{319}. Правительство показало, что не намерено отказываться от привычных полицейских методов борьбы с любым оппозиционным движением.
К тому же после издания закона 6 августа 1905 г. о Государственной думе часть промышленников охладела к политической деятельности, полагая, что их миссия исчерпана. Подобные настроения овладели, в частности, большинством петербургских участников летних совещаний, которые переориентировались на представительное объединение, ограниченное чисто экономическими задачами. Тенденция обрела воплощение в созданном в начале 1906 г. Совете съездов представителей промышленности и торговли{320}.
Рябушинского в данный момент занимала проблема участия промышленников в будущей Думе. В конце августа он принял участие в совещании представителей, как ее называли полицейские, «либеральной партии Московского Биржевого общества». На одном из пароходов, курсировавших в районе Нижегородской ярмарки, участники договорились содействовать тому, чтобы в Думу не прошел никто из консервативной группы Найденова. На первой же сессии нового парламента намечалось поставить на обсуждение «рабочий вопрос», средством разрешения которого либеральные промышленники считали образование особого рабочего сословия и предоставление рабочим права избрать своих представителей в Думу. Ближайшей практической задачей являлась борьба за влияние в Биржевом комитете путем пополнения состава выборных «на предстоящих в 1906 г. выборах новым элементом исключительно либерального направления»{321}.
Вскоре Рябушинский уехал на французский аристократический курорт Биарриц, расположенный на берегу Бискайского залива близ границы с Испанией. Оттуда он писал 2 октября Норпе: «Сижу теперь в углу Европы и поневоле бездействую». Надежда на создание политического союза российских предпринимателей не оставляла его. Ознакомившись с опубликованными в русских газетах резолюциями майского съезда земских и городских деятелей, он предлагал своему корреспонденту: «Не следовало бы и нам теперь огласить в печати о бывшем нашем съезде. Мне лично это представляется необходимым, чтобы более широкому кругу промышленников и торговцев дать должную точку опоры, чтобы они знали, куда обращаться и каких мыслей в интересах всей страны, и в частности промышленности, — понимая широко ее задачи — следует держаться»{322}.
Вернулся он в Россию накануне объявления Манифеста 17 октября. Оппозиционные настроения в среде либеральной московской буржуазии к тому времени достигли апогея. Гласный' городской думы Н. П. Вишняков в своих воспоминаниях приводит записанный им любопытный рассказ Н. А. Найденова. В самый канун 17 октября у Найденова собрались А. С. Вишняков (племянник мемуариста), «его приятель» П. П. Рябушинский, А. И. Гучков (в то время директор-распорядитель Московского Учетного банка), А. Д. Шлезингер (председатель правления Московского Купеческого банка) и Г. А. Крестовников. А. С. Вишняков выступил с предложением, чтобы правительство «скорее приступило к осуществлению политических свобод». К нему присоединился и Рябушинский, но в конечном итоге они остались в меньшинстве, так как остальные разделяли мнение Найденова, предложившего обратиться к московскому генерал-губернатору П. П. Дурново с ходатайством о вооруженной охране банков{323}.
После манифеста, встреченного всей либеральной оппозицией как победа конституционного начала, П. П. Рябушинский вместе с С. И. Четвериковым становится инициатором создания «умеренно-прогрессивной партии», стоявшей на промежуточных позициях между сформированными тогда же кадетской и октябристской партиями, С кадетами «умеренных прогрессистов» сближал подход к решению аграрного вопроса за счет передачи крестьянам части помещичьей земли. Вместе с октябристами Рябушинский выступал за «единство, цельность и неразделенность Российского государства» (отвергая кадетский принцип автономии и федерации) и против 8-часового рабочего дня. «Умеренно-прогрессивная партия», созданная для участия в выборах в Государственную думу, не имела широкой социальной базы и весной 1906 г. фактически прекратила существование. На основе близости с программой «Союза 17 октября» Павел и Владимир Рябушинские еще осенью 1905 г. вошли в Центральный комитет созданной А. И. Гучковым буржуазно-помещичьей партии.
Разразившееся декабрьское вооруженное восстание в Москве показало, что буржуазии небезопасно оказаться один на один с разъяренным народом, для защиты от которого она прибегла к помощи той самой власти, что недавно была объектом ее критики «слева». Позднее Рябушинский откровенно оценивал политическую эволюцию русской буржуазии в 1905 г.: «До 17 октября она в громадном большинстве была настроена оппозиционно. После 17 октября, считая, что цель достигнута, буржуазия стала сторониться пролетариата, а потом перешла на сторону правительства. В результате одолело правительство, и началась реакция, сначала стыдливая, а потом откровенная»{324}. Борьба с правительственной реакцией являлась основным стержнем политической деятельности Рябушинского в послереволюционный период, но в конце 1905 г. не было для него задачи важнее, чем укрощение революционной «анархии».
