Конница перешла на полевой галоп. Навстречу ей катилась волна массагетского войска.
— Хэ-э-эй! — закричал Датис, выпучив черные глаза, и положил стрелу на изгиб лука.
— Хэ-э-эй! — ответили массагеты.
Почти в одно мгновение обе стороны брызнули тучами стрел. Не прекращая обстрела, лавы стремительно набегали друг на друга. Датис мысленно видел, что произойдет сейчас: конница персов окружит массагетов, опустошит их ряды ураганом стрел, затем, пустив в ход мечи и короткие копья, довершит разгром врага.
«Сейчас… сомнем», — лихорадочно шептал Датис, до боли в руках стискивая лук.
Но тут произошло что-то непонятное… Массагеты неожиданно осадили скакунов, повернули коней — и на полном карьере, по-сарматски, помчались прочь, изрыгая на ходу тысячи стрел. Персы падали на землю десятками. Пока начальники наводили порядок, массагеты ловко перестроили ряды. Лава снова пошла на персов, топя врага в волнах оперенных тростинок.
Массагеты разили конников Датиса из тугих луков, на изготовление которых шли рога козлов, и натягивали тетиву не к груди, как персы, а к плечу, и одинаково метко стреляли как с правой, так и с левой руки. Если иранец редко попадал за сорок шагов, то стрела массагета за триста шагов пробивала человека, причем наездник севера никогда не знал промаха. Поэтому конница персов, представлявшая собой густую беспорядочную толпу, несмотря на свое численное превосходство, несла огромные потери. Недаром Киаксар нанимал массагетов для обучения индийских юношей обращению с луком, а греки называли кочевников севера лучшими стрелками в мире.
Датис опять сделал попытку охвата, но массагеты снова поскакали назад, на полном ходу поражая персов стрелами. Они были неуловимы, подобно каплям ртути, и метались по равнине, то собираясь в кучу, то рассыпаясь, нанося беспрерывные удары и оставаясь недоступными для персов.
— Их водит сам Ариман! — прорычал Датис.
Раскинув мозгами, он соообразил, что боевой прием массагетов и хорош, и плох: если полководец настигнет их прежде, чем они повернутся лицом к персам, они пропали.
— Недолго побегаете вы, дети праха, — пробормотал Датис зловеще.
— Быстро! Быстро! — загремели голоса начальников.
Небо потемнело от пыли. Земля гудела от ударов копыт. Но замысел полководца не удался — апасаки успели уйти за дюны и неожиданно пошли в атаку. Однако на этот раз массагеты изменили построение: из-за бугра, угрожая острием середине персидского войска, стремительно приближался клин. Сохраб пустил в дело тактику сарматов: клин врезается в середину вражеской лавы, разрывает ее надвое и опрокидывает оба крыла. Войска быстро шли на сближение. Массагеты вдруг яростно завопили.
— Господин! — известил связной. — На правом крыле враг.
— Противник на левом крыле! — сообщили через мгновение другие связные.
Датис осмотрелся и побледнел. Три отряда массагетов (откуда еще два?) обрушили на персов поток бронзовых стрел, выхватили топоры и врубились в ряды конников. Персы сбились в кучу, многие поскакали назад. Датис, размахивая мечом, отчаянно ругался. Его никто не слушал. Каждый, как умел, спасался от преследователей.
Бахрам, отбивая удары секир, завидел в толпе апасаков Кунхаза и Сохраба и посинел от страха. Хорезмиец остро сожалел о том, что ввязался в такое опасное и невыгодное дело. «Почему ты не сидел спокойно в своем стойбище, сын пса?» — ругал себя старик. Он проклинал горбуна, ослепившего вождя «орлов» блеском золота, проклинал Сабри, Гани, Сохраба, Кунхаза, Дария — всех, кого судьба свела с ним на узкой тропе. Но — поздно!..
— А, мой друг! — воскликнул Кунхаз над ухом предателя. — Дай обниму тебя!..
Старейшина апасаков, скаля зубы, стиснул Бахрама в крепких руках, поднял вверх, бросил на землю и наехал на него конем. Удар копытом в лоб завершил дело. Аргабаз, увидев это, натянул повод и вонзил нож в холку своего скакуна. Животное всхрапнуло от боли, кинуло грузное туловище на дыбы и прянуло через ряды воинов, бешено сшибая и опрокидывая всадников. Артабаз вырвался из толпы и погнал коня от места битвы. Сохраб и Кунхаз, потрясая боевыми топорами, прокладывали дорогу к Датису. Поражение персов было явное.
— Назад! — загремел Датис.
Резко запели рога, отзывая конников под защиту пехоты, которая уже подходила к полю боя. Отбивая натиск массагетов, наседающих с трех сторон, войско отхлынуло назад.
— Бей! Бе-е-ей! — кричали массагеты, преследуя врага.
Датис подскакал к стратегу Коэсу и замахнулся бичом.
— Собака! Ноги отсохли у тебя?
Греки спешно выровняли ряды. Гоплиты, закованные в глухие коринфские шлемы, сплошные бронзовые кирасы и сверкающие поножи, замерли в ровном строю, затылок в затылок, стискивая в руках щиты и копья.
— Вели коннице отойти на фланги, — спокойно сказал Датису стратег Коэс.
