Запели трубы. Войска выступили в поход. Воины ликовали — наконец-то! Будет битва, будет богатая добыча! Тысячи глаз глядели вперед, туда, в неизвестное, где резвятся на лугах жеребята, где тохарские девушки поют над рекой свои тягучие песни.
Медленно шли завоеватели по равнине. Толпы, несметные толпы вооруженных мужчин! Если б в их руках были не мечи, а мотыги, они за час разнесли бы гору или вырыли ложе для озера. Но эти люди, которых природа создала для труда, люди, место которых — под кровом родного дома, не думали сейчас ни о заброшенных пашнях, ни о покинутых жилищах. Их одурманило слово хитрого жреца. Их отравила жажда наживы. Их устрашила кара за неповиновение. И вот они шли по воле одного человека, шли скопище за скопищем по чужой стране, шли, сами не зная куда, не зная, что их ждет завтра или послезавтра.
Проводник шагал впереди войска по древней тропе пастухов. Она огибала холмы, петляла на дне извилистых оврагов и зияла, как шрам, на глади такыра. На пути белели кости животных. Ветви чахлой полыни источали запах яда. Тропа Гнева — так называли массагеты дорогу, по которой Ширак повел полчища Дария. Она пересекала места настолько бесплодные, что народ верил: то гнев самого Митры, великого бога Солнца, истребил вокруг все существа, летающие и ползающие.
Пустыня, пустыня! Бурая, пятнистая земля кажется выстланной облезлыми шкурами верблюдов. Малейшее дуновение ветра — и сухие кусты ферулы скачут по дюнам, точно антилопы. Такова эта страна — страна, где живое становится мертвым, а мертвое движется, бродит, ищет чего-то, как живое. Пустыня, пустыня! Лучи, падающие сверху широким потоком, подобны струям расплавленного железа. Они ослепляют человека. От них глухо стучит в ушах, точно где-то ударяют в бубен. От них на губах выступает пена. От них слабые сходят с ума. Пустыня, пустыня! Под круглыми ступнями дромадеров скрипит, скрипит и скрипит песок. Хрипят кони, трубят слоны. Люди кричат и проклинают пустыню.
Наступил вечер. Воины разбили палатки и заснули, не разжигая костров. Рыбаки, проводящие время от зари до зари на море, даже во сне видят воду, воду, нескончаемые пространства воды! Так и персы видели сегодня во сне песок, волны песка, реки песка, океаны сыпучего песка, заполнившего мир. Песок! Песок! Песок! Он угрожающе наплывал из мрака на спящих, и в лагере то здесь, то там раздавались стоны воинов, утомленных переходом.
Между тем сын Гистаспа и его советники пировали в царском шатре. Ширак получил из рук самого Дария кусок мяса и кубок вина. А горбун, «чтобы пастух не скучал в одиночестве», приставил к его палатке четырех рослых мидян. Они, очевидно, из любви к Шираку, до рассвета не смыкали глаз.
На заре по лагерю распространился слух: около двадцати ассирийцев погибло от яда черных пауков. Пустыня! Миновали всего одни сутки, как войско выступило в поход, но она уже показывает свои острые зубы! Люди впали в уныние. Поев холодного мяса, воины, отряд за отрядом, снова пошли по тропе на восток.
Массагет, как и вчера, шагал впереди. Ступни проводника, обутые в мягкие сапоги, глубоко утопали в песке. Но пастух двигался легко и быстро. Зато воители, от плеч до бедер увешанные тугими луками, колчанами, полными стрел, тяжелыми топорами, длинными пиками и плетеными щитами, едва тащили ноги. Солнце раскалило медные панцири. Даже легкое прикосновение к ним оставляло на ладонях волдыри. Наемники задыхались в своих сплошных бронзовых кирасах и глухих коринфских шлемах, но не снимали доспехов: обоз оставался в главном лагере, и каждому приходилось нести снаряжение на себе. Люди пили не переставая. Запас воды иссякал на глазах.
Стемнело. Персы снова разбили палатки. На этот раз повсюду запылали огни — страх перед черными пауками никому не давал покоя. Несмотря на костры, всех трясло от холода. Пустыня! Днем тут невыносимо жарко, ночами нестерпимо холодно. Люди стучали зубами и вспоминали о полуденном зное, как о благе.
Назавтра, когда солнце поднялось на высоту копья, пастух уловил в необыкновенно сухом воздухе запах пыли. Далеко на юге, над краем земли, вырастала туча. То была не тяжелая и темная дождевая туча — по пустыне шла быстро рассеивающаяся вокруг удушливая мгла красноватого цвета. Гребни дюн пришли в движение. Под ногами воинов зашуршали струи песка. На войско обрушился ураган. Люди, верблюды, кони, слоны и мулы потонули в облаках поднявшегося кверху горячего песка. Рев урагана смешивался с воплями животных.
Буря прошла, но еще долго персы видели на коричневом небе желтое пятно вместо солнца. Ураган убил четыреста эллинов, не знавших, что такое пустыня. Однако не в этом было самое страшное. Жаркое дыхание урагана высушило и сморщило мехи для хранения воды. Они гремели, как пустые тыквы. Песок так раскалился, что если бы ящерицу остановили на бегу, она погибла бы в одно мгновение. Обессиленные люди лежали на дюнах, как трупы.
— Редко случается такая буря, — прохрипел Ширак, отряхивая шаровары. На зубах его скрипел песок.
