Смущал себя морем наветов и лжи
И кончил своей же рукой свою жизнь.
О, горе судьбы! Зол безжалостный рок!
Себя не умел ван вести – вот порок.
Разбросаны всхолмья могильны в глуши,
Голодный удел – для голодной души.
Но порвана связь давно с мрачным былым,
Его за пределом развеялся дым.
Где камни живые? Растений волшба?
На небе девятом… О, злая судьба![510]
Вскоре Сыма Сян-жу получил должность управителя садов Благочестия и литературы.
Прежде Сыну Неба очень нравилась «Поэма о Цзы-сюе», но с некоторых пор Сыма Сян-жу стал замечать, что она начинает надоедать государю, и потому сказал:
– Что касается событий, происходивших в императорских заповедниках, то тут восхищаться нечем. Но у меня есть «Ода о великом человеке», которую я когда-то написал, но вам о ней не докладывал. Если разрешите, я ее вам представлю.
Сыма Сян-жу считал эту оду жизнеописанием бессмертного небожителя, пребывающего в праздности среди гор и озер. Это худощавый старец, по виду непохожий на императоров и ванов.
Сыма Сян-жу представил «Оду о великом человеке». В ней говорилось:
В мире великий жил-был человек,
В Серединном округе проводил свой век.
Хоть жилье его – все десять тысяч ли,
С теснотою сдружить они его не могли.
По обычьям, теснящим сердца, он тужил…
И взлетел в небеса – ими он дорожил,
Взмыл на радугу мигом земли старожил
И на облаке вышнем привольно зажил!
До зловещей звезды знамя поднял и к ней
Не бунчук привязал, а сияние дней!
В бахроме Сюаньши засверкал звездный стяг,
И кометы, его освещая, хвостят!
Вот качает уже гордым знаменем он,
Доброй славой такой – всякий будь увлечен!
Он из радуги огненный сделал чехол,
Чтоб кометный «бунчук» в нем сохранность обрел!
Но померкли огни, тьмы настала пора,
Тучи небо закрыли, и взвыли ветра,
Белым слизнем вползает в кромешную чернь
Колесницы драконьей пугающий червь!
Вверх и вниз проползает, свивается в круг
Или вдруг, разгоняясь, рвет вожжи из рук!
А щетина драконья красна и черна,
И топорщится, страшно встав дыбом, она!
Скачут мелко драконы ужасные, дробно,
Захрапят, если вбок путь несет их недобрый.
То, как вкопаны, головы вздернув, стоят,
То рванутся вперед, то назад полетят,
То помчатся опять – только ноги мелькают!
То друг друга порой на скаку окликают,
То прижмутся друг к другу в пугающей ласке,
Твердь ночную топча победительно-властно,
Вверх подпрыгнут высоко, бывало, и – хлоп! —
Снова к цели несутся в безумный галоп!
Их сиянье напором туману грозит!
Блеск лучей их тяжелые тучи разит!
Злые духи на север направили бег,
С юга мчатся туда, где святой человек!
Он вьющихся дорог уж пересек границы,
Сквозь щели Фэйцюань он на восток стремится.
Святых и небожителей зовет в единый стан,
В один их строит строй – лететь на Ягуан!
Пятерых он владык высылает вперед,
На высоты Линьяня Тай-И он зовет!
Сюань-мынь – слева брезжит, справа – Хань-лэй вдали,
Позади – Юй-хуан, впереди – Бог Лу-Ли,
Его служка – всезнающий здесь Бо Яо,
И Сянь Мынь, и Ци Бо – лекарь славный его!
Сдался в страхе Чжу Юн, поступив по уму,
Уничтожив туман, вслед плетется ему!
– Десять тысяч к своим я прибавлю возков,
И поставлю я зонт из цветных облаков! —
Праведник возгласил. – На прогулку, вперед!
И Цзюй Ман, проводник, предо мной пусть идет!
Танский Яо его на вершине Чунь-шань принимал,
И пред Юйским он Шунем – на Цзю и не только
предстал!
Все смешалось, запуталось, ссыпался строй,
И за роем летит хаотический рой…
Все кишат и толкутся, как стая ворон,
Друг от дружки терпя временами урон.
Задевают друг друга, цепляют и рвут…
Да, бесчисленны сонмы смешалися тут!
Будто капель в дожде – сих существ здесь полно,
Все небесное скрыли, толчась, полотно!
То рядами стоят бесконечной стеной,
То сгрудятся тернистою кущей лесной,
То рассыплются вмиг, как рыбешки по дну,
То, напротив, сбиваются в кучу одну —
В Грозовые чертоги туман их ведет,
К бесовскому ущелью – пещерный прям ход.
– Восемь гроздий насквозь мне отныне ясны,
И четыре далеких я вижу страны!
И еще девять рек, и пять речек еще
Одолел я в пути, к цели весь обращен!
Среди гор я вулкан миновал наяву
И в ладье по Жошуй мерной глади плыву.
Добираюсь до острова – он по пути,
По песку золотому приятно идти!
На Цзун-цзи опускаюсь чуть-чуть отдохнуть,
Сил купанье веселое даст мне на путь!
