., как и многие другие слова Писания, которыми он спасал нас от душевной дремоты и побуждал в должное время позаботиться о последнем нашем часе[1529].. На нашем же языке, хорошо зная наши песни, он так сказал о пугающем исходе души из тела[1530].
Никто из нас, в невольный путь влекомый,
не может быть столь мудр, сколь потребно,
чтобы узнать перед, своим уходом,
добро иль зло его душа увидит,
когда предстанет пред, судом посмертным.
Он также пел антифоны для нашего и своего утешения, среди которых был и этот: «Царь славы, Господь могущества, восстающий с победою над всеми небесами, не оставь нас сиротами, но пошли нам обетованный Дух истины Отца Твоего! Аллилуйя!»[1531].. Доходя до слов: «не оставь нас сиротами», он заливался слезами и долго плакал. Через час он обычно повторял и заканчивал гимн, и так продолжалось ежедневно. Когда мы слышали это, мы разделяли его печаль и слезы и в свою очередь рыдали и плакали; поистине, учение наше проходило в слезах.
В таком возвышенном состоянии мы провели пасхальные праздники до указанного мною дня. Он же радовался и хвалил Господа за то, что ему дозволено так страдать, и часто повторял: «Господь испытывает всякого сына, которого принимает»[1532], а также слова Амвросия: «Не такую жизнь я прожил, чтобы стыдиться и дальше жить среди вас, но не боюсь смерти, поскольку Господь, коему мы служим, есть добро»[1533]..
В те дни помимо нашего обучения и пения псалмов он был занят двумя небольшими трудами, достойными особого упоминания. Это были перевод на наш родной язык ради пользы Христовой начала Евангелия святого Иоанна до места, где говорится: «Но что это для такого множества?»[1534]. — а также перевод извлечений из «Книги круговращения» епископа Исидора, о которой он говорил: «Не хочу, чтобы мои ученики читали ложь или вотще трудились над этим после моей кончины»[1535].
Когда настал третий день отдыха перед Вознесением, его дыхание затруднилось, а ноги заметно распухли. Тем не менее он продолжал учить и диктовать; среди прочего он несколько раз повторил: «Учитесь же скорее, ибо я не знаю, сколько еще проживу и через какое время мой Создатель заберет меня». Нам же казалось, что он хорошо знает, когда придет его коней.. Всю ночь он вновь провел в благодарениях без сна.
На рассвете в четвертый день отдыха он велел нам без промедления закончить начатое письменное задание, и мы занимались этим до третьего часа. После третьего часа мы устроили шествие со святыми реликвиями, как положено было в этот день[1536]. Один из нас, оставшийся с ним, сказал: «Возлюбленный учитель, в книге, которую вы диктовали, осталась еще одна глава, но мне неудобно просить вас продолжить». Он же ответил: «Удобно. Возьми перо и пиши скорее». Так он и сделал.
В девятом часу он сказал мне: «В моей шкатулке осталось кое-что ценное: перец, носовые платки и благовония[1537].. Беги скорее и приведи всех священников нашей обители, чтобы я мог раздать им эти скромные дары, врученные мне Господом». Я с трепетом повиновался. Когда они пришли, он обратился к ним с настоятельной просьбой служить мессы и молиться за него; они с готовностью согласились. Но все они были печальны и плакали, в особенности из-за его слов о том, что они уже не увидят лица его в этом мире[1538]. Но они возрадовались, когда он сказал: «Пришло время, угодное моему Создателю, чтобы я мог освободиться от тела и отправиться к Нему, создавшему меня из ничего, когда меня не было. Я прожил долгую жизнь, и Святой Судия много заботился обо мне. Теперь время моего ухода настало[1539]., и душа моя жаждет видеть Царя моего Христа во всей красе Его»[1540].
Эти и многие другие дивные слова произнес он ради нашего блага, пока в радости не вступил на закате в свой последний день. Тогда упомянутый мной юноша по имени Вилберт[1541] снова сказал: «Возлюбленный учитель, осталось недописанным еще одно предложение»». Он ответил: «Так допиши его». Спустя краткое время юноша сказал: «Оно написано». «Хорошо, — сказал он, — теперь свершилось[1542].. Истину сказал ты[1543].. Подними руками мою голову, ибо радостно мне видеть святое место, где я учил[1544]., отправляясь к тому месту, где я буду говорить пред, моим Отцом». Сказав это, он опустился на пол своей кельи и со словами: «Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу» испустил дух. Можно без сомнений считать, что, поскольку здесь он всегда прилежно трудился во славу Божью, его душа была вознесена ангелами к желанным ему радостям небес. Все, кто наблюдал кончину нашего блаженного отца Беды или слышал о ней, сказали, что никогда еще не видели, чтобы человек заканчивал свои дни с таким благочестием и миром. Ибо, как ты уже слышал, пока душа его оставалась в теле, он пел «Отцу славу воссылаем» и иные слова во славу Божью и с воздетыми руками не уставал хвалить Господа.
