Французы сочли долгом предложить государю переменить название Аустерлицкого моста.
– Нет, – сказал государь. – Достаточно, если знать, что император Александр перешёл через этот мост со своими войсками.
В аудиенции, данной Институту, Александр сказал в ответ на речь Лакретэля, что он всегда отдавал должное трудам и прогрессу французов в науках и искусствах, что несчастья Франции он не приписывал учёным и что он вместе с ними радуется, что они получили наконец свободу мысли. «Моё счастье, – сказал далее Александр, – моё единственное желание – быть полезным человеческому роду. Вот единственный двигатель, который привёл меня во Францию».
Император Александр, так же, как и прусский король, почтил своим присутствием публичное заседание Института и выслушал при этом похвальные речи Петру Великому и Фридриху II, речи, к которым президент искусно присоединил хвалу их августейшим преемникам.
Его Величество беседовал затем с некоторыми членами Института, с Сюаром, Вильменом, который еще не принадлежал к этому знаменитому обществу, но уже выдвигался своими юными, прекрасными дарованиями[15].
Император Александр принял также депутацию от Общества поощрения искусств и ремёсел. Во главе ее был известный учёный Шанталь. Он благодарил государя за покровительство, которое он соблаговолил оказать всем городским учреждениям при своём вступлении в Париж. Император ответил Шанталю: «Я от души желаю, чтобы искусства и наиболее полезные ремесла распространились по всей поверхности земного шара, и я высоко ценю всех тех, кто стремится содействовать своими талантами достижению этой благородной цели».
Движимый не столько любопытством, сколько серьёзным интересом, Александр посетил в Париже все учреждения, посвящённые наукам, искусствам, промышленности, человечеству. Везде присутствие государя, его приветливость, его речи вызывали чувства удивления и восторга, внушали к его личности самое нежное благоговение.
Учёные всех сословий, самые даровитые писатели постоянно восхищались его тонким, изящным, наблюдательным умом, светлыми суждениями, проявлявшимися в каждом ответе Александра, и они изумлялись, с каким благородным изяществом, естественным красноречием выражался русский государь на языке, который сами они постоянно изучали.
Осматривая приют для женщин, лишившихся рассудка из-за любви, Его Величество пожелал знать, много ли там несчастных созданий, потерявших разум вследствие чрезмерной и плохо направленной чувствительности. При этом директриса ответила ему: «Ваше Величество, до сих пор их было немного, но можно опасаться, что число их возрастёт с той минуты, как Вы вступили в Париж».
Я как бы вижу императора Александра, улыбающегося и краснеющего в ответ на эти слова.
Когда государь посетил Монетный дом, в его присутствии была выбита медаль, с одной стороны изображавшая первую букву его имени, со следующей надписью вокруг: «Восстановителю Европейского мира». На другой стороне медали изображён был французский герб, при следующих словах: «В апреле 1814 года Франция вновь вступила в великий союз Европейских держав». При посещении Лувра и Тюильрийского дворца император Александр остановился в так называемом салоне «Мира» и со своей тонкой улыбкой сказал сопровождавшим его лицам: «Зачем был Наполеону этот салон?» В самый день вступления государя в Париж, и по его приказу, добродетельный епископ Тройский (Булонский аббат) был освобождён из заключения, которому подверг его Бонапарт. Раздражительно-тщеславный Наполеон оскорбился правдивой речью, которую держал в его присутствии достойный священнослужитель, которого никакая угроза не могла запугать. Император Александр пригласил к своему столу почтенного директора Института для глухонемых аббата Гикара, которого он раньше наградил орденом Св. Владимира, – орденом, который Наполеон особым приказом воспретил ему носить.
Александр любил отмечать и награждать заслуги во всех классах общества. Он осыпал знаками своего благоволения вдову своего воспитателя Лагарпа и, посетив госпожу Лагарп, он с удовольствием говорил ей о своём чувстве признательности к просвещённым заботам человека, утрата которого еще была ему чувствительна. Гордясь покровительством, которое оказывал им Александр, художники спешили воспроизвести благородные черты этого гения мира. И вскоре появился его бюст с такой надписью: «Alexandro Russiarum omnium imperatori memores Galliarum populi». [ «Александр, император Всероссийский, в память народа Галии (Франции)».]
«Iura pater populo, diademata regubus ultor,
Evropae pacem, templis sua numine reddit».
Желая также выказать своё участие находившимся в Париже полякам, Александр предложил княгине Яблоновской дать бал, чтобы всех соединить в его присутствии. На этом собрании, где присутствовали также многие литовцы-эмигранты, Александр выказал все свойственные ему привлекательные качества. Своим великодушным образом действий он хотел доказать, что девизом его сердца было любить и прощать. «Мое счастье, – говорил этот прекрасный государь, – заключается в счастье человеческого рода».
