— Я ведь не просила у них подарков! — обиделась Марьяма. — Они сами об этом позаботились.
— А дальше что?
— А тетушка Пурзенча хлопочет. На заднем дворе у нее костры, над ними большие котлы, и в них жарятся целые бараны. Чатиса печет сладкие лепешки на меду и варит сироп. А отец все тащит на деревянных блюдах виноград и гранаты, много-много! «Это, — говорит, — дары нашей земли!» А мы с тобой одеты в праздничные платья из дорогих шелков.
— С цветами или лунами? — спрашивает Махзая вздыхая. — Да ты и не видела дорогих шелков, откуда тебе знать!
— Видела! Помнишь, отец брал меня в Панч, на базар?
— Ну, а потом? — Махзая явно увлечена рассказом сестры.
— А потом приходят музыканты с лютнями и барабанами. Они играют всю ночь, а я все танцую и танцую…
— Ты всегда готова петь и танцевать, — упрекнула Махзая сестру. — И на душе у тебя постоянно праздник. Ты не любишь работать. Ты забываешь, что отец твой землепашец, не имеет богатых земель.
— А я рада, что он не похож на старого Акузера. Я видела его — это настоящий див. Страшный!
— Это верно, что страшный. А все же ты выдумщица. Такой праздник придумала, какого у нас никогда не было и не будет. Ты целого барана в котел опустила, а нам барана на весь месяц хватит.
— А ведь я не одного барана в котел опустила! — смеется Марьяма. — Котлов много, и в каждом по барану. Мне не жалко. Пусть хоть целое стадо! Это ведь сказка!
Марьяма вдруг умолкает и задумчиво смотрит на сестру. Потом, обняв ее за шею, шепчет:
— Махзая, знаешь, не было никакого привидения, это ведь я была. Надела белое покрывало и вышла в сад. Хотела тетушку напугать. Скучно мне, вот я и устроила переполох.
— Что ты, боги рассердятся! — встревожилась Махзая. — Разве можно так?
— Пусть один разочек рассердятся, — отвечает беспечно Марьяма, с трудом сдерживая смех. — От этого не умрешь!
Махзая громко смеется и обнимает сестру. Она ее бранит, а любит больше всех на свете. Ей нравятся выдумки Марьямы. Она частенько заставляет сестру рассказывать небылицы. И как радостно становится на душе, когда зимней холодной ночью после скудного ужина девушки, обнявшись, мечтают! В комнате темно, даже светильник не горит, потому что нет хлопкового масла. А перед ними проходят веселые праздники с песнями и танцами, вкусная еда и красивая одежда — все как у знатных людей. Махзая слушает с восхищением и забывает обо всем на свете. Одного только требует Марьяма — чтобы никто из старших не знал об этом.
Рустам с нетерпением ждал праздника жатвы, когда можно будет снова пойти к Махзае. Каждый раз, принимаясь за работу, он вспоминал девушку из виноградника. Он любовался ее изображением и все больше думал о том, что девушка эта особенная, не такая, как другие. И здесь она выглядит по-особенному — ведь он так старался!
Рустам с удовольствием вспоминал свои разговоры с Махзаей. О чем они только не говорили и еще о многом поговорят! А если она снова спросит его, как он стал живописцем, он все ей расскажет. Всего восемь лет прошло с тех пор, как он пришел к учителю. А теперь старый Хватамсач доверил ему росписи стен в комнате молитв.
И подумать страшно! Ведь отец не хотел отдавать его учиться, не верил, что из него выйдет живописец.
Поистине с ним случилось чудо. Рустам отлично помнит то утро, когда они с отцом собрались на базар в город и снарядили старого осла. Они спешили. Впереди сидел отец; сзади, уцепившись за его пояс, примостился Рустам. В Панче они прежде всего остановились у храма. Отец зашел в храм помолиться. Рустаму он велел подождать. Мальчику очень хотелось пойти вслед за ним, хотелось посмотреть росписи. Но он побоялся рассердить отца. Он решил поехать с отцом на базар, а потом вернуться сюда и самому пойти в храм. Так он и сделал. Ему удалось уйти от отца, и он побежал к храму. Вот они, чудесные росписи, о которых говорил отец. У каменного жертвенника, где горел вечный огонь, толпились люди. Все смотрели, как жрец с повязкой, прикрывающей рот, осторожно подкладывал в огонь ветви священного дерева.
В нише одной из стен храма Рустам увидел статую богини; рядом на стене была роспись — оплакивание Сиявахша, прекрасного отрока. Что это было за чудо! Скорбные лица плакальщиц поразили Рустама. Он почувствовал, что по лицу его текут слезы. Плакальщицы раздирали на себе одежду, рвали волосы, резали ножами живое тело. А в глубине лежал прекрасный отрок. Он был мертв, но лицо его было так спокойно и красиво, будто он спал.
Рустам смотрел как завороженный. Он решил, что ему самому никогда не научиться этому удивительному мастерству.
А Нанайзат тем временем ходил по городу и искал сына. Он никак не мог понять, куда исчез Рустам. Он метался по базару и всем встречным рассказывал, как одет и как выглядит пропавший мальчик.
— Кто же его увел? — недоумевал бедный пастух.
А люди говорили, что бродяги воруют детей и увозят их для продажи в Мерв. Пастух был в отчаянии. Сердце его разрывалось от горя. Он проклинал тот час, когда задумал поехать на базар.
