднялась рука на безвинное дитя? Или пуля, посланная в грудь мальчика, предназначалась мне? О, я поймаю этого злодея, и он ответит за безвинно пролитую кровь. Сандок! Побудь здесь, пока я не вернусь!
Негр со слезами бросился целовать мертвое тело, он так любил мальчика! А князь и Рамиро поскакали по лесу. Они увидели лежащего на земле оленя, подстреленного Иоганном, и, оставив часовню справа от себя, поспешили к лачугам угольщиков на холме.
Эбергард надеялся получить от угольщиков какие-нибудь сведения.
Егеря, подъехавшие к Сандоку, дали сигнал, что Иоганн найден, и вскоре по поручению императора на месте происшествия были герцог Морни и маркиз Монтрикур.
Они донесли императору о печальном событии, и Наполеон приказал тотчас же прекратить охоту; его чрезвычайно встревожило случившееся несчастье — не только потому, что он не ожидал появления в лесу разбойников, но и потому, что искренне сочувствовал горю князя Монте-Веро.
Эбергард и граф де Тэба узнали от угольщиков, что две таинственные фигуры все утро бродили в этой части леса и что они приняли их за разбойников.
По просьбе Эбергарда угольщики, как могли, описали ему внешность незнакомцев, и стало ясно, что это ужасное преступление совершили Фукс и его товарищ.
После недолгих размышлений князь попросил Рамиро оказать ему большую услугу — срочно возвратиться в Париж и, разыскав его особняк, подготовить обитателей к трагическому известию и его возвращению.
Не колеблясь ни секунды, Рамиро пришпорил коня, а князь вернулся к трупу своего любимца, велел Сандоку доставить его во дворец Сен-Клу, а сам с несколькими егерями продолжил преследование убийц. С помощью собак-ищеек они напали на след, который привел их к берегу Сены и там обрывался — по всей вероятности, преступники сели в лодку.
До поздней ночи преследователи продолжали поиски, но это ни к чему не привело, преступники скрылись.
Удалось поймать лишь Исландца, но для него уже не было седока.
На следующее утро Эбергард повез убитого Иоганна в свой особняк, откуда они так весело уезжали несколько дней назад.
Маргарита рассказала ему о завещании старой Урсулы, и весть о том, что покойный Иоганн приходится ему кровным внуком, еще больше усугубила горе князя.
XXI. КЛЯТВА В ЛЕСНОЙ ЧАСОВНЕ
Глубокий траур царил в особняке князя Монте-Веро. Скорбь утраты разделяла и прислуга, потому что все искренне любили маленького Иоганна — так называли его здесь с момента появления и до горького дня похорон. Для всех он был добрым гением и с помощью щедрого и великодушного «дяди Эбергарда» всем оказывал благодеяния, служил посредником между подчиненными и их господином.
Но вот он покоится в сырой земле и уже не придет, веселый и оживленный, как всегда, в прекрасно оборудованную конюшню, чтобы оседлать красавца-коня и вести его в манеж, устроенный по указанию князя в задней части парка; теперь он уже не вскочит, как прежде, в седло и не начнет гонять коня по кругу. Понуро опустив голову, стоит Исландец в конюшне, ждет своего юного хозяина, хочет услышать его голос, но увы…
Манеж в запустении, и уже не раздаются на аллеях парка звонкие голоса Жозефины и Иоганна, еще совсем недавно резвившихся там.
Лишь несколько дней прошло, а как все изменилось!
Сандок горевал о погибшем не меньше других, но кроме того негр испытывал еще и другие чувства. Он инстинктивно чувствовал, откуда исходил этот новый удар, поразивший его хозяина, и ненависть к тем, кто его нанес, разрасталась в нем все больше и больше.
Он питал особое доверие к Мартину, которое окрепло еще больше после того, как кормчий, честно сдержав свое слово, стал называть Сандока братом.
Читатель должен помнить тот уговор, который заключили меж собой старый моряк и негр: если Сандок узнает во дворце графини местопребывание Маргариты, Мартин станет называть его братом. Сандок исполнил свое обещание, Мартин — тоже.
Кончалось лето. Однажды, когда князь с Маргаритой и Жозефиной прогуливался по тенистой аллее парка, а Мартин, погруженный в свои мысли, стоял возле флигеля, к нему подошел Сандок и, по-своему истолковав его мрачный вид, сказал:
— Все равно масса Эбергард расплатится с негодяями, и Сандок ему в этом поможет.
Мартин вздрогнул от неожиданности и обернулся.
— А, это ты! Я и не слышал, как ты подошел, брат Сандок. У тебя черт знает какая бесшумная поступь.
— Тихая поступь всегда хороша, кормчий Мартин, тихая поступь идет из сердца Сандока,— важно произнес негр, сверкнув белками глаз.
— Черт тебя поймет, африканец! Каким это образом твои тихие шаги выходят, как ты утверждаешь, из твоего сердца?
— Именно так, Мартин, из самого сердца, которое у Сандока исполнено ненависти и жажды мести, а негр всегда подкрадывается к тому, кого он ненавидит.
— Черт побери, ты, значит, и ко мне подкрадываешься?
— О, Сандок не может ненавидеть доброго кормчего Мартина!
— Надеюсь, что так.
— Сандок подкрадывается потому, что у него теперь такая походка, а сердце исполнено ненависти к убийцам милого маленького Иоганна.
— Это мне понятно, брат Сандок, я тоже ненавижу тех негодяев.
— О, Сандок не знает Ни сна, ни покоя! Сандок часто просыпается ночью, и зубы его скрежещут от злости.
— Да, брат Сандок, лицо твое выражает одну только кровожадность.
— Сандок не может больше ждать, Сандок должен отомстить за массу и за своего маленького любимца!
— Ты удивительное существо, Сандок!
— Его зовут «брат Сандок»!
— Да, ты прав. Итак, брат Сандок, ты удивительное существо! Но предоставь право мстить и наказывать самому господину Эбергарду; он лучше знает, чего заслуживают проклятый Фукс, спасшийся от эшафота, и Рыжий Эде.
— Хорошо, Мартин, пусть масса накажет Фукса и Рыжего Эде, а Сандок накажет другого злодея.
— Ты что опять замышляешь? Так закатываешь глаза, что даже страх берет.
— О, Сандок сделал хорошее знакомство в замке императора, он узнал там тайну.
— Ну-ка, признавайся, что это за злодей, которого ты собираешься наказать, и какую тайну ты узнал в Сен-Клу?
— Кормчий Мартин будет молчать? — спросил негр.
— Конечно, брат Сандок, говори скорей!
— Масса накажет Фукса и Рыжего Эде, но не они главные убийцы Иоганна.