ного народа с буржуазией и ее правительством{494}.
В середине июля Львов уехал в Москву, а затем удалился в Оптину пустынь. Известия об Октябрьской революции в Петрограде и приходе к власти Советского правительства во главе с Лениным заставили его переменить имя, отпустить бороду и уехать в Сибирь. Поселился Львов в Тюмени, надеясь, что власть Советов сюда не дойдет. Но 28 февраля 1918 г. он был арестован и заключен в тюрьму. Однако вскоре Львову удалось бежать и добраться до Омска, где он скрывался до появления белых. Связавшись с белогвардейцами, он предлагает им стать посредником в переговорах с американским президентом Вильсоном на — предмет получения денежных средств и оружия для утверждения белой власти в Сибири. Речь шла о деньгах, которые США обещали предоставить царской России в кредит в начале войны (из 600 млн долл. было израсходовано лишь 200 млн).
В начале октября 1918 г. Г. Е. Львов тайно уехал в Америку. В ноябре состоялась его встреча с президентом Вильсоном. Последний встретил Львова известной на весь мир вильсоновской улыбкой, но в просьбе о выдаче оружия и денег для белой армии отказал. Когда же Львов заявил Вильсону, что он намеревается представлять Россию на предстоящей мирной конференции в Париже, президент ответил: «Мой ум остается открытым… Я не знаю, в каком виде сложится это представительство, ведь центр России в руках большевиков»{495}. Потерпела неудачу и попытка Львова добиться восстановления своего политического престижа в Европе. Отказывая ему в кредитах на организацию белого движения в России, английский премьер Д. Ллойд Джордж прямо заявил: «Я должен признать, что тут есть что-то необъяснимое: большевистское правительство держится у власти более года (беседа состоялась 19 января 1919 г. — И. П,), причем в стране, где, по вашим словам, у него нет ни морального авторитета, ни поддержки широких крестьянских масс; армии противников, по вашим же словам, почти одинаковы; если все это так, надо отнести большевиков к разряду правителей самых ловких, какие где бы то ни было и когда бы то ни было существовали»{496}.
В конце 1918 г. в Париже Львовым было создано Русское политическое совещание, состоящее из послов Временного правительства, аккредитованных в ряде стран Европы. Оно стало центром «белого дела» и установило связь с самозваными правительствами, возникшими в период гражданской войны на территории России. Совещание выделило рабочую группу — так называемую Делегацию, в которую вошли сам Г. Е. Львов, посол во Франции В. А. Маклаков, глава архангельского правительства Н. В. Чайковский, бывший царский министр иностранных дел, а теперь представитель омского и екатеринодарского правительства С. Д. Сазонов. Все опи были воодушевлены задачей добиться признания Русского политического совещания на мирной конференции, которая должна была состояться в Версале летом 1919 г. Однако союзные державы не признали Делегацию в качестве представителя России в Версале, и Русское политическое совещание прекратило свое существование, сохранив, однако, Делегацию как штаб белогвардейщины и антибольшевизма. С успехами Красной Армии на Дальнем Востоке ее деятельность также сошла на нет.
В апреле 1920 г. Г. Е. Львову удалось получить значительную сумму денег на «трудовую» помощь беженцам из России из находившихся в зарубежных байках средств, принадлежавших некогда царскому правительству. В Париже было открыто Бюро труда, на базе которого Львов создал благотворительное общество. В него вступали русские беженцы, нашедшие приют во Франции, Англии, Швеции, Америке. Вначале общество получало дотацию от правительств некоторых европейских государств, но затем она прекратилась. Так, если в 1921 г. Львову удалось собрать таким путем до 200 тыс. руб., то в 1925 г. — лишь 12,5 тыс. Он отдал благотворительному обществу и деньги, хранившиеся в Национальном банке США на счету Всероссийского земского союза — 261 тыс. долл, и 11 тыс. ф. ст. (эти деньги появились за счет продажи пароходов «Наупи» и «Вологда», отправленных когда-то Земским союзом в Америку).
В жизни Львова наступили тяжелые дни. Несмотря на его большую роль в разного рода благотворительных мероприятиях, русские эмигранты не любили бывшего премьера и считали незадачливым правителем, легкомысленно взявшимся не за свое дело и погубившим Россию. Они срывали на Львове и свою озлобленность в связи с материальными невзгодами, которые обрушивались на их голову за границей. Львов жил уединенно, скорбя о России и ожидая падения большевиков. Пробовал он и писать. Одной из законченных работ Г. Е. Львова является сказка для взрослых «Мужики», в которой он пытается разобраться в том, сумеет ли возродиться русская деревня после революционного пожара. В поисках общения с простым людом Львов в последние годы жизни зачастую надевал синий рабочий костюм и уходил пешком из Парижа на фермы, помогая хозяевам убирать урожай. Как истинно русский человек, он охотно брался хлопотать за людей. В свободное время Львов часами мог шить бумажники, кошельки, портфельчики, научился печатать на пишущей машинке и начал писать воспоминания, доведя их до времени своего поступления в университет.
