ФЕВРАЛЬСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ
Когда до Крыма донеслась весть о долгожданном перевороте в обеих российских столицах, то в исходе аналогичной метаморфозы здесь не было сомнений[383] ни у сторонников революции, ни у ее противников. Последних оказалось слишком мало, они не пользовались никакой поддержкой большинства населения, отчего и признали разумным сложить оружие, не обнажив его. Губернатор мирно передал власть уполномоченному новообразованного Временного правительства Крыма. После чего последовала присяга на верность, которую вся администрация полуострова принесла новой власти. Никто из чиновников старого аппарата не видел, кстати, в отречении от "любимого монарха" ничего зазорного: ведь одними из первых стали на сторону Февраля генерал-губернатор Эбелов и командующий флотом Колчак!
Татарская деревня увидела в революции прежде всего то, что желала увидеть, — залог окончания войны, основную тяжесть которой приходилось нести именно ее сыновьям, не говоря уже об экономической стороне дела[101]. Но аполитичность села была велика — если в городах Советы рабочих и солдатских депутатов были созданы уже в марте 1917 г., то волостные и уездные Советы крестьянских депутатов — лишь летом. Сходным в этих органах власти было лишь то, что большинство и здесь и там принадлежало эсерам или меньшевикам. Даже в марте не было в Крыму ни одной большевистской организации. То есть основная волна арестов жандармов, полицейских, чиновников-монархистов, другие революционные акции произошли без участия большевиков. И это нимало не сказалось на радикальности перемен такого рода, происходивших не только в городе, но и в деревне. Так, в июле Советы Зуйской и Петровской волостей передали первичным крестьянским комитетам все имущество помещичьего имения Кильбурун; крестьяне Тав-Бодракской волости вынесли решение об отказе от воинской повинности, а делегаты феодосийских сел выдвинули требование о немедленной конфискации земель крымских помещиков (Надинский П.Н., II, 1957, 25).
Названные и некоторые иные действия — из числа крайних. Основная же масса Советов в Крыму была явно настроена на бескровное, ненасильственное, эволюционное перерастание буржуазного общества в народнодемократическое, к чему были основания. Процесс, начавшийся в Феврале, протекал здесь более мирно и свободно, чем в большинстве иных губерний.[384] Естественно, некоторые трения имелись в фазе практического осуществления революционных преобразований, и, конечно, шли острые дискуссионные схватки в идейнополитической сфере. Но и здесь сторонники планомерных радикально-репрессивных мер были в абсолютном меньшинстве: если эсеров в августе было всего 27 000, а меньшевиков — 7000, то большевиков — едва 250 человек (Гавен Ю., 1923, 8). Причем и эсеры и меньшевики Крыма, среди которых значительную часть составляла татарская интеллигенция, были весьма пацифистски настроены и во внутренней и во внешней политике. Они смыкались, например, с большевиками, отстаивая программу немедленного выхода России из империалистической войны, даже ценой уступки оккупированной противником территории.
Собственно, татарские интеллигенты и до революции твердо стояли по отношению к войне на пораженческой позиции, чем вызывали к себе повышенное внимание жандармского управления. Большинство лидеров национального движения выдвинулось из их рядов уже после революции. Показательно, что не все они были горожанами, многие — впервые в истории народа! — пришли в политику из татарской деревни. Назовем хотя бы братьев Яшлавских (дер. Ханышкой), Ибрагима Аджи (дер. Коккозы), Шейх-Якуба Халилова (дер. Эффендикой) и др. (Елагин В.Л., 1924, 41). Этим пацифистам, сторонникам компромиссного, постепенного пути развития, уже в 1917 г. противостояла так называемая группа Р. Медиева (А. С. Айвазов, X. Чапчакчи, Д. Сейдамет, С. Маметов), стоявшая за чисто революционный, насильственный переход к новому порядку.
В целом же гонимое до революции татарское национальное, демократичное по духу движение развернулось в 1917 г., как никогда раньше. Отлично сознавая, что избавиться, в частности, от пережитков прошлого, тащившего его назад, к средневековой духовной, социальной и экономической зависимости, Крым может только с помощью революционной России, участники этого движения полностью отказались от имевших в предреволюционные годы некоторое распространение идей сепаратизма. Они включили в свои программы (весьма друг от друга, впрочем, отличавшиеся) единую цель — построение нового Кры[385]ма, находящегося в федеративном союзе с преображенной Россией. Причем подобной точки зрения придерживались и самые ортодоксально магометанские политические группировки. Например, имевший большой вес среди верующих татар Мусульманский комитет[102]. При всем различии крымскотатарских партий и группировок, они были едины в главном: национальное движение нуждалось в организационном оформлении, стал необходимым представительный демократический парламент — Курултай. Первое, организационное собрание Курултая открылось в Симферополе 25 марта 1917 г. Двухтысячный делегатский корпус избрал на нем постоянный орган этого всекрымского народного форума — Мусульманский исполнительный комитет (Мусисполком) количеством в 50 человек.
Мусисполком Крыма быстро получил всеобщее признание (в том числе и центрального Временного правительства) как единственного, полномочного и законного административного органа, представляющего всех крымских татар и обладающего правом решать отныне все проблемы дальнейшего развития народа Крыма.
