Еще один очаровательный деревянный мост, Лазаревский, связывал Крестовский остров с Петроградской стороной в створе Пионерской и Спортивной улиц. Почти шестьдесят лет мост служил трамвайно-пешеходной переправой на Крестовский остров через Малую Невку (его построили в 1947 – 1949 гг. по проекту инженера В.В. Блажевича). Трамваи ходили по мосту до 2002 г., когда ликвидировали трамвайную линию на Пионерской улице. После этого Лазаревский мост стал пешеходным, а весной 2008 г. его разобрали. На его месте возвели ультрасовременный вантовый мост, торжественно открытый 23 мая 2009 г., к 306-й годовщине основания Петербурга.
Охта
О предыстории Охты мы уже говорили, рассказывая о шведском городе Ниене и крепости Ниеншанц. В первые годы существования Петербурга жизнь в этих краях, на месте сожженного шведами города и разрушенной крепости, замерла.
Большая и Малая Охта на карте Петрограда, 1916 г.
Как отмечает археолог Петр Сорокин, она стала возрождаться только после 1715 г., когда в среднем течении Охты основали пороховой завод, а потом у устья Охты поставили ветряные мельницы, перенесенные со стрелки Васильевского острова. И окончательно жизнь вернулась в эти места, когда в начале 1720-х гг. были изданы петровские указы о строительстве на Охте «по берегу Невы 500 изб в сеньми», в которые переселялись вместе с семьями плотники из Вологодской, Архангельской и Ярославской губерний. Каждая семья получала по половине дома и огороду.
Именно к тому времени относилась постройка церкви во имя Иосифа Древодела – покровителя плотников. Столь же характерны были для Охты и названия других церквей: во имя Николы Морского – покровителя моряков, во имя Св. Георгия, считавшегося, кроме всего прочего, покровителем стад и вообще молочного хозяйства, которым занимались на Охте.
С тех пор Охта стала дальней окраиной Петербурга со своим особым бытом. На охтян была возложена постройка мелких речных судов на Партикулярной верфи. Кроме того, охтяне мастерили мебель, исполняли резные работы на весь город и нанимались в театральные плотники. Охтяне считались вольными плотниками (полное освобождение последовало в середине XIX в.), но управлялись Конторой Партикулярной верфи (отсюда пошло название одной из охтинских улиц – Конторской). Исполнителями инструкций Конторы являлись старосты из числа местных жителей. По участкам этих старост, а также по владельцам угловых домов получили свои названия многих улицы на Охте – Абросимова, Дребезгова, Тарасова, Гурдина и др. К 1855 г. на Охте из 965 рабочих было 322 столяра, 267 позолотчиков, 149 резчиков и только 12 шлюпочников.
«Охта представляет собой отдельный мирок столяров, токарей, резчиков по дереву, позолотчиков и других рабочих, у которых хозяин и рабочий не отделяются резко друг от друга: тот и другой работает с утра до вечера, тот и другой имеет почти одинаковый образовательный ценз – едва грамотны, тот и другой не требовательны к удобствам жизни и довольствуются одинаковыми развлечениями – ходят в один и тот же трактир», – говорилось в одном из описаний Охты конца XIX в.
Кроме столярного дела население Охты занималось поставкой молока и овощей в столицу. Охтинские молочницы, воспетые Пушкиным, стали одной из легенд Петербурга. Одевались охтинки весьма своеобразно: это была смесь русского и голландского народного костюма. Голландское оставалось еще с тех времен, когда здесь жили корабельные мастера-голландцы с женами.
Памятник охтинке-молочнице, появившийся на Охте, в парке «Нева», 6 июня 2003 г. – к дню рождения А.С. Пушкина и в год 300-летия Петербурга. Авторы памятника скульпторы В.М. Свешников, Я.Я. Нейман, архитекторы С.М. Короленко, В.И. Морозов. Женскому лицу приданы портретные черты О.Г. Свешниковой – жены скульптора
Горушка – так издавна звался известный многим петербуржцам молочный рынок на Большой Охте. Поскольку молочное хозяйство было серьезной статей дохода, то местные жители особенно почитали покровителя домашнего скота святого Егория. В его день, 23 апреля, со всей Охты приводили коров и лошадей к церкви Святого Георгия (Егория) на Большеохтинском кладбище.
Кстати, художник Мстислав Добужинский, вспоминая о Петербурге начала ХХ в., замечал: «Охтинка-молочница „спешила“, как и во времена Пушкина, но уже не „с кувшином“, а с металлическими бидонами на коромысле, но на голове был под платком повязан прежний белый повойник, а юбка была всегда в мелких полосках лилового, красного и оранжевого цвета»…
Что касается названия Охты, то в ходу немало легенд. По одной из них, во время осады Ниеншанца Петр I стоял на левом берегу и грозил «той» стороне: «Ох, та сторона». По другой, однажды Петр I приехал сюда, когда здесь уже жили люди Партикулярной верфи, и едва ли не сразу провалился в грязь. Вернувшись, он долго рассказывал приближенным о случившейся «оказии», приговаривая: «Ох, та сторона». Еще одна версия – название пошло от ям и колдобин одного из проспектов на Охте. Когда путник ехал на телеге или извозчике, подпрыгивая на кочках, то и дело вскрикивал: «Ох! Ты! Ох! Та!»
