Государь не был знаком с этой частью империи и предполагал посетить все местности своего государства, дабы лично составить себе понятие о благосостоянии своих подданных, о средствах поощрения национальной промышленности, содействия торговле посредством проведения новых дорог, каналов и т. д. Все стремления этого великого государя, все его труды, ночные бдения клонились к одной лишь цели – к счастью пятидесяти миллионов людей.
Накануне отъезда государя я сошла рано утром в парк, чтобы посмотреть на его виды с «башни рыцарей». Вскоре я увидела подходившего с другой стороны государя, который взошёл на платформу башни. Я поспешила взять свой портфель и удалиться, но государь последовал за мной в рощу, говоря, что я так скоро бегу, что он едва может догнать меня. Я извинилась, высказав опасение, что обеспокоила Его Величество. Государь сказал мне, чтобы я отгадала, в котором часу он встал. «В четыре часа», – отвечала я. – «Нет, в половине четвёртого, – возразил Александр. – Я завален работой, – продолжал он. – В эту пору я каждый год предпринимаю путешествие по империи, – и что же! Каждый год все спешат покончить все свои дела со мной, как будто мне уже не предстоит вернуться».
Какое знаменательное слово! Это было предчувствие. Через год, в ту же пору, Александр предпринял новое путешествие… Из него он уже не вернулся!
Я спросила государя, зная, что рана на ноге его еще открыта, – не пострадает ли его здоровье от такого длинного путешествия? «Нет, – сказал он, – настоящая пора очень благоприятна для путешествия в тех местностях, где сейчас нет дождей, а бывают лёгкие морозы».
Затем государь сказал мне, что моя просьба относительно займа удовлетворена. В то же время он высказал сожаление, что не может исполнить другую мою просьбу. Старший сын графа Ш***, служивший в России с ранней юности, вернее – с детства, очень желал получить место адъютанта при Его Величестве и просил меня походатайствовать за него. Мне очень хотелось устроить это дело, и не зная, насколько оно трудно, я употребила все средства, чтобы достигнуть желанной цели.
«Я принуждён, – сказал государь, – ответить вам откровенно, как лицу, которое я люблю и уважаю. Я не могу дать молодому человеку, который до сих пор не был на действительной службе, место, считающееся наградой за многолетнюю службу».
Я напомнила об одиннадцати годах службы моего пасынка. «Одиннадцать лет, – возразил Александр, – много ли это в сравнении со службой стольких заслуженных офицеров в Польше, полковников, считающих лет двадцать службы, и какой службы? Вечно на войне, в ранах и т. д. Все они стремятся получить это место, потому я по справедливости не могу дать его этому молодому человеку. Поставьте себя на моё место – нанести им такую обиду…»
Я умоляла Его Величество стать на мгновение на моё место и простить меня, если я обратилась к нему с неуместной просьбой. «Никакая ваша просьба, – сказал он, – не может быть неуместной по отношению ко мне». И он удалился, сказав, что он навестит меня в час пополудни.
Войдя ко мне, государь вторично извинился, что отказал мне в моей просьбе. Я воспользовалась этим, чтобы попросить его вспомнить при другом случае о молодом человеке, за усердие которого на службе Его Величества я ручаюсь. По этому поводу государь обратился ко мне с несколькими вопросами, доказывавшими его искреннее участие. Затем Александр соблаговолил одобрительно отозваться о моих сочинениях, и мне очень хотелось ответить ему, что я слишком высокого понятия о его времяпрепровождении, чтобы поверить, что он тратит время на чтение таких пустяков.
Я рассказала государю про маленькую литературную войну, которая из-за него случилась у меня по поводу сочинения, озаглавленного «Воспоминание французского пленника». Эта подробность, кажется, позабавила его.
Когда Александр говорил о своих путешествиях, я сказала ему, что потребуется более года, чтобы объехать его государство через Камчатку, и что намедни граф Ш*** и я строили фантастические планы завоевания Его Величеством Китая, ради округления империи. По правде сказать, я заговорила об этом слишком издалека, – чтобы коснуться бедной Греции, о которой уже все позабыли.
«О, моя империя и так чересчур кругла, – ответил государь, – и ваша мысль очень не политична. Россия и так слишком обширна: большие расстояния между губерниями замедляют сообщение. Условия эти тормозят укрепление общего порядка, который сильно от них страдает».
Государь заговорил затем о революции, только что разразившейся в Португалии. Я позволила себе заметить, что движение это нельзя не приписать английской политике. Государь ничего не ответил, но сделал утвердительный знак головой.
Во время разговора сын мой, находившийся в галерее, каждую минуту приотворял дверь гостиной и убегал, как только я звала его. Государь уверял, что малыш с нетерпением ждёт его ухода, чтобы одному пользоваться обществом своей мамы. Я пошла за ним и поставила его на стол около Его Величества, который поцеловал его и убеждал меня дать ему развиваться на свободе, не прибегая к каким-либо принуждениям. Бедный государь! Как он любил детей и как он был бы счастлив, если б его собственные дети остались в живых[22]. Я не преминула с благодарностью упомянуть о милостивом отношении ко мне Их Императорских Величеств и сказала, что я вижу в этом новое доказательство благосклонной снисходительности ко мне Его Величества. «Вы всем обязаны лишь самой себе, – отвечал государь. – Императрицы, прежде чем видеть вас, уже знали вас с самой хорошей стороны».
