[889]. На нее напала лихорадка, которая мучила ее своим пылающим жаром, и шесть лет болезнь постоянно беспокоила ее, но все это время она не переставала возносить хвалы своему Создателю и наставлять публично и приватно вверенное ее заботе стадо. Наученная собственным опытом, она учила всех, кому даровано телесное здоровье, ревностно служить Господу и в телесной немощи не забывать преданно возносить Ему хвалы. На седьмом году ее болезни она начала страдать от внутренних болей, и вот настал ее последний день. Перед самым рассветом она получила причастие святейшего сообщества и, собрав бывших в обители служительниц Божьих, призвала их хранить евангельский мир друг с другом и со всеми прочими; еще продолжая ободрять их, она радостно встретила смерть или, скорее, говоря словами Господа, «перешла от смерти в жизнь»[890].
В ту же ночь всемогущему Господу было угодно открыть ее смерть видением в другом монастыре неподалеку, называемом Хаканос[891], который она основала в том самом году. В этом монастыре жила женщина по имени Бегу[892], которая тридцать или больше лет хранила девство ради Господа и служила Ему монашеской жизнью. Отдыхая в сестринском дормитории[893], она вдруг услышала хорошо знакомый звук колокола, которым их призывали к молитве или созывали в час ухода одной из них из мира. Когда она открыла глаза, ей показалось, что крыша дома сдвинулась, а проникший сверху свет заполнил все помещение. Внимательно вглядевшись в этот свет, она увидела душу служительницы Божьей, возносящуюся в этом свете на небеса в окружении ангелов. Пробудившись и увидев других сестер, спящих вокруг нее, она поняла, что видела открывшееся ей во сне или же в видении. В великом испуге она тотчас встала и поспешила к деве по имени Фригита, которая тогда управляла монастырем вместо аббатисы. Со многими слезами и глубокими вздохами она поведала, что аббатиса Хильда, общая их мать, покинула этот мир и что она видела ее восходящей в столпе яркого света в сопровождении ангелов к обители вечного света, чтобы присоединиться к небесному сообществу. Услышав об этом, Фригита разбудила сестер, созвала их в церковь и велела предаться молитвам и пению псалмов за упокой души их матери. Этим они занимались весь остаток ночи, а на рассвете пришли братья из монастыря, где она умерла, и сообщили о ее смерти. Девы сказали, что уже знают об этом, и когда они в деталях рассказали, как и когда об этом услышали, выяснилось, что ее смерть открылась им в видении в тот самый час, когда, по словам братьев, она скончалась. В дивной гармонии вещей Богом было определено, чтобы в час, когда одни наблюдали за ее уходом из этой жизни, другие видели ее вхождение в вечное царство духа. Расстояние между этими двумя монастырями составляет почти тринадцать миль.
Говорят также, что в ту же ночь и в том же монастыре, где умерла служительница Божья, ее смерть открылась в видении одной из дев Христовых, глубоко преданных ей. Она видела, как душа Хильды поднимается к небесам в сопровождении ангелов. Об этом она рассказала слугам Божьим, которые были рядом в тот час, и призвала их молиться за ее душу; это случилось еще до того, как остальные в том сообществе узнали о ее смерти, поскольку об этом стало известно только следующим утром. Та монахиня с несколькими служительницами Христа была в то время в отдаленнейшей части монастыря, где женщины, ждущие вступления в монашескую жизнь, проводили время послушания, дожидаясь, пока их полностью обучат и примут в сообщество.
(История Кэдмона) В обители той аббатисы был некий брат, отмеченный особой благодатью Божьей[894], который умел слагать религиозные и благочестивые песни; то, что он узнавал путем пересказа из святых писаний, он сразу же обращал в приятные и трогательные стихи на родном языке англов. Во многих душах его песни зажгли презрение к миру и стремление к жизни небесной. После него многие англы пытались складывать религиозные поэмы, но никто не мог сравниться с ним, ибо он научился песенному дару не от людей и не через людей[895], но получил этот дар милостью Божьей. Потому он не слагал легкомысленных или пустых поэм, но с его благочестивых уст слетало лишь то, что было проникнуто благочестием. До зрелых лет он жил в миру и никогда не учил ни одной песни[896]. Когда на пирах, где для увеселения часто пели песни по очереди, ему протягивали арфу[897], он в смущении вставал посреди пира и шел домой.
