О знаменитой кровавой вакханалии, устроенной петровскими солдатами в области Войска Запорожского и в других украинских землях, написано немало. Поэтому мы не будем здесь приводить данные о числе зверски убитых женщин и детей, о количестве казаков, с которых заживо содрали кожу или посадили на кол. Приведем лишь одно свидетельство современника, человека XVII в., которого жестокостью было трудно удивить; он признал, что того, что устроили на Украине русские, "и в поганстве (т. е. в языческие времена. — В.В.) за древних мучителей не водилось" (там же).
Узнав об украинской резне, султан, очевидно, утратил веру в возможность победы над московским войском и снова запретил хану вмешиваться в северные дела. Иным было настроение у Девлета — он пускает в ход интригу, прося помочь ему сераскира Бендер, одного из турок, бывшего его политическим единомышленником, а главное, обладавшего большим весом при султанском дворе. Сераскир вошел в контакт со Стамбулом, и вскоре великий визирь со[241]общил ему, что султан одобрит выступление Крыма, но лишь в том случае, если Турции будет гарантирована выгода от будущей победы над русскими шведско-татарского войска, т. е. если Карл XII и Девлет предварительно заключат с Турцией договор, согласно которому мир с царем они не подпишут, пока в трактат не войдет пункт об ограничении дальнейшего продвижения русских на юг. Весть об ответе Турции пришла к хану, когда он вопреки приказу султана уже вывел конницу к Днепру. Татары остановились, ожидая решения вопроса о новом договоре. Шведы передали свое согласие на предложение султана, хан — тоже, но, пока турки вели эту мелочную торговлю, грянула Полтавская битва и разом все переменила.
Примечательно, что бежавший после разгрома в Очаков Карл XII уже через полмесяца шлет своего постоянного представителя О. Клинковстрёма в Бахчисарай, не без оснований полагая, что хан его не оставит: ведь Девлет-Гирей был единственным в Европе правителем, интересы которого полностью совпадали со шведскими и который никогда не торговался с королем, а предлагал свою помощь на любых условиях. Карл не ошибся: хан остался на тех же позициях и после Полтавы (в противоположность Стамбулу, сразу прервавшему переговоры с королем без армии). В августе 1709 г. Девлет-Гирей предлагал (снова в обход Турции!) все свое войско, чтобы помочь Карлу пробиться в Померанию, где стояла крупная группа шведских войск.
Прежним остается отношение хана и к России, перед которой после Полтавы начинают заискивать иные державы. Он отказался от любых переговоров с петровскими дипломатами, когда те в августе 1709 г. прибыли в Бахчисарай для укрепления мира; им, по выражению Клинковстрёма, "тут же заткнули рот и отослали назад" (Возгрин В.Е., 1986, 225).
В 1710 г. в Крыму ведет переговоры новый посол Швеции С. Лагерберг — снова о заключении союза и снова с участием уцелевших от побоища казаков, которых осталось немало и на Украине, и в Крыму. Одновременно обсуждалась и проблема возвращения Карла XII из Турции в свою армию, стоявшую в Померании. Хан предлагал свое войско для "эскорта" королю, который должен был пробиться сквозь не[242]спокойные или прямо враждебные ему европейские земли.
Узнав о плане татар, встревожился Петр. Не возражая против турецкого эскорта, он послал в Стамбул протест против крымского сопровождения, понимая, чем грозит ему появление нескольких десятков тысяч татар в Польше или Северной Германии. Султан, согласившийся было на план Гирея, протест царя отклонил, но тот выставил ультиматум: если король не будет выставлен из Турции, то русские войска тут же пойдут с Украины к турецким границам, вдоль которых возведут свои крепости. Султан счел себя оскорбленным подобным вмешательством в его внутренние дела, а хан, раздувая этот гнев, склонял его к объявлению России войны. И вскоре она действительно началась по инициативе Гирея, в чем были уверены все современники (Возгрин В.Е., 1985, 74). Он же и начал военные действия, вступив на Украину вместе с находившимися в Крыму шведами, украинцами, донскими и кубанскими казаками.
Недолгая и бесславная для России, эта война окончилась известным событием. Царская армия была окружена у р. Прут вчетверо превосходящим турецко-татарским войском, которое получило таким образом возможность ее уничтожить. Собственно, здесь можно было не рисковать исходом сражения, надо было лишь ждать: у русских, оторванных от баз снабжения, уже заканчивалось и продовольствие и боеприпасы, начинался голод, который быстро завершил бы дело. По собственному признанию царя, ему грозил позорный плен, но снова все спасла огромная взятка, врученная окруженцами великому визирю Мехмед-паше Балтаджи (Новичев А.Д., 1963, 195).
Гирей яростно протестовал против переговоров с русскими, утверждая, что трофеи и так никуда не денутся, но все победила несравненная турецкая жадность — визирь и его чиновники, получив взятку, стали хлопотать о подписании мира, и вскоре Прутскии договор 1714 г. был заключен безвольным и слабым Ахметом III.