У меня на столе стоял огромный ананас, присланный мне государем, который ежедневно посылал знакомым дамам в Царском Селе корзинки со всякого рода фруктами, – с персиками, абрикосами, мускатным виноградом и т. д. Говоря о красоте теплиц Ее Императорского Величества и особенной любви к цветам императрицы-матери, я прибавила, что Ее Величество воспитывает юные растения гораздо более интересные, чем прекраснейшие цветы в ее садах.
Александр понял мою мысль и ответил, что основанные императрицей воспитательные заведения для девиц имели громадное влияние на исправление нравов и принесли огромную пользу всем классам петербургского общества. Государь обожал свою августейшую мать. Впрочем, он питал самую нежную и деятельную любовь ко всем членам императорской семьи, в особенности к своим братьям, и старался предупреждать все их желания. В свою очередь, императорская семья обожала его.
Государь расстался со мной, отправляясь обедать в Павловск, к императрице-матери. Прощаясь со мной, он сказал: «Теперь вы возвращаетесь во Францию. Когда же мы можем надеяться вновь увидеть вас? Вы теперь убедились, что путешествие в Петербург – это пустяки». Зная, что Его Величество предполагает быть в будущем году в Варшаве, я ответила, что употреблю все старания, чтобы приехать в это же время в Варшаву и иметь счастье приветствовать Его Величество. Он, по-видимому, остался доволен ответом. Государь – особенно в то время – не любил расставаться с людьми, к которым он относился благосклонно, – с мыслью, что он уже больше не увидит их. Это имело связь со словами, которые он сказал мне за несколько дней перед тем: «Когда я уезжаю, все думают, что я уже больше не вернусь».
Я хотела поцеловать у него руку в ту минуту, как он удостоил протянуть мне ее, но он поспешно отдёрнул руку, говоря, что мы – такие старые друзья, что можем поцеловаться.
Я проводила государя до галереи, выражая ему пожелания счастья, о котором я постоянно молилась. При слове «счастье» Александр сделал движение, как будто он в него уже не верил. Печальное выражение его болезненно поразило моё сердце и никогда не изгладится из моего воспоминания… Он удалился… и мне уже не суждено было еще раз увидеть его!
Нет сомнения, – и многие это подтвердили, что у Александра задолго до смерти были роковые предчувствия[23]. В то время граф Ш*** и я приписали проскользнувшее у него выражение грусти горю, которое Его Величество только что испытал, горю, которое его великая душа старалась превозмочь, т. е. скрыть наружные его проявления, но которое, тем не менее, тяжко легло на его сердце: он только что потерял свою дочь, – дочь, не признанную им, которая носила имя своей матери…
Эту привлекательную молодую особу семнадцати лет привезли в чахотке из Парижа в Петербург, – наперекор мнению докторов и по совету нескольких шарлатанов-магнетизеров, предсказавших ей долгую жизнь, здоровье и замужество. Уже умирающая, она была обручена с графом С***, который магнетизировал ее согласно указаниям парижских ясновидящих. Когда прибыло заказанное в Париже великолепное приданое (стоившее 400 000 франков), юной невесты уже не было в живых.
Похоронные принадлежности, надгробный венок – заменили блестящие туалеты и венец, предназначенные для брачного торжества… Государь узнал об этом печальном событии во время парада. Он сразу страшно побледнел, однако он имел мужество не прерывать занятий и только обмолвился знаменательной фразой: «Я наказан за все мои прегрешения».
Кто же утешал Александра в этом горе?
Утешителем его явился ангел – Елизавета!.. Удручённая потерей собственных детей, она полюбила эту молодую девушку. И, когда гуляя, императрица случайно встречала ее еще ребёнком, она прижимала ее к своей груди и в детских чертах ее печально старалась отыскать сходство с тем, кого она обожала. По возвращении государя из поездки в военные поселения одна знакомая ему дама спросила, хорошо ли Его Величество чувствует себя после этого путешествия. «Да, – отвечал государь, – телом я здоров, но что касается духовного моего состояния, я все страдаю, и горе моё тем сильнее, что я не могу проявлять его». При этих словах глаза его наполнились слезами, которые он поспешил отереть.
Государь часто один отправлялся на могилу дочери. Он воздвиг ей памятник в церкви Св. Сергия, в Петербурге.
Накануне отъезда Его Величества генерал Уваров принёс мне от имени своего августейшего повелителя великолепную бриллиантовую брошь. Я сказала, что государь, без сомнения, забыл, что он уже сделал мне подарок по случаю крестин, поэтому я не счи