{269}. Оратор призывал одуматься и констатировал, что Россия на пороге новой революции. Это выступление вызвало шок в партийном окружении и в верхах. Председатель IV Государственной думы, октябрист М. В. Родзянко, считал, что «речь была антидинастическая» и октябристам, как лояльной партии, не следовало бы вставать на тот путь, на который ее толкал Гучков»{270}.
Однако другие лица, не привязанные «к царской колеснице», реагировали иначе. Вот, например, что писал И. Е. Репин 11 ноября 1913 г.: «Земной поклон великому гражданину земли русской! Счастье, и восторг не может улечь (так в тексте. — А. Б.) в душе моей по прочтении могучей речи октябристам. Возвращается полная вера в великую Россию: есть у нас люди, есть благородные сердца. Повеяло эпохой Минина… О, как я и весь круг моих друзей желаем победоносного успеха Вашему вызову!.. Паки и паки кланяюсь Вам земно и благословляю гром благороднейших речей, освеживших наболевшую душу»{271}. Теплое, сочувственное письмо прислал и старый знакомый, известный юрист и общественный деятель А. Ф. Кони. Отвечая ему, А. И. Гучков писал: «Сердечное Вам спасибо за добрые-добрые слова. Но кто мне скажет слова бодрые, которые давали бы хоть проблеск надежды на мирный и нормальный выход из кризиса? Я сказал: «Хотелось бы верить!» Хотелось бы, но веры-то нет. Власть, очевидно, в состоянии неизлечимого безумия»{272}.
Осознание собственной беспомощности в грядущих роковых событиях наполняла жизнь драматизмом. В том же, что последний рубеж «старой власти» не за горами, сомнений почти не оставалось. Когда разразилась первая мировая война, Александр Иванович написал жене: «Начинается расплата»{273}.
Как человек долга, А. И. Гучков отправляется на фронт в качестве особоуполномоченного Российского общества Красного Креста и начинает заниматься проблемами организации госпиталей и их обеспечения необходимым оборудованием, медикаментами, персоналом. Принципиальных изменений к лучшему за истекшее десятилетие в положении дел в армии не произошло. Неразберихи, халатности, безответственности было много. К концу 1914 г. ситуация на фронте стала ухудшаться, и А. И. Гучков писал 5 ноября из Лодзи Марии Ильиничне: «Кажется, на этот раз действительно придется попасть во власть подлецам. Дела неожиданно для начальства приняли дурной оборот. Благодаря Данилову (Г. Н. Данилов — генерал-квартирмейстер штаба верховного главнокомандующего. — А. Б.) и иже с ним у нас остается несколько сот раненых невывезенных. При отступлении армия потеряет еще многих. При таких условиях не могу я их бросить. Останусь здесь с частью персонала, чтобы отстоять их против немцев»{274}. Однако в плен А. И. Гучков в этот раз не попал.
В годы войны его популярность и влияние резко возросли; либералы опять увидели в нем «человека дела». Весной 1915 г. он становится председателем Центрального военно-промышленного комитета, а в сентябре избирается членом Государственного совета от торгово-промышленной курии. Комментируя болезнь А. И. Гучкова, орган московских деловых кругов писал в начале 1916 г.: «Россия не может похвалиться обилием выдающихся людей. Поэтому опасность потерять Ал. Ив. Гучкова, известие о тяжелой болезни которого облетело всю Россию, вызвала всеобщую тревогу и всеобщее сочувствие, особенно в родной для А. И. Гучкова Москве»{275}.
Война окончательно убедила А. И. Гучкова: необходима смена высшей власти. Однако понимая, что царь не годится для предназначенной ему роли, что требуются такие высшие руководители, которые были бы способны учесть исторические чаяния страны и настроения общества, «реальный политик» понимал и другое. Насильственное инспирирование падения Николая II может стать тем «первым камнем», который вызовет всесокрушающий обвал. В августе 1916 г., говоря о распаде администрации в стране, Александр Иванович писал: «Мы почти бессильны бороться с этим злом. Наши способы борьбы обоюдоостры и при повышенном настроении народных масс могут послужить искрой пожара, размеры которого никто не может ни предвидеть, ни локализовать»{276}. Как заметил один из летописцев тех дней, Гучков «прекрасно сознавал всю опасность борьбы с властью во время войны и в смутные дни общественной неустойчивости»{277}. Эти опасения, как показали дальнейшие события, были достаточно вескими.
