Со времени своего заселения этот жестоковыйный и упрямый духом остров постоянно нечестиво восставал — ныне против Бога, а прежде против собственных сограждан[1590] или же против заморских царей и их подданных. Ибо нет для людского безрассудства большей низости и большей неправедности, чем отвергать страх Господень, братскую любовь к согражданам и почет, подобающий вышестоящим без вреда для веры, то есть нарушать законы божеские и человеческие, отрицать страх небесный и земной и руководствоваться только собственными влечениями и похотями.
Я, однако, умолчу об этих древних и общих для всех народов заблуждениях, которым до пришествия Христа во плоти было отдано в рабство все племя людей; также я не буду говорить о поистине дьявольских знамениях моей родины, почти превосходящих числом египетские, о тех уродливых созданиях, что до сих пор ютятся внутри или вовне опустевших городов и по присущему им обычаю пугают всех своим видом[1591]. Не стану я также хулить горы, холмы и реки, некогда губительные, а после обращенные на пользу человеку, который в слепоте своей вознес им божеские почести[1592]. Умолчу я и о долгих годах свирепости тиранов[1593], молва о которых дошла и до отдаленных стран, так что Порфирий, восточный пес, взбесившийся от ненависти к Церкви, изрек в присущей ему безумной и суетной манере: «Британия — провинция, богатая тиранами»[1594]. Я напишу лишь о зле, которое причинили острову жители иных, отдаленных стран во времена римских императоров. Я постараюсь написать об этом в меру своих способностей, не по сочинениям или трудам местных историков, каковые, если и существовали, давно сожжены врагами или увезены моими согражданами на кораблях в изгнание и потому недоступны[1595], но по сочинениям иноземных авторов, хотя они вследствие многих пробелов далеки от ясности[1596].
Императоры Рима создали мировую державу и, подчинив все соседние страны и острова на востоке, заключили благодаря мощи своей верховной власти мир с парфянами, жившими у границ Индии[1597]. После заключения этого мира войны на время прекратились почти повсюду. Однако ярость того пламени в его неуклонном продвижении на запад не могли сдержать даже синие морские волны; перебросившись через пролив, оно принесло на остров закон беспрекословного повиновения и подчинило невоинственный и неверный народ — не столько мечом, огнем и орудиями[1598], как других, сколько простыми угрозами или устрашением. Хотя внешне бритты подчинились эдиктам[1599], но глубоко в сердцах своих таили ненависть. Как только римляне по причине, как они утверждали, бедности этой страны вернулись в Рим, не опасаясь восстания, вероломная львица[1600] тут же убила правителей, которых оставили для поддержания и укрепления римской власти. Когда известия об этом деянии дошли до сената, и было послано быстрое войско для наказания коварных лис, они не стали выводить в море боевой флот для обороны страны или собирать армию и вести другие военные приготовления на суше. Нет, они обратили к врагу спины вместо щитов и подставили шеи мечам, когда трепет пронизал их до костей; весть об этом разошлась повсюду и вошла в поговорку: бритты не проявляют ни храбрости на войне, ни верности в мире[1601].
Вслед за этим римляне, убившие многих из этих неверных, сохранили прочих для рабства, отняли у них земли, обрекая тем самым на нищету, и вернулись в Италию, не оставив после себя ни вина, ни масла. Они также назначили наместников как кнут для спин жителей и ярмо для их шей, чтобы полностью подчинить эту страну римскому рабству и обуздать вероломный народ не военной силой, а плетью, а в случае необходимости разить его, как говорится, обнаженным мечом[1602]. Так остров из Британии сделался Романией, и все, что там добывалось, будь то медь, серебро или золото, несло на себе изображение Цезаря[1603].
Тем временем к острову, скованному льдом и морозом и расположенному в самом удаленном уголке земли, далеко от видимого солнца, впервые обратил свои лучи, то есть заповеди, истинный Сын. В конце дней Тиберия Цезаря ниспослал он, как нам известно, свои сияющие лучи на весь мир не с преходящего неба, но с высочайшего свода небес, что вне всякого времени[1604]. В то время вера Христова распространялась без всяких помех, поскольку император, вопреки воле сената, угрожал смертью тем, кто доносил на ее воинов.
