[407]. Наказаны были и приближенные люди. Число пострадавших было громадно. Все их богатства перешли в императорскую казну.
Императорский сын Гао хотел было бежать, но побоялся, что за это его род будет уничтожен. Он подал государю доклад, в котором писал:
«В то время, когда покойный государь был еще в полном здравии, он всякий раз угощал меня, когда я к нему являлся, и жаловал мне выезд, когда я покидал дворец. Я получал одежды из императорских кладовых, мне дарили лучших коней из дворцовых конюшен.
Я знаю, что должен умереть, но не решаюсь покончить с собой самовольно.
Как сын, я не могу считаться почтительным, как подданный, не могу считаться верным. А тому, кто не может быть верным, нет смысла жить в мире. Я прошу у вас разрешения умереть. Единственное мое желание – быть похороненным у подножья горы Лишань.
Для меня будет наивысшим счастьем, если кто-нибудь обо мне пожалеет».
Доклад был представлен правителю. Ху Хай остался им доволен, он вызвал Чжао Гао и сказал ему:
– Что-то он уж торопится!
– Ваш подданный просто предпочитает умереть, чем жить в бездействии, – ответил Чжао Гао. – Зачем же мешать ему?
Ху Хай одобрил доклад и распорядился выдать сто тысяч золотых на погребение.
Законы день ото дня все более становились суровыми, сановники боялись за свою жизнь, было много таких, которые пытались поднять мятеж.
А Эр-ши-хуан занимался возведением дворцов. Он приказал построить дворец Афан, проложить дороги. Налоги и поборы росли, все тяжелее становились повинности по охране границ.
Вскоре отбывавшие воинские повинности на границах Чэнь Шэн и У Гуан подняли восстание. Восстал и Шаньдун. Восставшие провозглашали себя ванами и хоу. Мятежные войска двинулись на столицу и, лишь дойдя до Хунмыня, повернули обратно.
Ли Сы несколько раз пытался дать правителю советы, но Эр-ши-хуан не допускал его к себе.
Однажды Эр-ши-хуан стал дознаваться у Ли Сы:
– У меня есть свои соображения, но у Хань Фэй-цзы я читал: «Когда император Яо управлял Поднебесной, залы возвышались над землей всего на три чи, в строительстве не применяли обтесанных дубовых бревен, для крыш не подрезали тростник. В те времена подворья для проезжающих ничем не отличались от дворцов. Зимой все носили одежды на оленьем меху, летом одежду из грубой ткани; пища состояла из необрушенного риса, похлебка – из лебеды и гороховой ботвы. Все ели из глиняной посуды, пили из глиняных чашек. Сейчас привратник и то питается лучше, чем тогда ели знатные люди.
Император Юй продолбил ворота Дракона – Лунмынь, проложил русла для девяти рек, насыпая девять плотин, и всю воду отвел в море. От трудов руки его были в мозолях, на бедрах не было пушка, на голенях не было волос. Он умер на чужбине и был похоронен в Хуэйцзи. Сейчас даже рабы не трудятся так, как трудился Юй».
А если это верно, то могут ли ныне почтенные люди позволить себе так утруждаться, жить на заезжих дворах и есть пищу, которую ест привратник, выполнять работу, которую выполняет раб? Сейчас на это способны только люди никудышные, и этого не пристало делать мудрецам.
Если Поднебесной владеет человек мудрый, он использует Поднебесную в своих интересах. Вот почему он и пользуется почетом. Мудрец безусловно может дать Поднебесной покой и повелевать народом.
Я тоже хочу приложить все старания, чтобы расширить свои владения, продлить процветание Поднебесной и избежать вреда. Как это сделать?
В это время Ли Ю, сын Ли Сы, был военачальником в Саньчуани. Полчища У Гуана прошли через те земли на запад, и Ли Ю не сумел им воспрепятствовать, тогда как полководец Чжан Хань разгромил У Гуана и изгнал его из своих земель.
Императорский посланец обследовал положение в Саньчуани, отстранил Ли Ю от должности и укорял Ли Сы за недосмотр. Ли Сы боялся ответственности и, желая польстить Эр-ши-хуану, на сей раз ответил ему таким письмом:
«Мудрый повелитель всегда придерживается естественного хода вещей и наказывает лишь после того, как дело расследовано. Если повелитель поступит так, то подданный всегда приложит все усилия, чтобы поддержать своего государя. Когда же разница между государем и подданным проведена четко, когда верхи и низы ясно понимают свой долг, мудрые люди прилагают все усилия по службе и стараются помочь своему государю, тогда в Поднебесной властвует только ван, и все ему подчиняются. Вот тогда и можно достигнуть предела удовольствий! Разве мудрый и просвещенный государь может не вникать в дела?
Вот почему Шэнь-цзы говорит: «Если тот, кто владеет Поднебесной, не ведет себя разнузданно, о нем говорят, что он “считает Поднебесную оковами”». Другого толкования нет.
Если же государь, не вникая в суть дела, трудится только сам, как трудились Яо и Юй, все равно Поднебесная будет для него оковами.