Но что-то нужно было делать. Конец 1916 — начало 1917 г. прошли у А. И. Гучкова в поисках политических решений. В результате бесконечных переговоров с единомышленниками созрел план, настолько же простой, насколько, как показало дальнейшее, и нежизнеспособный: принудить царя отречься от престола и короновать его несовершеннолетнего сына Алексея при регентстве младшего брата Николая — Михаила. Подразумевалось, что после осуществления указанной комбинации либеральные политики получат основные посты в государственном управлении. Династический переворот и «ответственное министерство» должны были привести «к полному обновлению нашей жизни»{278}.
Он был непосредственным участником Февральской революции и играл заметную роль в кульминационном пункте монархической драмы. По рекомендации временного комитета Государственной думы 2 марта 1917 г. Александр Иванович выехал в Псков, где вместе с другим монархистом, В. В. Шульгиным, принял участие в ante отречения от трона Николая II и привез в Петроград подлинник царского манифеста. Деятелей, оказавшихся волею судеб в самой гуще исторических событий, больше всего занимал вопрос о «законной преемственности» новой власти; они опасались политического вакуума при отсутствии верховного легитимного правителя. «Монарший скипетр» не должен был выпасть из рук.
Однако династической рокировкой ограничиться не удалось. На авансцене истории появилось то историческое лицо, которого так опасались либералы, — народ. Произошла революция. Вышедшим на улицу массам были безразличны проблемы легитимности. Они требовали мира, хлеба, работы, достойной жизни. Удовлетворить насущные чаяния миллионов либералы не могли в силу тех принципов, которые они исповедовали.
Политическим мировоззренческим ориентиром для отечественных либералов были буржуазные демократии Запада, где был достигнут значительный по сравнению с Россией прогресс в целом ряде областей и который был результатом длительного эволюционного развития. Демократическим и правовым государством они видели в будущем и Россию. Переход к подобной системе требовал времени и усилий. Для либералов это были исходные принципы, и измена им была равносильна политическому самоубийству. В этой мировоззренческой плоскости заключены истоки мотивации их поведения: сначала конституирование правовой «системы координат» и государственных институтов, а затем — социально-экономические реформы. Однако радикальные политические течения предлагали массам более простые, ясные и ощутимые решения и не в далеком будущем, а уже в настоящем. В конечном итоге народ пошел за ними.
В первом составе Временного правительства А. И. Гучков занял влиятельный пост военного и морского министра.
В этом качестве он пытался мобилизовать усилия страны и армии для победного завершения войны. Однако, помимо организационных и оперативных задач, ему пришлось столкнуться с новым явлением: «безбрежной демократизацией» жизни страны и армии. Заняв министерское кресло, он уже имел так называемый приказ по армии № 1, изданный параллельной Временному правительству властью — Петроградским советом рабочих и солдатских депутатов, вводившим в воинских частях выборные солдатские комитеты, без одобрения которых никакие решения приниматься не могли. Важнейший принцип единоначалия сводился на нет. «Эти комитеты, — вспоминал А. И. Гучков, — возникли немедленно, и перед Ставкой и Военным министерством встал вопрос не о том, вводить или не вводить в армии это революционное новшество, а о том, в состоянии ли мы их распустить»{279}.
Политические настроения одетых в шинели крестьян и рабочих путали все карты, парализовали стремления продолжать «войну до победного конца». В качестве министра А. И. Гучков ездил по фронтам и видел там неприглядную картину. «Солдаты усердно митинговали, дисциплина была расшатана вконец, командный состав не обладал ни властью, ни авторитетом». Министр же глубоко был уверен, что если не будет дисциплины, то начнутся солдатские бунты, «которые сметут последние остатки нашего командного состава и вообще все здоровые элементы общества»{280}.
Видя усиление «хаоса и анархии», военный министр пытался побудить своих коллег по кабинету перейти к жестким мерам и подавить, если потребуется, силой параллельные Временному правительству органы власти в лице Советов. Его поддержал лишь министр иностранных дел П. Н. Милюков, все остальные, боясь «социальных осложнений» и кровопролития, такую тактику не приняли. Пребывание в составе кабинета становилось немыслимым, и 20 апреля 1917 г. он обратился к министру-председателю Временного правительства князю Г. Е. Львову со следующим письмом: «Ввиду тех условий, в которые поставлена правительственная власть в стране, в частности власть военного министра в отношении армии и флота, которых я не в силах изменить и которые грозят роковыми последствиями и армии, и свободе, и самому бытию России, я по совести далее не могу нести обязанности военного и морского министра и разделять ответственность за тот тяжелый грех, который творится в отношении родины, и потому прошу временное правительство освободить меня от этих обязанностей»