я. Мы люди грубые, невежественные и, возможно, сами не знаем, что говорим!»
– Что это за речи?! – говорил тогда я. – Если следовать вашим советам, то жителям Шу вовсе незачем было менять одежду, а жителям Ба ни к чему было менять свои обычаи! Мне противно слушать такие рассуждения. Дело это великое, и вам с подобными делами сталкиваться не приходилось. Но и я, действуя слишком поспешно, не имел времени вникать во все подробности. Разрешите теперь изложить вам о нем вкратце. В мире прежде должны появляться необыкновенные люди, а потом уже возникают необыкновенные деяния. А когда налицо необыкновенные деяния, появляются и необыкновенные заслуги. Необыкновенный человек отличается от простых людей. Поэтому и говорится: «Простой народ боится всего, из чего возникает необыкновенное». Зато когда достигается согласие, в Поднебесной наступает спокойствие.
В древности, когда могучие реки выходили из берегов, народ в поисках убежища вынужден был переселяться с места на место, терпел всевозможные лишения и беспокойства. Император Юй, заботившийся о людях, как о своих родных, запрудил реки, обуздал Янцзы, расчистил русло Хуанхэ и все реки направил в Восточное море. В результате в Поднебесной наступило вечное спокойствие.
Разве такое усердие должен проявлять только народ? Ведь Юй не только носил заботы в душе, он и сам трудился так, что руки его покрывались сплошными мозолями, а кожа на теле огрубела и на ней не росло ни одной пушинки. Благодаря только этим заслугам он прославился на века, и даже сейчас слава о нем не померкла.
Разве подражание мудрым государям заключается в том, чтобы вникать во все мелочи, углубляться в писания, перенимать их привычки, слепо верить тому, что читаешь, и радоваться тому, чему люди радовались в те времена?
Нет, мудрые государи воспринимали лишь возвышенные суждения, следовали глубокомысленным советам, создавали династии и устанавливали законы на многие века. Поэтому, стремясь все объять, они тщательно обдумывали, каким образом в добродетели сделаться равными Небу и Земле.
Разве в «Шицзине» не говорится:
Все, что под небом, леса и поля —
это великого вана земля!
Все населенье Земли, до границ —
вану верно, пред ним падает ниц!
Поэтому мудрые государи стыдились, если их милости изливались не на все живое, что находится в пределах шести соединений[501] и вне восьми сторон[502].
Ныне все без исключения люди, носящие пояс и шапку, пользуются в государстве счастьем и благополучием. Никто из них не забыт. Что же касается варваров «и» и «ди», то у них существуют свои особые обычаи, живут они в отдаленных землях, куда невозможно проникнуть ни на судах, ни на колесницах; там есть места, где редко встретишь человека, эти люди, обладая нравом замкнутым, не воспринимают поучений. В пределах своих владений они нарушают долг и этикет, а за их пределами творят зло и беззакония, совершают убийства. Государь и подданные как бы поменялись местами, стерлась граница между уважаемыми и презренными, невинно гибнут отцы и старшие братья, сироты и младшие братья обращаются в рабов, взывают и плачут в разлуке. Возмущенные, они ропщут:
– Мы слышали, что Срединное государство достигло вершин гуманности, добродетель его разлилась океаном, а милости распространились повсеместно на все живое. Так почему же забыты мы? Ведь мы мечтаем о них и жаждем их, как засыхающее без дождя дерево. Даже закоренелый преступник и тот может пролить слезы и спросить: почему не сжалится над нами мудрый государь?
Вот почему государь двинул войска на север, чтобы покарать варваров «ху»; отправил посла на юг, чтобы показать свою силу и превосходство и широко распространить добродетели. Правители обеих сторон[503] стекаются к нему во множестве, желая получить титулы и звания. Линия застав перенесена на реки Мэйшуй и Жошуй, граница прошла через Цзангэ, через гору Линшань проложен путь, через реку Суньюань возведены мосты, и, таким образом, открыт путь гуманности и справедливости, заложены основы добродетельного управления. Впредь будут распространяться обильные милости, и самые отдаленные народы перестанут нас чуждаться. Ранним утром они будут озарены ярким светом, благодаря чему прекратятся войны здесь, окончатся наказания и кары там. А разве не называется благополучием такое положение, когда близкие и дальние живут в согласии и мире, когда внутри и вовне наступает спокойствие? Уберечь народ от гибели, дать ему покой и привить добродетель, заслуживающую уважения, спасти от упадка одряхлевший мир, продолжить незаконченное дело династии Чжоу – вот первостепенная задача Сына Неба! Народ хотя и утомился, но это придаст ему силы, и тогда его не остановишь! Ведь не было того, чтобы заботы и труд ванов не увенчались радостью и покоем. А если так, то миссия принявшего волю Неба определяется этим.