Жил Львов предельно скромно. Его последнее пристанище — небольшую комнату украшали лишь литографии русских художников и акварель «Оптина пустынь». Рядом с ней висел образ князя Федора Ярославского, святого предка Львовых. Умер Г. Е. Львов 6 марта 1925 г. в Париже. На его похоронах собрались лишь немногие из русских эмигрантов. Известный в прошлом народник, затем эсер и, наконец, белоэмигрант II. К Чайковский произнес на могиле Г. Е. Львова надгробную речь. Он сказал, что Львов олицетворял собой ту русскую общественность, которую можно понять лишь на Западе, «в культурных странах». Чайковский неоднократно называл в этой речи умершего «брат наш»{497}, т. е. употреблял обращение, которое было довольно распространенным между масонами.
Завершая политический портрет Г. Е. Львова, можно сказать, что он не был случайной фигурой на политическом небосклоне России. Правда, его путь к вершинам государственной власти занял более полувека, и одно это по дает оснований причислять его к беспринципным карьеристам или баловням слепой судьбы. Львов принадлежал к тому поколению общественных деятелей, которые сформировались под влиянием великих реформ 60—70-х годов прошлого века и пронесли затем верность идеям умеренных либеральных преобразований через всю свою дальнейшую жизнь. Этим людям была органически чужда не только идея революции, по и тот новый (в отличие от традиционного земского), более радикальный буржуазный либерализм, который сложился в России в начале XX в. и был связан с именами Струве, Милюкова и других кадетских идеологов. Не случайно Львов до конца сохранял глубокую привязанность к земскому движению, рассчитывая на то, что именно оно приведет к мирному обновлению России.
Сила Львова состояла в том, что он стоял как бы на грани двух миров: дворянского и буржуазного, устраивая в определенной степени представителей как того, так и другого. Но в этом же промежуточном положении был заключен и источник его слабости, ибо ни один из этих двух миров не считал его до конца своим. Тем более чужд был Львов революционному народу, столкновение с которым и предопределило в конечном счете его быстрое политическое падение.
Широкая популярность, которой некоторое время пользовался Львов, определялась прежде всего его деловыми качествами организатора ряда гуманитарных мероприятий, приходившихся на период русско-японской и первой мировой войн и столыпинской аграрной реформы. Вместе с тем деятельность Львова в Земском союзе и Земгоре создавала благоприятные возможности для быстрого обогащения части российской буржуазии за счет поставок для фронта. Наконец, монархисты рассчитывали на то, что по мере спада революционной волны с помощью Львова можно будет реставрировать в несколько обновленной форме старый режим. И именно потому, что в феврале 1917 г., по оценке Ленина, в России слились на время совершенно различные классовые интересы И стремления, Львов закономерно стал премьером буржуазного Временного правительства.
Но он не учел настроений и чаяний народа, измученного войной, голодом и социальной неустроенностью. Революция бросила Львова в пучину политической борьбы, граничащей с гражданской войной, заставила прибегать к насилию над массами и, наконец, смела его с высокого поста главы Временного правительства, сделав врагом того самого народа, душу которого; как и Россию, он по своему любил.
ЛЕВ ДАВИДОВИЧ ТРОЦКИЙС. В. Тютюкин
В конце бурного 1905 г. в связи с возникновением в Петербурге повой организации — Совета рабочих депутатов и России впервые заговорили о самом ярком из его лидеров — Льве Троцком, а состоявшийся через год открытый судебный процесс над большой группой депутатов окончательно закрепил за ним репутацию восходящей революционной звезды. Через двенадцать лет председатель Петроградского Совета Троцкий вошел в число главных руководителей молодой Республики Советов. Следующий двенадцатилетний цикл завершился изгнанием исключенного из большевистской партии и лишенного высоких Ростов Троцкого из пределов Советского Союза как злейшего врага ленинизма и Советской власти. Прошло еще около двенадцати лет, и агент НКВД настиг Троцкого в далекой Мексике, поставив последнюю точку в его богатой событиями и политическими зигзагами жизни.
Судьба Троцкого в послеоктябрьский период вполне укладывается в ставшую ныне уже привычной формулу «триумф и трагедия», которую в той или иной степени можно отнести ко многим революционерам, чьи имена прогремели на весь мир в историческом 1917 г. Но у Троцкого был вдобавок и совершенно особый, принципиально отличный от других путь к Октябрю, завершившийся после яростной многолетней борьбы с Лениным вступлением в ленинскую партию большевиков незадолго до решающего штурма. Именно этому этапу в жизни и политической деятельности Троцкого и посвящен насто