ах Пинчжунь шу и Хочжи чжуань у Сыма Цяня, в главе Шихо Чжи у Бань Гу и в Янь-те лунь действительно ставится много интересных и важных вопросов. Однако практическое осуществление этих идей встречало, как показывают трактат Сыма Цяня и другие источники, самое упорное сопротивление. Частые смены валюты, формы и веса монет вели к неразберихе, к скачкам в ценах, и только полная монополия государства на эмиссию денег смогла постепенно стабилизировать положение в этой области. Сложную борьбу вызывали предложения и практика проведения монополии на соль и железо. Когда император принял предложение о введении этой монополии, то он решил поставить во главе ее тех чиновников, «кто до этого разбогател на [производстве] железа и [добыче] соли», но эти люди, как показала практика, продолжали обогащаться, теперь уже на государственной ниве. Да и сама монополия не принесла ощутимых благ народу, как через несколько лет докладывал Бу Ши (правда, противник этих мер): «Право государственной власти на добычу соли и производство железа создавало неудобства [для населения], которое страдало от плохого качества железных орудий, высоких цен, а временами власти даже силой заставляли народ покупать все продаваемое [казной]». Таким образом, от провозглашения идей вмешательства государства в экономику до практического их осуществления было весьма далеко. Их реализации сопротивлялись государственный аппарат с его продажностью и косностью и прослойка знати и богачей. Поэтому [52] государственная монополия на соль и железо в ханьском Китае не стала постоянной: казенная монополия, характерная для периодов усиления центростремительных тенденций в империи, сменялась периодами господства в этих областях частного предпринимательства и невмешательства казны.
Сыма Цянь уделяет внимание и финансовому положению империи, попыткам У-ди сбалансировать доходы и расходы и разным финансовым мероприятиям. В Хань существовали два ведомства, связанные с финансами: Шаофу и Дасынун. Ведомство императорского двора Шаофу, появившееся в империи Цинь, ведало сбором налогов с гор, морей, водоемов и озер, с промыслов, каналов и плотин, с рынков и с царских поместий. К нему же относились императорские оружейные, пошивочные и прочие мастерские, основанные на рабском труде.
Через Шаофу значительная часть из общих средств страны шла исключительно на содержание царского двора, особы императора, на ритуальные службы правящего дома. Общефинансовое ведомство, которое фактически ведало и земледельческими делами, называлось в империи Цинь Чжису нэйши, а в Хань — Данунлин, Дасынун или просто Данун. В его ведении были все налоговые поступления ханьского государства — от поземельного, подушного и подворного налогов с населения, поступающих в натуральной и денежной форме, до доходов, по-видимому, от торговли и всех видов трудовых повинностей. В Хань шу указывается, что «в руках этого ведомства находились все злаки и товары» [46, т. II, с. 1117], а следовательно, и транспорт и склады. В гл. 30 упоминается о том, что «ведомству Данун с помощью перевозок товаров и уравнительной торговли ими, с использованием обложения, [получаемого от монополии] на соль и железо, вместе с собираемыми податями удавалось обеспечить все расходы». Оба ведомства дополнительно получали средства от продажи титулов, откупов от наказаний, дополнительных поборов с торговцев и от конфискации излишков. Средства ведомства Данун шли в основном на армию и военные кампании, на содержание огромного государственного аппарата, на многочисленные стройки и сооружения.
Естественно, что большое место в этих ведомствах занимали вопросы денежного обращения, так как часть налоговых и прочих поступлений, доходы от рынков оформлялись в деньгах, которые в империи Хань занимали уже важное место. Как известно, наиболее ранним эквивалентом обмена в древнем Китае были раковины бэй (упоминаемые Сыма Цянем панцири черепах в исследованиях китайских ученых по истории денег обычно не фигурируют). Постепенно с периода Чуньцю, по мере развития хозяйства и роста торговли, появляются медные деньги разных форм. Золотые деньги никогда не играли заметной роли в Китае. Наиболее распространенными типами [53] медных денег в VIII-III вв. до н. э. были лопатообразные бу-би *** ***, ножеобразные дао-би *** *** и в конце концов вытеснившие первые две разновидности круглые деньги хуань цянь *** *** (подробнее см. [40, с. 28]). В каждом из этих типов существовали свои подтипы и разновидности, предпринимались попытки замены одних другими. Так, по сообщению Го юя (гл. 3), в 524 г. до н. э., при Цзин-ване, было решено отменить легкие и ввести тяжелые монеты. Цинь Ши-хуан, объединив страну в 221 г., унифицировал денежную систему, ввел круглые монеты бань-лян и запретил остальные виды денег. Династия Хань пыталась воспринять циньскую систему, и в частности монетную единицу бань-лян, однако первый век господства ханьского дома характеризовался, как показывает трактат, крайней нестабильностью денежного обращения, все время шли поиски оптимальных форм и веса выпускаемых монет, периоды запрещения частной отливки монет перемежались с годами, когда заниматься этим мог всякий, кто хотел. По данным Пинчжунь шу, в начале правления династии Хань народу позволили свободно отливать монеты взамен тяжелых циньских. К правлению Вэнь-ди в обращении появилось много овальных, стручкообразных монет цзяцянь. В 175 г. их заменили монеты весом 4 шу с надписью бань-лян, которые вначале тоже выплавлялись свободно. В 120 г. Сын Неба (У-ди) решает «сменить деньги и [порядок] их выпуска, чтобы восполнить таким путем [нехватку средств]». Сначала было решено выпустить единую медную монету весом в 3 шу, а остальные все переплавить, но уже через год пришли к выводу, что эти монеты слишком легки и без труда подделываются, и пустили в оборот монеты весом 5 шу с ободком по краю. Параллельно с этим выпустили кожаные деньги ценою в 40 тысяч монет, предназначенные для княжеских даров императору во время аудиенций, и деньги из сплава белых металлов трех достоинств, но они так и не стали общенациональной валютой и вскоре вышли из употребления.