Хотел бы, чтобы ты узнал больше о сказанном и написанном им, но неуклюжесть моего языка мешает этому. Несмотря на это, я намереваюсь с Божьей помощью написать впоследствии более полно о том, что я видел и слышал касательно него[1545].
IV.Гильдас Мудрый.О разорении Британии
Гильдас Премудрый (Gildas Sapiens) является самым загадочным английским историком. По отрывочным сведениям источников, он был сыном короля пиктов Кау, долго жил в Ирландии и умер то ли в Уэльсе, то ли в Бретани, в основанном им монастыре Руэс. Примерные даты его жизни — 500–570 гг. Сохранилось два жития Гильдаса, написанных в XI и XII вв. Небольшое сочинение Гильдаса является скорее риторическим, чем историческим, однако давно привлекает внимание историков как уникальный взгляд свидетеля на положении Британии в V–VI вв. Гильдас сурово осуждает своих соплеменников-бриттов, из-за грехов которых остров якобы подвергся нашествию англосаксов. Беда широко использовал не только фактологию Гильдаса, но и его обличительный пафос, который понадобился автору «Истории», чтобы оправдать завоевателей-англосаксов. В сочинении Гильдаса приводятся ценные сведения об истории Британии, хотя их нелегко отыскать среди библейских цитат и риторических иносказаний автора. Его язык почти лишен варваризмов, но стиль перегружен искусственными конструкциями и ассоциациями. Сочинение Гильдаса условно делится на три части: предисловие (с. 1–2), географическое и историческое описание Британии (с. 3–26) и осуждение светских и духовных правителей Британии (с. 27–110). Последняя часть почти полностью состоит из цитат и представляет значительно меньший интерес для историка. Часть ученых (А. Уэйд-Эванс, Н. Чедвик и др.) считала, что разные части сочинения написаны разными авторами, но это весьма сомнительно. Труд Гильдаса сохранился в составе четырех манускриптов (самый ранний относится к VIII в.). В одном из них он называется «Печальной книгой о бедствиях, разорении и завоевании Британии» (Liber querulus de calamitate, excidio et conquestu Brittaniae); такое название сохранено в некоторых изданиях, хотя подлинное название книги неизвестно.
Сочинение Гильдаса много раз издавалось (в том числе Моммзеном и Минем) и несколько раз переводилось на английский и другие языки. Новейшее издание с переводом см.: Gildas. The Ruin of Britain / Ed. and tr. M. Winterbottom. Chichester, 1978. Данный перевод осуществлен по изданию: Gildas. De Excidio Britanniae. Vol. 1–2 / Ed. and tr. H. Williams. London, 1899–1901.
В 2003 г. был издан превосходно откоментированный русский перевод труда Гильдаса: Гильда Премудрый. О разорении Британии / Пер. Н. Ю. Чехонадской. СПб., 2003.
В этом послании, которое скорее выплакано мною, нежели продекламировано, хоть и дурным стилем, но с благой целью, я вовсе не смотрю свысока и с презрением на всех людей, как может показаться, а лишь слезно оплакиваю общий упадок добродетели и умножение зла. Соболезную бедам и горестям моей родины и взываю к радости исцеления — не столько от тех опасностей, коим подвергаются храбрые воины посреди грозной битвы, сколько от тех, что вызваны праздностью. Признаюсь, что с бесконечной печалью сердца хранил молчание последние десять лет или даже большее время[1547], чему свидетель Господь, знающий всю истину. От написания хотя бы предварительного сочинения[1548] меня удерживало сохранившееся доныне сознание моей неопытности и слабости моих сил.
Я читал, что дивный судия не вошел в землю обетованную из-за сомнения в едином слове[1549]; что сыновья священника, принесшие чуждый огонь на алтарь, умерли мгновенной смертью[1550]; что народ в числе шестисот тысяч был любим Богом[1551]