Не уметь совершенствоваться в ясном учении Шэнь-цзы и Хань Фэй-цзы, не уметь осуществлять путь расследований и наказаний, приспосабливаться к Поднебесной, трудиться в поте лица, чтобы поддерживать народ, – это обязанность черноволосых[408], а не того, кто управляет. Разве такой правитель достоин уважения?
Ведь если правитель заставляет людей поддерживать его, значит, он считает себя благородным, а людей – подлыми. Если же он старается поддерживать других, значит, он унижает себя и считает благородными людей.
Таким образом, тот, кого поддерживают люди, считается благородным, тот, кто сам поддерживает людей, считается подлым. Так уж повелось с древнейших времен.
Всех древних мудрецов почитали за благородство, всех глупцов порицали за их подлость.
А ведь Яо и Юй были из тех, кто поддерживал Поднебесную! Преклоняться и подражать им – значит утратить чувство уважения к мудрым. Здесь тоже кроется великое заблуждение. Может быть, их тоже следовало бы назвать оковами? Нет, это было бы ошибкой от неумения вникать в суть дела.
Поэтому у Хань Фэй-цзы сказано: «У слишком доброй матери бывают непутевые дети; в строгой семье не бывает строптивых рабов».
Почему же так получается? Потому что надо уметь наказывать построже.
По законам Шан Яна казнили всякого, кто осмеливался бросить горящий уголь на дороге. Бросить уголь – преступление само по себе небольшое, а наказание за него было тяжелым. Если так наказывали за легкое преступление, то как же наказывали за тяжелое! Поэтому народ не смел совершать преступлений.
Вот почему у Хань Фэй-цзы сказано: «Кусок холста – мелочь, и обыватель, найдя его на дороге, может его взять. Если же на земле будет валяться сто слитков золота, даже Дао Чжэ не посмеет к ним притронуться. Обыватель возьмет холст вовсе не потому, что он от этого разбогатеет, а Дао Чжэ не притронется к золоту не потому, что сто слитков для него ничего не значат, – просто за первое могут не наказать, а за второе обязательно отрубят руку».
И другой пример: городская стена бывает высотою не более пяти чжанов, но даже Лоу Цзи[409] перелезть через нее не может; гора Тайшань достигает ста жэнь[410] высоты, но на ее вершину свободно взбираются бараны.
Почему же это Лоу Цзи не может одолеть высоту в пять чжанов, а бараны взбираются на высоту в сто чжанов? Потому что стена отвесная, а гора пологая.
Просвещенные правители и мудрые ваны обладали могуществом и пользовались уважением лишь потому, что не шли иным путем. В результате они получали все выгоды в Поднебесной. Умея самостоятельно судить и выносить решения после изучения дела, они всегда усугубляли наказания. Поэтому в Поднебесной не было преступлений.
Не препятствовать ныне совершению преступлений, а способствовать тому, от чего у матери вырастают непутевые дети, – значит не понимать наставлений мудреца. А не понимать наставлений мудреца – значит отказываться от своих обязанностей перед Поднебесной. Разве это не достойно сожаления?
Если при дворе находятся скромные, честные, гуманные и справедливые люди, чрезмерная распущенность прекращается. Если рядом с государем стоят чистосердечные и рассудительные сановники, необъятная страсть к стяжанию ограничивается. Если в мире прославляются доблестные мужи, способные умереть во имя долга, процветанию разврата приходит конец.
Поэтому проявить свои добродетели может только тот правитель, который сам до конца постигнет искусство управления. Только так он может властвовать над своими подданными и совершенствовать мудрые законы. В результате он сам пользуется уважением и обладает могуществом.
Каждый мудрый правитель обязан уметь идти наперекор миру, уметь воспитывать свой народ, устранять то, что ему ненавистно, и давать то, что ему желательно. Тогда он при жизни будет пользоваться уважением, а после смерти сохранит славу мудрого и добродетельного.
Вот почему мудрый государь должен действовать самостоятельно. Ведь власть находится у него, а не у сановников, он может смыть грязь, прикрывающую гуманность и справедливость, может закрыть слишком болтливые рты, но может и воспрепятствовать деяниям доблестных мужей, закрыть дорогу умным и просвещенным.
Лишь в том случае, если он будет прислушиваться только к голосу своего разума, он не будет очарован деяниями доблестных мужей, руководствующихся гуманностью и долгом, а не законом. Советами и ожесточенными спорами его нельзя будет никому склонить на свою сторону. Вот тогда он сможет действовать так, как ему угодно, и никто не посмеет ему воспротивиться.
А если это будет так, можно сказать, что он постиг искусство Шэнь-цзы и Хань Фэй-цзы и усовершенствовал законы Шан Яна. А когда совершенны законы и ясны принципы управления, о мятежах в Поднебесной не может быть и речи.
Поэтому и говорится: «Мудрый путь управления, которого придерживались древние цари, тернист, вступить на него легко, но идти по нему может только мудрый».