Если при этом совершать обряды жертвоприношений на горе Тайшань и на горе Лянфу[504], применять бубенцы на императорских выездах, то слава Сына Неба будет выше славы трех царей, а хвалить его будут наравне с пятью императорами.
Тот, кто смотрит и не видит, кто слушает и не слышит, подобен огромному грифу, парящему в беспредельном небесном просторе. Но стоит ему запутаться в сетях, как он смотрит лишь на пересохшее болото. Как это прискорбно.
Вследствие этого почтенные старейшины отказались от тех мыслей, с которыми пришли сюда, и от своих предложений и в один голос выразили свое восхищение:
– Ханьский дом поистине добродетелен! Мы, грубые и неотесанные люди, только и мечтали услышать об этом. Хотя народ устал, мы просим разрешения идти впереди него!
Они еще немного помедлили и удалились».
Однажды Сыну Неба донесли, что Сыма Сян-жу, будучи послом, вымогал взятки. Сыма Сян-жу был отстранен от должности, однако через год был снова вызван ко двору и назначен ланом.
Сыма Сян-жу был косноязычен, но писал прекрасно. Он давно страдал болезнью «неутолимой жажды».
Породнившись с Чжо Ван-сунем, он стал богатым. Занимая должность, он в то же время не хотел, как другие сановники, заниматься государственными делами, часто сказывался больным, жил праздно и не питал никакого уважения к титулам и званиям.
Сыма Сян-жу всегда сопровождал Сына Неба на охоту в Чанъян. В это время Сын Неба начал слишком увлекаться охотой на кабанов и медведей, полюбил верхом на коне гоняться за дикими животными. Сыма Сян-жу представил доклад, в котором отговаривал Сына Неба от такого увлечения.
В докладе говорилось:
«Я слышал, что бывают вещи, которые принадлежат к одному роду, но обладают различными свойствами. Так, У Хо хвалят за силу, Цин Цзи[505] – за ораторские способности, Мын Бэня и Ся Юя[506] – за храбрость. Я, глупый, считаю, что если люди могут отличаться друг от друга своими особыми качествами, то это должно быть свойственно и зверям.
Ныне вы, государь, увлекаетесь опасным делом: охотитесь на хищных зверей. А вдруг вы встретитесь со зверем, обладающим какими-то из ряда вон выходящими особенностями, натолкнетесь на неожиданную опасность или же попадете в колею сопутствующей колесницы, а та не успеет свернуть в сторону: люди не успеют проявить свою ловкость, и тогда даже сила и ловкость У Хо и Фын Мына[507] окажутся бесполезными. Пострадают и сухие деревья, и гнилые пни. Ведь это равносильно тому, что допустить «ху» и юэсцев к вашей колеснице, а цянам и варварам «и» дать возможность ухватиться за ее заднюю перекладину! Разве это не означало бы гибель?
Но пусть будет это занятие совсем безопасным, все равно не к лицу Сыну Неба так увлекаться им.
Ведь даже если ехать по заранее расчищенному пути, мчаться по проложенной дороге, и то следует все время думать, как бы не выпустить из рук поводья. А если мчаться по бурьяну, скакать по холмам и курганам, радоваться всякой встрече со зверем, забывая о возможных неожиданностях, не трудно и пострадать.
Нельзя быть спокойным, даже считая легким вес десяти тысяч колесниц, нельзя радоваться тому, что выбираешься на дорогу, на которой встречаются опасности, хотя бы и редко. На вашем месте, государь, я ни в коем случае не поступал бы так.
Проницательный видит то, что еще не сбылось, мудрый избегает опасности еще до того, как она покажется. Несчастье всегда таится в неизвестности и возникает перед человеком неожиданно. Поэтому у простых людей существует поговорка: «Тот, кто накопил тысячу золотых, не станет сидеть на крыльце»[508]. В этом кратком выражении заключен глубочайший смысл! Хотелось бы, чтобы вы вникли в его суть».
Высочайший благосклонно отнесся к докладу Сыма Сян-жу, прекратил охоту и возвратился во дворец Ичунь[509]. И здесь Сыма Сян-жу сочинил оду, в которой выражает свое сожаление по поводу ошибок, когда-то допущенных Эр-ши-хуаном.
В этой оде говорится:
По склону крутому свершая подъем,
В дворец величавый мы входим вдвоем.
Вот виден уже островок на реке,
Маячат зубцы южных гор вдалеке.
Зловеще-прекрасны ущелья в горах,
И гулкое эхо вселяет в нас страх.
Потоки несутся с гор к морю вовеки,
В низинах же мирно сливаются реки.
Мы зрим, сожалея, тенистые чащи
И пышный бамбук, в рощах твердо стоящий.
Холмы будто мчатся наперегонки
К востоку. И каменно ложе реки.
Забвеньем укрылся здесь Эр-ши-хуан,
Но те злые дни скрыл далекий туман…
Ван царство свое вел кривою дорожкой,
Не чтил мудрость древнюю неосторожно,