Для Крыма этот трактат был выгодным (возвращались азовские крепости и т. д.), но только на первый взгляд. Хан понимал, что содержащееся в договоре запрещение дальнейшего продвижения русских на юг лишь временная отсрочка наступлению России. Оно[243] могло бы быть остановлено единственно договором, в котором гарантом выступила бы какая-нибудь из сильных европейских держав, связанная союзами с еще более сильными государствами, Швеция например. И поэтому Гирей неоднократно пытался разжечь огонь войны Турции и Крыма с Россией, пока не кончилась русско-шведская война, с целью заключить более надежный турецко-русско-шведский мир, гарантированный желательно великими европейскими державами.
Однако влияние хана постепенно слабело. В Крыму обострялась внутренняя обстановка, вновь против Гирея выступают его ногайские мурзы. В Керчь и другие города были переброшены крупные янычарские отряды, что также не способствовало увеличению свободы действий хана.
ДЕВЛЕТ-ГИРЕЙ И КАНТЕМИР
В начале XVIII в. новое, возросшее значение для политики ханов получили дунайские владения Турции — Валахия и Молдавия. В советской историографии тема эта мало разработана, и даже в самых серьезных трудах встречаются неясности и лакуны. Так, например, когда речь идет о Молдавии, то рассматривается некая идеальная единая политика этого пашалыка[76]. И остается неясным, какая именно часть населения внешнюю политику определяла — угнетенные христиане, не столь многочисленное, но экономически мощное смешанное среднее сословие или же преобладающе мусульманского исповедания политические лидеры?
Наиболее актуальна эта научная проблема в применении к 1710-м гг. Девлет-Гирей, высоко ценя политический вес ставленника султана в Молдавии, граничившей с крымскими и украинскими (русскими) землями, настаивал на передаче этого важного поста верному ему человеку. За взятку ему удалось склонить турок в пользу Кючук-Хан-Темир-оглу (в русской традиции — Дмитрия Кантемира), отпрыска старинного крымскотатарского рода, шедшего по прямой линии от "железного старца" — Тамерлана. Кантемир давно уже жил в Турции, имея в Стамбуле свой дворец и занимая крупные посты при султанском дворе. Но[244] он был и личным другом хана, разделяя политическую концепцию Крыма (Возгрин В.Е., 1985, 75).
Тем не менее настало время, и втайне от султана и своего бахчисарайского друга Кантемир вступил в переговоры с русскими. Целью этой вполне личной политики было отколоть Молдавию от Турции и превратить административную власть над молдаванами в наследственную монархическую. Естественно, у этой политики были противники — бояре, например, склонялись к переходу под опеку Польши с одновременной республиканской реформой (Советов П.В., 1979, 316 — 319). Но Кантемир надеялся подавить оппозицию с помощью "московских методов", ставших на Украине общеизвестными. Впрочем, договора с Петром этот турецкий вельможа не заключал, пока царь не обязался обеспечить его и в случае провала его интриги (усадьба в Москве, солидное денежное содержание для семьи и свиты и т. п.).
Об авантюре Кантемира никто, кроме узкого круга доверенных лиц Петра, не подозревал: господарь по-прежнему участвовал в военных походах Девлет-Гирея, но когда он перешел на сторону царя открыто, то отвечать за своего протеже пришлось хану. Гирей, и без того давно уже вызывавший раздражение Порты своей независимостью, был обречен. Но турки опасались, что Девлет в отличие от большинства ханов добровольно в изгнание не удалится и окажет вооруженное сопротивление. Поэтому Стамбул терпеливо ждал случая, который мог бы окончательно скомпрометировать Гирея, а пока широко оповестил крымских мусульман об измене Кантемира и о роли, которую сыграл в этой истории их хан.
Такой случай вскоре представился. Как известно, Карл XII, не желавший добровольно покинуть свое турецкое убежище, не подчинился прямому указу султана и даже оказал янычарам, пытавшимся выдворить его силой, вооруженное сопротивление, сопровождавшееся человеческими жертвами (знаменитый "калабалык").
Тогда султан приказал заняться королем и его свитой хану. Тот с весьма щепетильной этой задачей не справился и тут же был смещен с престола — теперь уже навсегда. С этим смещением наступил конец славной плеяды Гиреев — сторонников независимого Крыма. Отныне ханы могли лишь ждать, кто из могучих[245] соседей первым протянет руку к этому созревшему плоду — Турция, Россия или Польша. Но если в самом начале XVIII в. подобный вопрос мог быть решен в нескольких вариантах, то каждое последующее десятилетие этого рокового для судьбы крымских татар века приносило все более шансов крепнувшей России.[246]
IX. ПОХОДЫ МИНИХА, ЛАССИ, ДОЛГОРУКОГО
КРЫМ НАКАНУНЕ ВТОРЖЕНИЯ
Еще в 1711 — 1712 гг., когда после катастрофы на Пруте шли переговоры о новом русско-турецком мирном пакте (действие Прутского договора было недолгим, он был аннулирован турками), хан всячески этот диалог тормозил. Тем не менее в 1712 г. был подписан трактат, согласно которому в течение 25 лет (срок его действия) Азов по-прежнему оставался во владении татар и турок; Каменный Затон и другие крепости у татарских границ восстанавливать после разрушения запрещалось. Вопрос о возобновлении "поминков" поднимался, но, очевидно, их анахронизм был настолько явен, что проблема этого средневекового рудимента безвозвратно утонула среди других, более актуальных, и никогда больше не поднималась.