Ратовавшая за правовой строй, устранение произвола, стабильность, русская буржуазия в итоге оказалась между жерновами революции и реакции. И угроза «русского бунта» заставляла на время забыть о произволе самодержавной власти. Правда, иллюзии относительно позиции рабочих сохранялись довольно долго. Еще 14 октября в обращении выборных Биржевого общества к московскому генерал-губернатору подчеркивалось, что беспорядки вызваны происками некоей «социально-революционной партии», и в этом движении «фабрично-заводское население не играет роли активной, а только увлекается насильственно общим потоком». Выборные протестовали против ходатайства пай деповской группы о введении в Москве военного положения, настаивая на политическом решении проблемы{325}. Однако в конце ноября события приняли такой оборот, что прежняя уверенность в миролюбивом настроении рабочих испарилась. У Рябушинского смена ориентации была связана в том числе с событиями на собственной фабрике.
Сохранилось письмо к нему управляющего фабрикой Ганешина, который сообщал из Вышнего Волочка 24 ноября 1905 г.: «В городе держится слух, что хотят опять бастовать, требуя еще меньшего рабочего времени (с 10 до 8 часов. — Ю. П.) с соответствующей надбавкой. Сейчас идет говор, что фабриканты их надули: уменьшили часы, а заработок не подняли. Положение крайне напряженное, натянутое и беспокойное… Достаточно одной искры, чтобы вспыхнуло опять. Вчера толпа народа после сходки уходила из ворот с пением марсельезы и свистом;… надо вести себя крайне сдержанно и следить за каждым словом»{326}. Тем не менее напряжение привело к взрыву, и вскоре Ганешин был убит рабочими у себя в конторе, что сразу же стало известно в Москве.
Таковы были эксцессы революции, разрушавшие патриархальные представления о единстве хозяина и работника. Какими, наивными должны были теперь казаться недавние предложения об «организации» рабочего движения для политического давления на правительство… Забастовки и вооруженные восстания повергли московскую либеральную буржуазию, не говоря уже о ее консервативной части, в состояние шока. Вероятнее всего, последовавшая 8 декабря 1905 г. смерть Н. А. Найденова была вызвана потрясением от событий революции.
Утраченное социальное и психологическое равновесие Рябушинский в конце 1905 г. пытается вернуть, взявшись за организацию совещания старообрядцев-«поповцев» (по официальной терминологии — «приемлющих священство Белокриницкой иерархии»), к которым он принадлежал по унаследованному от отца и деда вероисповеданию. «Поповцы» являлись одной из наиболее дискриминированных конфессиональных групп Российской империи. Достаточно сказать, что еще в конце царствования Николая I были закрыты алтари храмов Рогожского кладбища — московской твердыни раскольников «поповщинского толка». Лишь спустя 50 лет по указу 17 апреля 1905 г. «о веротерпимости», в соответствии с которым старообрядцы уравнивались в правах с представителями «инославных вероисповеданий», приверженцы Рогожского кладбища получили возможность свободно совершать богослужения в своих храмах{327}.
Рябушинский с начала 900-х годов активно участвовал в движении за восстановление прав русских раскольников. К 1905 г. он наравне с нижегородским городским головой Д. В. Сироткиным и идеологом старообрядчества М. И. Бриллиантовым являлся одним из признанных лидеров движения. В 1906 г. при открытии очередного съезда старообрядцев Сироткин отмечал «выдающуюся деятельность П. П. Рябушинского, который, не щадя своих сил, как трудами, так и средствами оказывает огромную пользу общему делу»{328}.
Ему, по-видимому, и принадлежала идея провести в декабре 1905 г. в Москве съезд старообрядцев, вместо которого, в связи с революционными событиями, удалось созвать совещание. К нему постоянно действующим органом — Советом Всероссийского старообрядческого съезда — были подготовлены материалы, содержание которых прямо перекликается с решениями летнего съезда либеральной буржуазии. «Для прекращения мятежа, — говорилось в одном из постановлений, — необходимо немедленно созвать Думу с законодательным голосом представителей народа… Старообрядцы считают нужным входить в соглашение с представите