Оскорбительное слово, брошенное полководцем, разъярило самолюбивого грека. Но помня о том, что он действительно виноват, Коэс терпеливо проглотил обиду. Наемнику хорошо платили. Считая себя честным солдатом, старый головорез не желал получать золото даром.
Конница, услышав новые звуки рогов, разорвала строй надвое. В глаза массагетам сверкнуло позолоченное убранство греков. Не зная об опасности, которая их подстерегала, апасаки поскакали с победным кличем прямо на отряд Коэса, глубоко уверенные в том, что пешие воины сейчас же разбегутся, побросав оружие. Толстые панцири эллинов скрежетали от ударов стрел, трехгранные бронзовые наконечники отскакивали и падали на песок.
Вперед выбежал старик египтянин с длинной кривой палкой в руке. Он размахнулся. Бумеранг пролетел высоко по воздуху, описал дугу, перевернулся, снизился, вдруг метнулся влево и сбил одного из массагетов с коня. За первым последовали сотни других бумерангов. Они поражали всадников с разных, часто с самых неожиданных сторон. Апасаки, напуганные диковинным оружием, остановились. Египтяне быстро отступили. Навстречу массагетам бросились пешие лучники и пращники. Массагеты, однако, уже воспрянули духом. Их конница без пощады разметала легко вооруженных воинов.
Затем последовала атака десяти серпоносных колесниц. Кривые мечи, прикрепленные к дышлам и осям, угрожающе сверкали. При помоши таких колесниц Кир победил Креза: серпы, кромсая все живое, сняли тогда богатую жатву из человеческих тел. Но сейчас персов постигла неудача. Земля тут была неровной, бугры и кочки затрудняли движение этих ужасных повозок. Одни отстали, другие вырвались вперед. Массагеты быстро уничтожали возниц и подняли крик. Кони, впряженные в колесницы, шарахнулись назад и смяли отряд ассирийцев. На поле боя вырвался слон. Под его ногами гудела земля, вопли невиданного животного походили на скрип огромных крепостных ворот. Массагеты рассыпались во все стороны, сбили стрелков с башни и ранили слона в глаз. Слон обезумел от боли и врезался в ряды арабов. Ничто не брало отчаянных северных наездников, любовь к свободе давала им силу противостоять полчищу разноплеменных воинов, которых погнали в поход против их воли.
На бледном костлявом лице Коэса выступили красные пятна.
— Вперед! — властно прозвучал голос грека.
Запели флейты. Фаланга отчеканила шаг. Коэс по обычаю греков, запел эмбатерию — боевую песню:
Юноши гордые! Смело вперед выступайте!
Воины подхватили хором:
Пламя отваги в сердцах до конца сохраняйте!
Эллины громко ударили копьями о щиты: звон меди пугает вражеских коней.
Знайте, ничто не страшило Геракла на свете.
Недруг опасен, зато мы — Геракловы дети!
Гоплиты снова загремели оружием.
Бейте, рубите врага, потрясайте щитами.
Ника, богиня победы, витает над нами!..
Топот конницы массагетов нарастал. И когда массагеты уже нависли над греками, Коэс отвел руку с копьем назад и изо всех сил метнул его в апасаков. Сотни бронзовых жал пронзили воздух. Сотни острых наконечников с хрустом вошли в тела массагетов. Сотни апасаков рухнули под ноги скакунов.
Греки перехватили из левых рук в правые длинные, по четыре локтя, копья для рукопашного боя, выставили вперед широкие листовидные наконечники и встали как вкопанные плечом к плечу, стиснув зубы. Конница массагетов бурным валом грянула на фалангу, замерла и схлынула, изрыгая потоки крови. Датис, бросил с боков остатки своей конницы. Поредевших массагетов рубили без пощады и гнали до городища, не давая передышки.
Островитяне вышли из чащи и ударами дубин опрокинули отряд персов. Полудиких воинов истребляли десятками, они сокрушали врагов сотнями и бились до тех пор, пока все не полегли у стен городища. Ни один из них не закричал от страха и не побежал. Благодаря отваге островитян три или четыре отряда конных массагетов успели уйти в заросли. Оставшиеся с боем отходили к башням крепости.
— К воротам! — взревел Датис. Голос полководца потерялся в шуме сражения, подобно крику гиены во время урагана. Датис сомкнул веки, схватился скрюченными пальцами за волосатое лицо и застонал: если массагеты, пропустив своих воинов, успеют закрыть ворота, сражение затянется, превратится в долгую осаду, погибнет много персов и сын Гистаспа свернет Датису шею.
— Ахурамазда, помоги! — взволнованно прошептал Датис.
Но Ахурамазда не помог. Массагеты напрягли последние силы и отразили натиск эллинов, ассирийцев и спешенных персов. Они вошли в городище и закрыли ворота. Перед воротами возвышались груды искалеченных тел. Вопли раненых воинов сверлили мозг Датиса. Полководец уныло вздохнул и спрыгнул с коня.
Персы приволокли к Датису самого Кунхаза; потеряв Сохраба на поле боя, старейшина апасаков решил пробиться в городище, чтобы спасти Фароат. Воин из отряда Бахрама опознал его в толпе схваченных массагетов и выдал персам. На голове апасака, выше правого виска, зияла рана. Со слипшихся волос падали тяжелые капли.