ван издал приказ: «Осмелившихся увещевать меня по поводу коня считать виновными и казнить».
Ю Мэн, узнав об этом, явился во дворец и, воздев очи к небу, зарыдал в голос. Ван изумлённо спросил, в чём дело. Ю Мэн сказал: [231] «Этот конь был любим ваном. Чуское княжество велико и обильно, для него всё возможно, а вы хороните его как дафу. Этого недостаточно. Предлагаю похоронить его по обряду, предписанному правителю». Ван спросил: «Это как?» [Мэн] ответил: «Предлагаю внутренний гроб изготовить из резного нефрита, внешний-из узорчатой катальпы, подставку для гроба сделать из камфорного дерева, клёна и дуба, отправить солдат копать могильную яму, мобилизовать старых и слабых насыпать и утрамбовывать землю. [В траурной процессии] впереди поставить цисцев и чжаосцев, сзади разместить ханьцев и вэйцев[1159]. [Возвести в честь коня] поминальный храм и приносить [в нём жертвы] тайлао, даровать [храму] поселения на десять тысяч дворов. Когда чжухоу узнают об этом, они все поймут, что великий ван ни во что не ставит людей, но ценит лишь лошадей». Ван спросил: «Неужели мои заблуждения зашли так далеко? Как же быть?» Ю Мэн ответил: «Предлагаю великому вану похоронить его так, как подобает скотине. Пусть печь станет внешним гробом, котёл — внутренним, в качестве сопутствующего инвентаря возьмём имбирь и жужубы, в качестве посмертных даров-магнолию[1160], принесём ему в жертву просо и рис, облачим в сияние огня и похороним в людских утробах»[1161]. Тогда ван приказал передать [останки] коня тайгуаню[1162] и постарался сделать так, чтобы в Поднебесной поменьше знали об этом.
Чуский сян Сунь Шу-ао[1163] знал, что он [Мэн] мудр, и относился к нему очень хорошо. Заболев, перед смертью он сказал сыну: «Когда я умру, ты непременно будешь бедствовать и нуждаться. [Тогда] пойди к Ю Мэну, скажи: "Я сын Сунь Шу-ао"». Через несколько лет его сын обеднел настолько, что стал зарабатывать на жизнь доставкой хвороста. Встретившись с Ю Мэном, сказал ему: «Я сын Сунь Шу-ао. Перед смертью отец велел мне, коль впаду в бедность, прийти к Ю Мэну». Ю Мэн сказал: «Хорошо, когда рядом оказывается нужный человек». После этого [он], надев платье и шапку Сунь Шу-ао, начал [учиться] копировать его жесты и манеру разговора. Через год с небольшим он уже настолько походил на Сунь Шу-ао, что чуский ван с приближёнными не смогли бы их различить. [Однажды] Чжуан-ван устроил пир, и Ю Мэн выступил с тостом за долголетие [вана]. Чжуан-ван страшно поразился, решив, что Сунь Шу-ао воскрес, и захотел вновь сделать его сяном. Ю Мэн сказал: «Разрешите вернуться домой, чтобы сообщить это жене, а через три дня стану сяном». Чжуан-ван разрешил. Через три дня Ю Мэн вернулся. [232]
Ван спросил: «Что же сказала жена?» Мэн ответил: «Жена сказала, чтобы я был осторожен и [сяном] не становился. Занимать должность сяна в Чу не имеет никакого смысла. Когда Сунь Шу-ао был сяном в Чу, он, оставаясь всецело преданным, управлял Чу бескорыстно. Благодаря этому чуский ван добился гегемонии. После его смерти у сына не осталось земли, даже чтобы шило воткнуть, он бедствует и добывает себе пропитание доставкой хвороста. Чем быть таким, как Сунь Шу-ао, лучше покончить с собой».
А затем произнёс нараспев:
Жить в горах, в поле пахать, изнемогать
Трудно всем этим еду себе добывать.
Но если случится тебе чиновником стать,
Останется мошну набивать и ни в чём стыда не знать.
Богатства осыплют тебя, как поток золотого дождя,
Но бойся в суд за взятки попасть.
И если во зло свою используешь власть,
Погибель ждёт и тебя, и род твой-смотри, не забудь.