В своей политике Мусульманский комитет еще в апреле 1917 г. отмежевался от сепаратистской программы отдельных политиков, настаивавших на полной "автономизации" (по сути отделении) Крыма, и даже выпустил специальное воззвание, где объявил своей целью построение "демократического республиканского строя на национально-федеративных началах" (Южные ведом., 1917, №91). С комитетом солидаризовалась в этом вопросе и сплотившаяся позже, летом 1917 г., "Национальная партия", более известная как "Милли-Фирка".
Это не единственный пункт, общий для программ двух партий, своеобразно соединявших в своей деятельности религиозную и революционную идеологию, причем первую не в ущерб второй. Присягнув весной — летом на верность революционному правительству, они организовывали татарские манифестации в поддержку его, а в мечетях — моления за победу революции! "Чисто революционные" партии относились к подобным неординарным акциям с иронией. Впрочем, она быстро испарилась — после проповедей и публичных речей имама И. Тарпи, необычайно популярных[386] в народе и немало сделавших для уяснения широкими татарскими массами сути революции (Елагин В.Л., 1924, 43).
На Первом съезде Мусульманского комитета председателем его был избран бывший учитель, солдат С.Д. Хаттатов. Делегаты, в подавляющем большинстве крестьяне, провалили на выборах в руководство партии ряд кандидатов-помещиков (в том числе весьма авторитетного их лидера С.Б. Крымтаева), предпочтя им популярных в среде трудящихся Нумана Челеби Джихана (Ч. Челебиева), Д. Сейдамета, А. Озенбашлы, X. Чапчакчи, Енилеева, И. Тарпи, К. — Б. Крымтаева, С. Меметова, А. Боданинского и др.[103]
Ключевые не только в партии, но в масштабе всего Крыма посты заняли Ч. Челебиев (Временный комиссар духовного правления и одновременно Таврический муфтий), Д. Сейдамет (комиссар Вакуфной комиссии), А.С. Айвазов и М. Кипчакский (члены бюро мусульманской фракции Думы). Мусульманские лидеры пользовались авторитетом не только как патриоты и демократы, но и как опытные политики, прошедшие большую жизненную и профессиональную школу[104].
Показательно, что первым постановлением Мусульманского комитета стало решение о народном просвещении и лишь во вторую очередь он позаботился о создании необходимой для любой власти вооруженной поддержки — мусульманских добровольческих частей. Против этого национального отряда, кстати, также выступило Временное правительство Крыма, изо всех сил стремившееся сохранить монополию на власть. Тем не менее татарский батальон был вскоре признан как законная революционная часть всероссийским Временным правительством, которое даже усилило его, переведя для этого в Симферополь запасную часть Конного татарского полка. Татарский батальон стал первым поистине народным войском Крыма, вставшим на защиту прав своего народа и этим народом всегда поддерживаемым[105].
Что же касается первого упомянутого постановления, то впервые татарская русифицированная школа была передана в руки татар же. Но это ни в коем случае не означало стремления комитета ее обособить, оторвать от культуры России. В школе преподавались[387] русский язык и литература, история страны, а летом 1917 г. татарские преподаватели были отправлены за счет комитета в Москву на курсы повышения квалификации.
Комитет стремился к улаживанию всевозможных конфликтов, стихийно вспыхивавших между татарами и правительством в ходе аграрной реформы. Так, когда в южных волостях Крыма, на 58 — 96% населенных татарами (Соц. — эк. атлас Крыма, 1922, 9), вспыхнули беспорядки и крестьяне стали самовольно захватывать земли (дер. Кикинеиз, Байдары), то комитетчики, став посредниками, добились решения проблемы, приемлемого и для татар, и для администрации Советов (KB, 1917, №134).
Следующее важное решение комитета — о передаче вакуфного имущества или доходов с него татарским крестьянам, т. е. потомкам дарителей и собирателей этого народного достояния (ГТ, 1917, №3). Иная точка зрения была у правительства, считавшего, что вакуфы должны остаться в руках духовенства, но под контролем государства. Разгорелась дискуссия, тем более острая, что речь шла о все еще значительном имуществе — 88 тыс. десятин лучших земель и полутысяче домов и лавок. Комитет развернул широкую пропагандистскую работу в деревне, обосновывая свою позицию тем, что вакуфы, будучи переданы беднякам села, не только улучшат положение крестьян, но и лишат экономической базы духовенство, сохранившее в известной мере верность свергнутому царскому режиму. Естественно, село пошло за комитетом, как и беднейшие слои города. Именно в этот период, когда в городах и уездах крепли местные отделения партии, а Мусульманский комитет превращался в стройную организацию с четкой национально-демократической программой, его реальная сила основывалась на безоговорочной поддержке доверявших ему масс — от центра до самых глухих деревень (Бунегин М.Ф., 1927, 46). По сути комитет стал единственной партией, которая в новое время взяла на себя заботу о возрождении — экономическом и культурном — нации. Трудно назвать какую-либо иную группировку, которая в XIX — XX вв. столь четко и бескомпромиссно могла бы связать свою судьбу с борьбой по большому счету за возврат крымскому народу Крыма.