Нанайзат решил снова зайти в храм, сложить на жертвеннике благовонные травы и попросить милости богов… Сын был здесь! Ах, как был счастлив Нанайзат! Он прижал мальчика к груди и шептал слова благодарности богине, которая помогла ему его найти.
Нанайзат видел, с каким восторгом мальчуган рассматривал росписи и как неохотно он покинул храм. Пастух решился на то, что раньше казалось ему невероятным. Он тут же стал всех расспрашивать, где ему найти живописца, который сделал эти росписи. Он решил просить его взять мальчишку в учение. Ему назвали старого художника, который служит при дворе афшина Деваштича.
— Как-нибудь сходим к нему, — сказал отец.
— Сейчас пойдем! — взмолился сын. — Зачем откладывать?
Они пошли во дворец афшина. Всю дорогу Нанайзат беспокоился: пропустят ли их туда и как обратиться со словами просьбы к такому важному господину? И станет ли он с ними разговаривать? Но их пустили во дворец. И человек, видимо писец афшина, встретившийся им у ворот, осведомился, зачем им нужен Хватамсач. Когда он узнал, что мальчик одержим страстью к живописи, он сказал:
— Хватамсач — человек суровый, но справедливый. Он может встретить вас бранью, но, если узнает, что мальчик одарен, может взять его к себе. Надо показать ему что-либо нарисованное твоим сыном.
Вернувшись домой, Нанайзат сам приготовил сыну белую гладкую доску и велел изобразить на ней что-нибудь. Рустам принялся за работу. К концу дня он показал доску отцу. На ней, как живой, стоял Нанайзат со своим посохом, а впереди шли красивые курчавые овцы. Пастух с изумлением разглядывал рисунок. Впервые мальчик услышал похвалу отца.
Вскоре они снова пришли во дворец, разыскали знакомого им писца, дали ему доску с изображением Нанайзата и просили отнести ее к живописцу.
А потом пришел Хватамсач.
— Куда его, совсем еще младенец! — закричал он, схватив Рустама за плечо.
Потом взглянул на пастуха и очень удивился тому, как точно передал его лицо Рустам. Он сказал:
— Можешь оставить у меня своего сына. Он будет подавать мне краски. Считай это за великую честь!
Отец и сын низко поклонились суровому живописцу и стали благодарить старика.
Старик даже не взглянул на них, погладил свою бороду большими корявыми руками и сказал:
— Плохо будешь служить — выгоню!
Когда Нанайзат стал прощаться с сыном, Рустам постарался не выдать своей печали, но слезы застилали ему глаза.
— Не собираешься ли ты собственными слезами разбавлять мои краски? — спросил старик.
От этой шутки мальчику стало как-то легче на душе. Он утер слезы и пошел за своим учителем во дворец.
Сейчас, глядя на свои росписи, Рустам думал, что восемь лет пролетели как один день, а если вспомнить день за днем, то каждый день был нескончаемо длинным и трудным.
Рустам растирал краски. Вначале ему нравилось это занятие. Словно по волшебству, из грязного камня получались синие, красные и желтые краски — яркие и красивые. Трудно было поверить, что эти краски сделаны из камней.
— Эй, мальчуган, — кричал старик, — давай скорее черную краску!
Рустам бросался к черным жерновам и быстро растирал уголь с сажей. Он тщательно смешивал их и нес старику. А тот снова кричал:
— Скорее пурпур подай, чучело!.. Тебя на огород надо ставить, птиц пугать, а я, старый глупец, доверил тебе краски!
Теперь Рустаму смешно, а тогда он очень огорчался. Особенно он запомнил день, когда решил убежать домой. Мальчик, как всегда, помогал старику. Вдруг Хватамсач потребовал пурпурную краску. Рустам взял красную глину и только собрался присыпать к ней желтого порошка, как в голову ему полетела толстая кисть. Рустам вздрогнул от неожиданности и, схватившись за ушибленное место, так измазал себе лицо, что все подручные старого художника стали корчиться от смеха. Один из них заметил, что Рустам может быть отличным шутом в праздник Нового года. Рустам не заплакал, хотя ком подступил к горлу и душил его. Зато позднее, когда все ушли, он спрятался под старой овчиной и долго плакал от тоски по родному дому. Ему хотелось бежать домой и рассказать отцу, как его здесь обижают. Но он не сделал этого. Он остался. Как раз в это время старик заканчивал удивительные росписи. Рустаму хотелось увидеть их готовыми.
На большой стене просторного зала были изображены гости из дальних земель. Сам господин Панча принимал их в праздничном зале своего дворца. Они сидели на пестром ковре, подобрав под себя ноги.
Позднее старик рассказал юноше, что наблюдал за теми купцами во время пиршества, чтобы хорошенько их рассмотреть и запомнить все свойственные им причуды. Рустам увидел, что лица у гостей были желтоватые, а глаза раскосые. А Деваштич получился на росписи совсем как живой. Бледное лицо, черные глаза, маленькая бородка и золотой пояс на тонкой талии. Он потчевал гостей вином из золотых чаш. Рустама удивило, почему гости сидят под зонтиками. Хватамсач объяснил ему, что они прячутся от солнца. Он рассказал, что эти люди не молятся солнечному лику, а молятся своему медному Будде. Многое знал старик, и, когда бывал доволен работой Рустама, он рассказывал ему неведомое и удивительное. Рустам полюбил старика за чудесное мастерство, за мудрость.