Узнав о том, что запас воды исчерпан, Дарий разорвал на себе хитон.
— Воды уже нет, а твоих рек не видно!
«Начинается», — сказал себе Ширак. Но страха не было. Пастух по-детски радовался — дела шли как надо.
— Господин! — Ширак вздохнул. — Мы идем три дня. До рек еще одно солнце пути. Разве я виноват, что вода высохла? Кто знал, что нас застигнет ураган?
«Пошел в Красные Пески на одно солнце — запасай воды на четыре дня», — добавил пастух про себя.
Царь призвал полководцев. Возвращение — вот о чем говорили на совете. Однако городище Кунхаза, где персы оставили обоз, отстояло в трех переходах отсюда, тогда как до рек и лугов, по словам перебежчика, придется идти всего «одно солнце». Предводители отрядов решили: направимся вперед, на восток.
Но после бури люди так ослабли, что царь, скрепя сердце, повелел сделать привал до утра. Греки у которых пустыня отняла четыреста соплеменников, долго сидели на земле и причитали. Никто уже не пировал. С Ширака не спускали глаз. В темноте персы не видели выражения лица пастуха, и Ширак без опаски улыбался. Дарию отрезаны все пути назад.
Наутро войско встало с трудом. Люди уныло собирали снаряжение и нехотя занимали в рядах свои места. Дарий посоветовался с горбуном и приказал бить в бубны и дуть в дудки, чтобы развеселить людей. Грохот барабанов и верещание зурн выводили воинов из себя. Они осыпали музыкантов проклятиями.
— Потерпите! — подбадривали воинов предводители. — Вечером у вас будет столько воды, сколько захотите.
И воины терпели и шли, так как ничего другого им не оставалось делать. Иногда перед ними возникали вихри. Тысячи всадников, пращников, щитоносцев, копейщиков и пеших лучников разом замирали на месте и ждали, когда крутящиеся столбы желтой пыли пройдут мимо или рассеются.
— То злые духи бродят по пустыне, — говорили азиаты. — Плохо тому, кого заденет вихрь. Рано или поздно его постигнет несчастье.
Как бы в подтверждение этих слов после полудня на самом деле случилась беда. Два боевых слона, которых персы неблагоразумно взяли в поход через пески, взбесились от жажды. Их резкие крики раздирали воинам слух. Огромные животные, словно сговорившись, одновременно бросились на людей. Они взмахивали мощными хоботами и срывали лучников с колесниц, как некогда срывали плоды с кустарников там, на далекой родине. Увязая по колено в песке, топтали пращников, как топтали молодых крокодилов в теплых реках на юге. Распарывали бивнями животы арабских скакунов, как делали это с дикими буйволами в тропических зарослях по берегам Брахмапутры. От пятидесяти человек осталась груда растерзанных, раздавленных, окровавленных тел.
Персы сняли с боевых колесниц дышла с огромными кривыми кинжалами на концах, напали со всех сторон на взбесившихся животных и убили сначала одного, потом другого. Гандхары, которым слоны напоминали об отчизне, плакали над их трупами, как дети.
— Воды! Воды! — это слово не сходило с уст тысяч воинов. Но летом нет воды в пустыне. Надрывайся от крика, хватай за горло себя и других — нет воды. Беря кинжал, кромсай все вокруг — нет воды. Падай на песок, барахтайся в нем, обжигая руки, лови оскаленным ртом его сухие струи — нет воды! Это пустыня! Это пустыня…
— Быстрее, быстрее! — ворчал Ширак. — Впереди вода!
Пастух знал, по следам персов, от одного тайною колодца к другому, движутся отряды массагетов. Он твердо помнил наказ отца — вести врагов так, чтобы они на каждом шагу теряли силы, и заманить их-как можно дальше в пустыню. Сын Гистаспа ошибался, полагая, что идет с войском к Новой Реке. Новая Река находилась на северо-востоке от городища Кунхаза, а Ширак увлекал персов прямо на восход солнца, в безлюдные просторы Красных Песков.
Представ на днях пред очами Дария и выдав себя за человека, оскорбленного массагетами, Ширак верно указал царю и советнику место, где находилась Белая Дюна. Он также без обмана назвал сроки переходов от городища Кунхаза до Белой Дюны. Иначе его сразу бы разоблачили, потому что персы, как догадывался пастух, уже имели некоторые сведения о том, где скрывается Сохраб. Обман таился в чертеже. На нем пастух, помня советы отца, умышленно исказил облик страны и умело сместил Новую Реку на восток. Даже мудрец Гобрия не поймал пастуха на этой хитрости.
Персы не дошли к вечеру до реки — впереди, как и утром, лежала пустыня.
— Где же вода? — Удар бича окровавил голую спину Ширака. — Где луга?!
Ширак скривился от боли.
— Господин! — воскликнул он с отчаянием в голосе. — Почему ты обидел бедного пастуха? Разве он не стремится к реке, как и все вы? Ты несправедлив ко мне, господин. Вспомни — перед походом я говорил: «До Новой Реки шесть переходов». Ты сказал: «Воины хорошо отдохнули, дойдем за четыре дня». Но посмотри, как шагают ваши люди! Если они будут брести, словно хромые верблюды, нам не дойти до реки и за десять переходов!
Ахеменид бешено скосил глаза на Гобрию. Горбун задумчиво проговорил:
— Он прав… пока. Мы ползем, словно черепахи надо идти до тех пор, пока на небе не покажутся звезды.