Пока он утешал того человека, они подъехали к дому, и злой дух бежал, не в силах вынести приближения святого мужа. Женщина, освобожденная от мук, немедленно очнулась, как будто от сна, радостно вышла встречать человека Божьего и приняла поводья его лошади. Полностью восстановив здоровье тела и души, она попросила его спешиться и благословить ее дом и, преданно прислуживая ему, призналась, что при первом же прикосновении к поводьям почувствовала освобождение от мучивших ее страданий.
ГЛАВА XVIКак он жил и учил в монастыре Линдисфарн
Достопочтенный слуга Господа много лет провел в Мелрозской обители, умножая свои духовные подвиги, пока преподобный аббат Эта не перевел его в монастырь на острове Линдисфарн, чтобы там он в том же качестве помощника настоятеля продолжал учить братьев правилам монашеской жизни, подкрепляя уроки примером своего совершенства. Упомянутый преподобный аббат управлял тогда обоими монастырями, и пусть никто не удивляется, что на острове Линдисфарн, хоть и маленьком, имеются и епископ, и аббат с монахами. Так и есть, ибо этот остров населен слугами Господа, и все живущие там — монахи. Монахом был и Айдан, первый епископ этого места, который со своими учениками жил там по монашеским правилам. От него и до настоящего времени все здешние предстоятели наследуют титул епископа, однако монастырем управляет аббат, избираемый братией по общему согласию, и все священники, дьяконы, певчие, чтецы и прочие церковнослужители всякого звания соблюдают монашеские правила, равно как и сам епископ. Блаженный папа Григорий показал, что одобряет такой образ жизни, в своем ответе Августину, своему первому миссионеру в Британии, который спрашивал его, как епископы должны жить со своим клиром: «Поскольку ты, брат, согласно монашескому правилу живешь вместе со своим клиром в Церкви англов, обращенных промыслом Господа к вере, тебе лучше следовать правилам отцов наших, принятым в древней Церкви: никто из них ничем не владел отдельно, но все вещи у них были общими»[1269].
Придя в церковь (или монастырь) Линдисфарн, человек Божий начал учить братию монашеским правилам как учением, так и своим примером. Часто он по своему обычаю объезжал окрестные области, убеждая их жителей искать прежде всего небесного воздаяния. Слава о его чудесах росла все больше, а сила его молитвы вернула здоровье многим из тех, кто страдал от разных недугов; одержимые нечистым духом исцелялись, когда он касался их, молился над ними или просто велел демонам выйти из них. Даже в свое отсутствие он исцелял их своей молитвой или предсказанием об их исцелении; в их числе была и упомянутая уже жена префекта.
Среди братьев монастыря были те, кто предпочитал старые обычаи новому правилу[1270]. Но он привел лучших из них к принятию нового порядка своим терпением, постоянством и постоянным примером добродетели. Когда в своих спорах с братьями он уставал от горьких упреков тех, кто противостоял ему, то вставал и уходил, перенося беседу на следующий день, а потом, ничем не показывая обиды, спокойно повторял те же аргументы, что и прежде, пока не внушил им, как уже говорилось, свои убеждения. Его терпение было исключительным, а твердость тела и души, с какой он встречал противодействие, изумляла; на упрямство монахов он всегда отвечал безмятежностью, и было очевидно, что волнения, приходящие извне, усмиряются в его душе благодатью Святого Духа.
Он был столь ревностен в бдении и молитве, что иногда молился три или четыре ночи подряд, и все это время не ложился в постель и не слушал братьев, призывающих его отдохнуть. Это время он проводил в уединении, молясь в потайном месте, распевая псалмы или делая какую-либо ручную работу, чтобы победить сон; иногда же он обходил кругом весь остров, внимательно рассматривая каждую вещь на нем, чтобы ободрить себя после молитв и псалмопения. Он также обличал слабоволие тех монахов, кто раздражался, если какой-то брат вдруг прерывал их сон или послеобеденный отдых. «Никто, — говорил он, — не рассердит меня, прервав мой сон; напротив, он порадует меня тем, что, вырвав меня из бесчувствия, позволит сделать или обдумать что-либо полезное».
Так велика была его тяга к горнему, что, совершая таинство мессы, он никогда не мог завершить его, не пролив обильных слез. Когда он творил таинство Страстей Господних, он в душе представлял все, о чем говорил; с трепетом сердца он приносил себя в жертву Господу, и, призывая паству возвысить сердца и возблагодарить Господа, он возвышал собственное сердце еще выше, чем голос, и пел хвалы Всевышнему душой, а не языком. В жажде праведности он стремился исправлять грешников и, будучи кротким, спешил прощать кающихся. Часто он проливал слезы, когда кто-то признавался ему в грехах, прощал их слабости и своим праведным примером указывал им путь исправления. Одежда его всегда была очень простой, не выделяющейся ни чрезмерной опрятностью, ни неряшливостью. Даже сейчас в этом монастыре не принято носить дорогую и разноцветную одежду, довольствуясь той, что сделана из шерсти местных овец.