Хотя обитатели Британии приняли заповеди теплохладно[1605], их не обошли девятилетние гонения[1606] тирана Диоклетиана. Во время этих гонений по всему миру разрушались церкви, найденные рукописи Святого Писания сжигались на улицах, а избранные пастыри Божьего стада избивались вместе с их невинными овцами, чтобы и следа христианской веры нельзя было отыскать ни в одной из провинций. История церкви повествует о том, какое в ту пору было смятение, какая резня, какие казни всех возможных видов, какое падение отступников, какие славные венцы мучеников, какая бешеная ярость их палачей и, напротив, какое терпение святых[1607]. В скором времени почти вся церковь покинула тьму этого мира и устремилась, как ей и подобало, к радостям Небесного Царства.
Бог, желающий, чтобы все люди спаслись[1608], умножил Свою милость к нам и причел к числу праведных не меньше людей, чем назвал грешными. Собственной Своей волей Он во времена упомянутых гонений, когда вся Британия была окутана густым покровом тьмы, возжег для нас яркие лампады святых мучеников. Гробницы, где покоятся их тела, и места их страданий, хотя их осталось немного по причине наших многочисленных грехов и опустошений, вызванных нашествием варваров, и поныне продолжают вдохновлять тех, кто видит в них неслабеющий свет божественной любви. Я говорю о святом Альбане Веруламском, Аароне и Юлии из Города Легионов и прочих мучениках обоего пола, несокрушимо стоявших с благородством духа в Христовой брани.
Первый из них, движимый любовью, скрыл преследуемого палачами исповедника и, когда был схвачен, в подражание Христу отдал жизнь за своих овец[1609]. Сперва Альбан спрятал его в доме, а потом обменялся с ним одеяниями, добровольно подвергнув себя опасности быть пойманным в одежде упомянутого брата. Угодив таким образом Богу, он после своего исповедания был предан жестокой смерти нечестивцами, которые в злобной гордыне несли римский стяг, и увенчался чудесными знамениями; горячей молитвой он открыл путь через русло благородной реки Тамесы, подобно такому же сухому пути израильтян, когда ковчег Завета долго стоял на камнях посреди Иордана[1610]. В сопровождении тысячи человек он прошел там, не замочив ног, в то время как текущие воды стояли по обе стороны от него, как стены обрыва; после он обратил своего палача, увидевшего эти чудеса, из волка в агнца и побудил его вместе с собой возжаждать венца мученика и храбро стяжать его. Прочие также были мучимы различными пытками, изуродованы неслыханными членовредительствами и без промедления оказались у дивных врат Иерусалима со свидетельствами своего мученичества. Те, кто выжил, укрылись в лесах, пустынях и тайных пещерах, ожидая от Бога, справедливого правителя всего и вся, наказания для их палачей и спасения своих жизней.
Когда прошли почти десять лет упомянутых гонений и отвратительные эдикты забылись за смертью их авторов, все воины Христа с радостными лицами вышли, словно после холодной и долгой ночи, в тишину и яркий свет поднебесья. Они восстановили разрушенные почти до основания храмы, выстроили и украсили базилики во славу святых мучеников и воздвигли их во многих местах в знак своей победы; они праздновали святые дни, чистыми сердцами и устами возносили молитвы и, как дети, радостно припадали к груди своей матери-Церкви.
Так длилась эта сладостная гармония между главой Церкви Христом и ее членами до тех пор, когда арианская ересь[1611], свирепая, как змея, изблевала на нас свой чужеземный яд и вызвала смертельные раздоры между братьями, жившими рядом. Так, словно по морскому мосту, всевозможные дикие твари начали приносить в своих гнусных пастях смертную отраву ересей и ядовитыми зубами вгрызаться в страну, где всегда рады были слушать новое и не желали крепко держаться за что-либо определенное.
Пока чащи тиранов росли и вырастали почти что в огромный лес[1612], остров сохранял свое римское имя, но не мораль и закон; он даже выбросил вовне свой собственный побег и послал Максима в обе Галлии в сопровождении многих соратников с императорскими регалиями, которые он не заслужил ни по рождению, ни по закону, но был выбран на манер тирана буйной солдатней. Этот человек скорее хитростью, чем отвагой, сперва с помощью лжи и вероломства подчинил своей незаконной власти соседние страны или римские провинции. Потом он простер одно крыло в Испанию, а другое в Италию, поместив столицу своей нечестивой империи в Тревере