Уже граф д’Артуа приехал в Париж, где присутствие его произвело сенсацию, когда император Александр пожелал дать Парижу великий пример, воздав благодарность Провидению за его поддержку и милости.
На площади Людовика XV – площади, навсегда памятной в кровавых страницах истории революции, должно было совершиться, по приказанию Александра, торжественное священнослужение. Семь православных пастырей церкви, при соучастии Императорской капеллы, отслужили церковную службу с подобающей торжественностью, в богато украшенном алтаре, перед которым продефилировали войска, возвращавшиеся с блестящего смотра.
Громадная толпа собралась, чтобы созерцать это зрелище, вызывавшее своей новизной естественное любопытство парижан. Как только государи вступили в алтарь, тотчас звучные голоса запели благодарственный молебен. Воздух наполнился благоуханием ладана, и государи, так же, как их войска, опустились на колени, чтобы получить благословение свыше и склониться перед тем, кто даёт власть королям.
Когда Людовик XVIII, возвращённый Франции, вступил на престол своих предков, император Александр отправился к нему на встречу, в Компьень. Он приехал без свиты, в сопровождении лишь одного своего адъютанта Чернышева. Принц Конде встретил Его Императорское Величество на лестнице и провёл государя в гостиную, где его ждал французский король. Свидание двух монархов было столь же трогательное, сколько дружеское. Беседа их явилась излиянием двух благородных сердец. По просьбе французского короля Александр тотчас даровал свободу ста пятидесяти тысячам французов – находившимся в России военнопленным. «Под какими бы знамёнами они ни сражались, – сказал Людовик XVIII, – но они несчастны, и я должен относиться к ним как к своим детям».
Когда, при вступлении короля в столицу Франции, союзные государи обедали в Тюильрийском дворце, Людовик XVIII, вероятно, соблюдая старинный этикет французского двора, первый прошёл в зал королевского банкета. Император Александр, несколько удивлённый, сказал, улыбаясь, окружавшим его лицам: «Мы, северные дикари, более вежливы в своей стране».
Глава XVIIПутешествие Александра в Англию и Голландию после трактата 1814 года. Возвращение в Санкт-Петербург. Торжества
Обеспечив спокойствие и независимость французов, так же, как неприкосновенность границ их территории, посредством мирного договора, гораздо более выгодного, чем Франция могла надеяться после стольких неудач, Александр покинул Париж и Францию и отправился в Англию. Вместе с прусским королём он поехал через Булонь, где их ждал флот, которым командовал адмирал герцог Кларенский. Их быстрый переезд совершился при звуках ружейных залпов, данных английским и русским флотами.
Несметные толпы народа собрались на берегах Англии, чтобы присутствовать при высадке на берег русского и прусского государей. Когда же последние сели в приготовленные для них экипажи, тотчас народ неудержимым порывом, противиться которому было бесполезно, – отпряг экипажи и довёз их до Дувра, среди общего энтузиазма и кликов: «Да здравствуют император Александр и прусский король!»
На следующий день оба монарха, чтобы избежать энергичных демонстраций английского народа, и к великому разочарованию последнего, уехали инкогнито, в почтовых каретах. В Лондон они приехали запросто, без свиты. Русский император остановился в доме, который занимала Великая княгиня Екатерина, любимая сестра, раньше его приехавшая в Англию.
Чтобы удовлетворить желание толпы, жадно стремившейся созерцать «Восстановителя Европейского мира», победителя, отличавшегося гуманностью и величием души, Александр, тотчас по своём приезде, должен был выйти на балкон и неоднократно принять шумные приветствия детей Альбиона. Везде по улицам, где должен был пройти кортеж государей, крыши домов были сняты, чтобы дать места любопытным. Против самого дома, который занимал русский император, поставлены были вдоль улицы скамьи и ложи, которые дамы занимали по билетам, чтобы видеть императора Александра при его проезде, во время пребывания его в Лондоне.
Император дал аудиенцию в своём официальном помещении в Сен-Джеймсском дворце – лорд-мэру с альдерменами, облечёнными в парадную форму. «Позвольте, государь, – сказал лорд-мэр, – выразить Вашему Императорскому Величеству, как мы живо чувствуем выпавшую на нашу долю честь в день, когда Великобритания имеет счастье принять у себя монарха, столь великого по занимаемому им высокому положению и еще более великому по качествам его сердца, заключающего в себе всё, что есть благородного, великодушного, гуманного и справедливого».
Александр ответил по-английски: «Примите, господа, мою благодарность за ваше лестное приветствие. Я уже давно желаю видеть Англию, и теперь мне тем более приятно быть здесь, что после достопамятной войны Европа завоевала наконец мир, который, я надеюсь, долгое время составит счастье человеческого рода. Передайте от меня вашим соотечественникам, что английская нация имеет много прав на моё уважение. Ее поведение в этой последней тяжёлой борьбе вызвало моё восхищение, а также восхищение всего мира. Во время войны я