Водяному Пин-и я велю поплясать,
А Нюй-ва прикажу я на лютне играть!
Но сгущается мгла, зреет ливень в ночи…
– Где Бин-и, чтоб упреком Фын-бо подучил?
Затевается в небе лихая гроза…
Где Бин-и, пусть Юй-ши он придет наказать!
Я на Запад стремлюсь, где хребта мощен вид,
Куэньлунь в горделивой там дымке стоит,
Вот дорога в Саньвэй, крут там горный порог,
Вот Ворота Небес и Владыки чертог!
Вместе с Яшмовой Девой отсюда уйду,
На Ланфын, в окружении ближних, взойду,
Сразу птицам-коням прикажу встать стеной,
Пусть белеет Иньшань позади, подо мной!
Воспарил я над Кряжем, вместившим всю тьму,
И своими очами я зрю Си-ван-му!
Голова угнездилась ее в небесах,
Светлой яшмы венец у нее в волосах,
Весть благую ей черная птица несет,
Три ноги у нее и ей ведомо все!
Я мечтаю в ночи и на свежей заре:
Столько лет бы прожить, сколько белой горе!
А не то – хоть минует и тысяча лет —
На печальной душе ликования нет!
Колесницу пора мне назад повернуть,
У Бучжоу мой славный кончается путь!
Пью ночную росу, а в обед – на Юду,
Поутру ж закусить я туманом пойду.
А нежней лепестков ириса пищи нет,
Подойдет для еды мне и яшмовый цвет.
Восхожу я сперва осторожно, как пар,
Вдруг, дрожа и колеблясь, взметнусь, как пожар!
Внутрь блистающих молний тропу нахожу
И Фынлуньские топи насквозь прохожу.
Колесницы все ниже, туману я вспять
Вечным странником в путь отправляюсь опять…
За ущелья родные, оставив Цюйчжун,
К краю севера – вот он рубеж! – ухожу.
Высоту Сюаньцзю на скаку миновал
И у Врат Холодов ветровой встретил шквал!
Гребней скал нет уже, нет земли и небес,
Даже край мирозданья растаял, исчез!
Хоть и зряч я, не слеп – ничего ни видать,
Я стою в тишине, затаившись, как тать!
В пустоте бесконечной уже я по грудь,
И никто не разделит со мной скорбный путь…[511]
Сыну Неба очень понравилась «Ода о великом человеке», ему даже показалось, что он сам витает в облаках, плавает между небом и землей.
Вскоре Сыма Сян-жу заболел. Он окончательно покинул свою должность и жил у себя дома в Моулине.
– Сыма Сян-жу тяжело болен, – сказал однажды Сын Неба. – Надо взять у него все его сочинения, иначе они могут затеряться.
Императорский посланец Со Чжун отправился к Сыма Сян-жу, но уже не застал его в живых. В доме его никаких книг не оказалось.
Посланец обратился к жене Сыма Сян-жу, и та сказала:
– У него никогда не было книг. Всякий раз, когда он создавал что-нибудь, приходили люди и уносили написанное. Но перед смертью он передал мне один свиток и сказал: «Если придет посланец за книгами, отдай ему это». Больше у меня ничего нет. Здесь он пишет о возведении алтарей и жертвоприношениях Небу.
Она отдала свиток Со Чжуну, а тот вручил его Сыну Неба. Сын Неба был очень удивлен.
В свитке говорилось:
«Начиная с древнейших времен, с тех пор как Небо создало людей, и вплоть до династии Цинь правители избирались Небом.
Они руководствовались унаследованным и углублялись в изучение древних нравов. Невозможно сосчитать таких, которые запутались и пришли в упадок, бесследно исчезли, не добившись славы.
Начиная со славного императора Юя можно насчитать семьдесят двух правителей, которые оставили после себя доброе имя.
Не бывало таких случаев, чтобы не процветали правители, соблюдавшие нравственность, и не бывало таких случаев, чтобы не погибали правители, совершившие ошибки.
Как далеки от нас времена Сюань-юаня![512] О них подробно ничего не известно. В «Шестикнижии»[513] можно прочесть лишь о деяниях пяти императоров и трех ванов, в «Шуцзине» говорится: «Мудр государь – благородны его сановники!».
Если исходить из этого, то нет более прославленного государя, чем танский Яо, нет более мудрого сановника, чем Хоу Цзи.
Хоу Цзи начал свою деятельность при Тан[514], Гун Лю прославился среди западных жунов. Вэнь-ван изменил порядки, благодаря чему династия Чжоу достигла великого процветания на тысячи лет, утвердилась великая справедливость. Разве это было не прекрасное начало, не прекрасный конец? И единственной причиной этого было то, что отсутствовала нерешительность, и это передавалось в поучение потомкам. Когда законы равны для всех, легко приобрести уважение; когда обильные милости бьют ключом, легко добиться богатства; когда правила ясны, они легко усваиваются; когда право наследования строго соблюдается, легко продолжать дело предков. Вот почему Чжоуская династия процветала даже тогда, когда наследник престола был еще в пеленках[515], а в дальнейшем он затмил двух владык[516]