Этими и подобными им духовными упражнениями почтенный муж побуждал праведных следовать его примеру, а порочных и непокорных побуждал вернуться с ложного пути к достойной жизни.
ГЛАВА XVIIО том, как он устроил себе жилище на острове Фарне, изгнав оттуда демонов
Прожив несколько лет в монастыре, он испытал радость, получив от аббата и братьев позволение вести уединенную жизнь отшельника, о которой долго мечтал. Он был счастлив после долгого общения с миром удостоиться отдыха и Божественного созерцания и жить подобно тем, о ком псалмопевец говорит: «Пойдут от силы в силу: явится Бог богов в Сионе»[1271].
Начиная уединенную жизнь, он сперва выбрал себе скрытое место недалеко от монастыря. После того как он некоторое время побеждал невидимого врага молитвой и постом, он начал стремиться к большему и избрал для себя поле брани, более удаленное от глаз людей. Это был остров среди моря, называемый Фарне — не такой, как Линдисфарн, который то отрезается от суши волнами прилива, которые греки называют «ревма»[1272], то снова соединяется с ней узким перешейком, но лежащий в нескольких милях к востоку и окруженный со всех сторон глубоким и бескрайним океаном. Никто, кроме Божьего слуги Кутберта, не осмеливался высаживаться на этом острове в одиночку, но с приходом сюда воина Христова, вооруженного шлемом спасения, щитом веры и мечом духа, что есть Слово Божие[1273], все злые чары были рассеяны и злобный враг со всеми своими приспешниками обратился в бегство.
Изгнав этих тиранов, воин Христов стал, таким образом, законным монархом этой земли, выстроив на ней достойный своего царства город и подходящие для этого города дома. Главное здание было почти круглым, с расстоянием от стены до стены четыре или пять шестов[1274]; стена снаружи была выше человеческого роста, внутри же он сделал ее еще выше, убрав камни у основания, чтобы глаза и мысли не отвлекались бы, не мешая душе всецело устремляться к горнему, и чтобы благочестивый житель не видел бы из своего обиталища ничего, кроме неба над ним. Стену он строил не из тесаного камня, кирпича и раствора, а из дикого камня и торфа, добытых им из земли. Некоторые камни были настолько большими, что даже четверо людей не смогли бы их поднять, но с помощью ангелов Кутберт смог сложить из них стену. В его доме было две комнаты: одна — для часовни, другая — для житейских нужд. Закончив постройку стен, он срезал внутри и снаружи дома дерн и сделал крышу из грубо обтесанных палок и соломы. Вслед за этим он построил на острове еще один дом большего размера, чтобы братья, приехавшие навестить его, могли там отдохнуть; недалеко оттуда был источник с водой для их нужд.
ГЛАВА XVIIIО том, как он молитвой извел воду из сухой земли, и о его жизни в отшельничестве
Однако его собственное жилище, построенное на твердой каменистой почве, было лишено воды. Тогда человек Божий послал за братьями, ибо он тогда еще не отказался от общения с людьми, и сказал им: «Вы видите, что в моем жилище нет воды; так помолимся же Тому, кто превратил скалу в озеро воды и камень в источник вод[1275], чтобы Он не ради нас, но ради славы имени своего открыл нам источник воды даже в этих скалах. Давайте выроем яму в середине этой хижины, и я верю, что Он в своей благости даст нам воду». Они вырыли яму и на следующее утро нашли ее полной воды, что била снизу. Без сомнения, молитва человека Божьего извлекла ее из земли, что прежде была сухой и каменистой. С тех пор эта вода, что достойно удивления, никогда не переливалась через край, заливая пол хижины, но и не иссякла, сколь много бы ее ни брали, так что она никогда не превышала каждодневной потребности того, кто пользовался ею, но и не была меньше ее.
Когда Кутберт с помощью братии обустроил свое жилище внутри и снаружи, он стал жить там самым уединенным образом. Поначалу, когда братья навещали его, он выходил из своей кельи и прислуживал им. Часто он преданно омывал им ноги теплой водой, а иногда позволял им снять с него обувь, чтобы омыть ноги и ему. Он был настолько оторван душой от забот о земном и устремлен к горнему, что мог месяцами носить одни и те же кожаные башмаки. Иногда он носил эти башмаки от одной Пасхи до другой, снимая их только для того, чтобы омыть ноги, что он делал в день Тайной вечери[1276]. Из-за частых молитв и коленопреклонений, которые он творил в этой обуви, ноги и колени его покрылись мозолями. По мере того как его благочестие возрастало, он совершенно затворился в келье от людей, проводя время в посте, созерцании и молитве. Очень редко он говорил с кем-то через окно, которое вначале оставалось открытым, чтобы он мог видеть и быть видимым, но через некоторое время он закрыл и его и открывал только чтобы дать кому-либо благословение или по другому неотложному поводу.