На самом же деле, как отмечает краевед Наталья Столбова, название Охты имеет финно-угорское происхождение, и толкование его неоднозначно. «По одной из версий в основе названия – древне-эстонское oht – медведь, – указывает Наталья Столбова. – По другой укоренившейся версии, оно восходит к древнему финскому наречию и трактуется как „река, текущая на запад“. В картографии Охта ранее всего встречается на шведских картах и планах XVII в., где называется Swarta, Die Schwarte. Топоним лежит и в основе названий – Большой и Малой Охты, основных магистралей, мостов, кладбищ».
Любопытные сведения о прежней охтинской жизни можно встретить на страницах путеводителя по Ленинграду 1931 г., хотя и преподносятся они с пролетарской, классовой точки зрения. «Мелкобуржуазный состав населения определил больший по сравнению с другими районами консерватизм охтян, – говорится в источнике. – Здесь долго сохранялись старые обряды и народные обычаи. Среди охтян было немало раскольников. Охта давала также приют сектантам, юродивым, гадалкам, старцам и „богородицам“, которые свили себе на окраине прочное гнездо».
Любимой забавой охтинских жителей были кулачные бои: стенка на стенку сходились поречане (жители Охты) и крючники (те, кто работал грузчиками напротив Охты, в мучных и хлебных амбарах Александро-Невской лавры). Эту страницу охтинской жизни ярко описал писатель Н.Г. Помяловский в повести «Поречане».
Действительно, на Охте царили давние, патриархальные нравы. На святках устраивали вечеринки и ходили ряжеными по домам. После Крещения те, кто «осквернил свое лицо машкерой» (то есть маскарадным костюмом), окунались в проруби в Неве.
Вид на Охту с Невы. Фото начала ХХ в.
До 70-х гг. XIX в. на Охте существовал обычай в «семик», то есть на Троицкой неделе, в полночь топить под пение молодежи «старика»-водяного (его заменяли чучелом) с березкой, украшенной лентами.
С конца XIX в. на Охте существовал собственный гребной кружок. В столичной печати сохранились любопытные свидетельства о деятельности этого спортивного общества. Так, в конце мая 1891 г., торжественно спуская свои суда на воду, Охтинский кружок гребного спорта отпраздновал благополучное возвращение наследника цесаревича Николая Александровича (будущего Николая II) в пределы Российской империи из Японии, а также его чудесное избавление от грозившей опасности (подразумевалось неудачное покушение японского полицейского. – С. Г.).
Местные жители в конце 1890-х гг. били в набат о «невозможном и нетерпимом» состоянии малоохтинского берега. «На всем протяжении Малой Охты берег Невы страшно засорен и изрыт, – говорилось в конце августа 1897 г. в „Петербургском листке“. – Видимо, обыватели обратили его под свалку мусора и хозяйничают здесь, как им угодно, без всякого запрета, все дальше и дальше захватывая русло реки. Здесь приютились различные склады, разбросанные в беспорядке. Сооруженные новые дома поползли к реке.
Мало того, некоторые расчетливые хозяева, скупив старые громадные суда, подтянули их на отмель и обратили в склады различного хлама. Над такими судами устроены кровли, а по бокам – двери. Тут же на отмелях разламываются днища старых судов, происходит пилка и продажа барочных дров. Заметно также, что отсюда же, с отмели, берут песок и глину, почему и видны всюду волчьи ямы. Отмель зазеленела и представляет собой топкое болото».
Храм Марии Магдалины на Малоохтинском православном кладбище. Фото начала ХХ в.
Время осенних и весенних ледоходов считалось одним из самых тяжелых для всего охтинского населения. Ведь моста через Неву здесь не было, и чтобы попасть с Охты в Петербург и обратно, требовалось проделать «кругосветное путешествие» через Литейный мост. Других мостов ближе просто не было. И это притом, что в ту пору большинство обывателей Большой и Малой Охты были главным образом бедными чиновниками, мелкими торговцами и всякого рода мастеровым людом, зарабатывающим себе на хлеб именно в городе. В довершение всего на Охте было очень трудно найти извозчика. Их имелось мало, а те, что встречались, пользовались своей немногочисленностью и заламывали непомерные цены.
Поэтому главной возможностью переправиться с Охты на другую сторону Невы служили допотопные пароходы Щитова и ялики. «На охтинский перевоз от Смольного монастыря вполне справедливо сетуют те, кому приходится здесь переезжать на яликах, – отмечалось в начале августа 1894 г. в „Петербургском листке“. – Правилами установлено, чтобы на каждый ялик, без больших поклаж, садилось на более пяти человек. Правило это на здешнем перевозе забыто, и зачастую кроме пяти человек на ялик нагружаются такие тяжести, что его борта чуть возвышаются над водой. Кроме пяти пассажиров зачастую на ялик укладываются три-четыре корзины с кувшинами молока и несколько корзин другой клади. Вообще за порядком на перевозе „Смольный – Охта“, особенно с охтинской стороны, по-видимому, нет никакого надзора».