После одного такого случая он покинул дом пиршества и пошел в хлев к коровам, поскольку была его очередь сторожить их ночью[898]. В скором времени он расслабил члены и уснул, и во сне некто подошел к нему, приветствовал и назвал по имени. «Кэдмон[899], — сказал незнакомец, — спой мне что-нибудь». Кэдмон ответил: «Я не умею петь; из-за этого я и оставил пир и пришел сюда». Тогда незнакомец сказал: «Все равно спой мне». «Что же мне спеть?» — спросил Кэдмон. «Спой о начале творения», — сказал тот. И Кэдмон начал никогда не слышанными им прежде стихами петь хвалы Господу Создателю, которые можно передать так[900]:
«Ныне восхвалим громко
Творца Небесного Царства,
Создателя всякой силы
с Его премудрым советом,
деяния Отца славы,
когда Он, предвечный Боже,
дал всем чудесам начало.
Сначала воздвиг Он небо,
укрыв им детей человека,
и после великий Хранитель
всего человечьего рода
создал Всемогущий землю».
Вот что он спел во сне — по смыслу, но не по точному порядку слов, поскольку невозможно точно перевести стихи, особенно столь искусно сложенные, с одного языка на другой без потери какой-то части их красоты и благородства. Проснувшись, он вспомнил все, что пел во сне, и тут же сложил новые стихи в той же манере, восхваляя Бога подобающим стилем.
Утром он пошел к управителю[901], который был его хозяином, и рассказал ему о полученном даре, после чего управитель отвел его к аббатисе. Его заставили пересказать свой сон и спеть его стихи перед лицом ученых мужей, чтобы они могли судить о природе и происхождении того дара, о котором он говорил; всем им стало ясно, что Господь даровал ему небесную милость. Тогда они прочли ему отрывок из Святого Писания или проповеди и предложили, если он сможет, изложить этот отрывок в стихах. Он взялся за дело и на следующее утро повторил прочитанный ему отрывок, облеченный им в форму дивных стихов. Аббатисса, признав в этом муже благодать Божью, побудила его оставить мирскую жизнь и принять монашеский обет. Она приняла его в братское сообщество со всем, что у него было, и велела научить его по порядку священной истории. Он выслушал все, что мог узнать от них, запомнил и пережевал это, как чистое животное, жующее жвачку[902], и обратил в мелодичнейшие стихи, звучавшие так сладко, что его учителя в свою очередь стали его слушателями. Он пел о сотворении мира, о происхождении человеческого рода и всего бытия, об исходе Израиля из Египта и пути его в обетованную землю и о многих других историях, взятых из святых писаний; о воплощении, страстях и воскрешении Господа, о Его восшествии на небеса, о сошествии Святого Духа на апостолов и об их проповеди; также о страхе грядущего суда, об ужасах адских мук и радостях Небесного Царства. В дополнение он сложил много других песен о Божьих милостях и карах, которые, по его мысли, должны были отвратить слушателей от греха и обратить их к любви и добродеянию. Он был благочестивейшим мужем, смиренно посвятившим себя соблюдению правила, и с великим рвением противостоял тем, кто жил иначе; поэтому его жизнь закончилась так прекрасно.
За четырнадцать дней до того, как пришел час его ухода, он был сражен телесной немощью, позволявшей ему, однако, ходить и говорить. Невдалеке находилось здание, где содержались больные и умирающие. Вечером того дня, когда Кэдмон умер, он попросил своего помощника[903] подготовить в том здании место для него. Помощник сделал, как было сказано, хоть и был удивлен, поскольку Кэдмон совсем не был похож на умирающего. Они пошли в то здание и там говорили и шутили с теми, кто уже был там, до полуночи, когда он вдруг спросил, есть ли у них здесь святые дары. Они спросили: «Зачем тебе святые дары? Ты ведь не собираешься умирать, раз говоришь с нами так радостно, будто находишься в добром здравии». «Все равно, — сказал он, — принесите мне святые дары». Взяв святые дары в руки, он спросил у всех, прощают ли они его и не таят ли на него злобы, обиды или зависти. Все ответили, что прощают его и не питают к нему ни малейшей злобы, и в свою очередь спросили, любит ли он их. Он ответил: «Дети мои, я люблю всех слуг Божьих». Так, укрепив себя помощью Бога, он подготовился к путешествию в будущую жизнь. Потом он спросил, близок ли час, когда братья выходят на вечернюю молитву Господу. Ему ответили: «Он недалек». «Хорошо, — сказал он, — дождемся его». Осенив себя знамением святого креста, он склонил голову на подушку и уснул, и так в молчании окончилась его жизнь. Он служил Господу просто и чистосердечно, со спокойной преданностью, и так же спокойно покинул сей мир и отошел к Нему; и его язык, изрекший столь много благих слов во славу Создателя, последние слова также обратил к Нему, когда он осенил себя