Свободная выплавка монет, однако, продолжалась, несмотря на осуждение за нее сотен тысяч людей, и тогда со 115 г. до н. э. весь выпуск денег сосредоточили в трех центральных управлениях: была введена монополия государства на выплавку единых монет весом 5 шу, т. е. около 3,5 г. Такие деньги в основном и находились в обращении на протяжении семи веков вплоть до установления династии Суй (можно заметить, что аттическая драхма и римский динарий также имели вес порядка 4 г). Хотя формально в Хань существовала бинарная система золото — медь, однако в обращении безраздельно господствовала медная монета, золотые же слитки весом 1 цзинь, — золото вообще, служили для княжеских подношений императору (с каждой тысячи подневольных душ чжухоу обязаны были [54] ежегодно подносить императору по 4 ляна золотом — около 65 г.), для откупа от наказаний и изредка для награждения императором наиболее отличившихся сановников; очевидно, что сфера обращения золота оставалась весьма узкой и специфической.
В общих поступлениях ханьской казны доходы от выпуска денег занимали немаловажное место, хотя точных данных источники не приводят. Количество обращавшихся медных монет во II-I вв. до н. э. было, судя по всему, огромным. Если верить сообщению раздела Шихо Чжи в Хань шу [46, т. III, с. 2063], то с 5-го года юань-шоу правления У-ди (116 г.), когда три центральных управления взяли на себя выпуск монет весом 5 шу, и до годов правления под девизом юань-ши императора Пин-ди (1-5 гг.), т. е. примерно за 120 лет, было выплавлено более 28 млрд. таких монет (вес каждой составлял 3,3-3,5 г). Следовательно, ежегодно выпускалось в среднем более 220 млн. монет (такие подсчеты приводит и Като Сигэру [36, с. 65]), что требовало добычи около 800 т. меди. Химические исследования древних монет, проведенные японскими и китайскими учеными — Доно Цурамацу, Кого Есимаса и Ван Цзи-дянем [36, с. 150-154], показали, что кроме меди (основного компонента этих монет — 82-86%) в них содержались также олово (3-11%) и свинец (5-11%), что свидетельствует о достаточно развитой добыче цветных металлов в ханьском Китае.
Материал гл. 30 позволяет сделать еще одно важное наблюдение: правителям Хань, особенно императору У-ди с его помощниками, удалось создать мощный, разветвленный и относительно действенный государственный аппарат, что, с одной стороны, способствовало возникновению и укреплению качественно нового социального слоя — ханьской бюрократии, и в то же время позволяло руководить осуществлением крупномасштабных строек и больших миграций населения — с другой.
Ясно, что для проведения мер такого размаха с участием десятков и даже сотен тысяч людей, которых надо было доставить в места работ и жительства, накормить, дать орудия труда и которыми надо было руководить, требовался налаженный механизм снабжения, большой контингент чиновников, способных все это претворить в жизнь. Очевидно, государственный аппарат Хань в основных его звеньях, несмотря на коррумпированность отдельных его частей, как-то справлялся со столь сложными задачами и проектами. Этот аппарат оказался достаточно мобильным, ибо переброска, например, 700 тыс. голодающих на многие сотни километров и их обеспечение были задачей не из простых, даже при условии движения людей самоходом и снабжения их за счет попутных деревень и казенных амбаров. Следовательно, централизация, исполнительность, [55] дисциплина и отчетность аппарата стояли на сравнительно высоком уровне.
Таким образом, материалы двух последних трактатов «Исторических записок» обрисовывают контуры той широкой картины государственной и хозяйственной деятельности в империи Хань во II в. до н. э., которая составляла важную базисную часть общества и была непосредственно связана с жизнью и трудом миллионов жителей древнего китайского государства. В заключение обратимся к архитектонике раздела трактатов, внутренней логике изложения материала. Первые три главы — об обрядах, музыке и музыкальных трубках (гл. 23, 24 и 25) — связаны в самом общем плане с чувствами и эмоциями человека, с его внутренним миром, подчиненным, конечно, нормам его общественного поведения, фиксирующим каждый его шаг в сфере, казалось бы, «свободных» чувств. Все, даже самопроизвольно рождающиеся в сердце человека чувства, его реакции на окружающий мир, заранее классифицированы как «пристойные» или «непристойные» и поэтому либо восхваляются, либо порицаются и запрещаются. Но первоосновой, базой обрядов и музыки все-таки признается человеческая натура