Вот он, чиновника алчного путь!
А надумаешь честным чиновником стать
Долг служебный придётся тебе выполнять.
Не преступай закон, всегда бескорыстен будь
Вот он, чиновника честного путь!
Сунь Шу-ао, чуский сян, до смерти был к себе строг,
Но детям своим и жене ничего оставить не смог.
Хворост теперь разносят-поди иначе еды раздобудь.
Так стоит ли повторять его путь?[1164]
Тогда Чжуан-ван признался Ю Мэну, что был не прав, и велел пожаловать сыну Сунь Шу-ао четыреста дворов в Циньцю[1165], чтобы он мог приносить жертвы [своему отцу]. И так продолжалось непрерывно в течение десяти поколений. Вот как надо создавать [благоприятную] ситуацию для произнесения речи.
Через двести с лишним лет[1166] после этого в Цинь жил Ю Чжань.
Ю Чжань являлся циньским певцом и шутом-лилипутом. Он умел произносить смешные речи, но в них было немало мудрости. [Однажды] во времена Цинь Ши-хуана устроили пир, и [вдруг] пошёл сильный дождь. Стражники промокли и замёрзли. Ю Чжань заметил это и пожалел их. Он спросил их: «Хотите отдохнуть?» Стражники ответили: «Это было бы большим счастьем». Ю Чжань [233] сказал: «Как только я закричу вам, вы быстренько мне отвечайте "Так точно!"» Вскоре в зале стали пить за долголетие правителя, провозглашать здравицы. Ю Чжань, приблизившись к перилам, громко прокричал: «Эй, охрана!» Те ответили: «Так точно!» Ю Чжань сказал: «Хоть вы и высоченные, а что толку-только и имеете то удовольствие, что под дождём стоять[1167]. А я, хоть и коротышка, имею удовольствие сидеть и отдыхать». Тогда Ши-хуан распорядился сократить число стражников наполовину и предписал им сменять друг друга.
Как-то Ши-хуан рассуждал о том, что хотел бы устроить огромный заказник для охоты, который на восток простирался бы до заставы Ханьгу, а на запад-до Юна и Чэньцана[1168]. Ю Чжань сказал: «Прекрасно! Выпустим на волю побольше разного зверья, и, если неприятель нападёт с востока, нужно будет только приказать лосям и оленям забодать их». После этого Ши-хуан оставил [эту мысль].
Когда на престол взошёл Эр Ши[1169], он решил покрыть лаком городские стены. Ю Чжань сказал: «Прекрасно. Если бы вы, государь, не заговорили об этом, я сам бы это предложил. Хотя лакировать стены людям будет трудно и накладно, но какая же это будет красота! Покрытые лаком городские стены станут скользкими и сверкающими, неприятель не сможет на них взобраться[1170]. Правда, если за это взяться, то лак раздобыть легко, а вот где потом найти место, чтобы спрятаться [от этого блеска]?»
Эр Ши посмеялся и отказался [от этой затеи]. [Ю Чжань] жил благополучно. После того как Эр Ши был убит, он перешёл на сторону Хань и через несколько лет умер своей смертью.
Я, тайшигун, скажу так.
Чуньюй Кунь, возведя очи к небу, рассмеялся-и циский Вэй-ван вопреки всему мог делать то, что хотел. Ю Мэн встряхнул головой и запел — а разносивший на спине хворост получил надел. Ю Чжань громко крикнул возле перил-и страже вдвое сократили дежурство. Разве это не исключительные [люди]?!
Я, учитель Чу, скажу так.
Я счастлив, что благодаря знанию канонических произведений стал ланом и люблю читать то, о чём рассказывается в неофициальных биографиях[1171]. Внимательно рассмотрел [биографии тех, кто] не был уступчивым, и восстановил старинное повествование о мудрых советчиках в шести разделах, добавив то, что следует ниже. [234] [Теперь] можно ознакомиться и восхититься смыслом [их деяний]. Этим предоставил возможность тем потомкам, у кого пробудится любопытство, прочитать о них, пережить волнения и получить удовольствие. [Я] дополнил написанное тайшигуном ещё тремя разделами.
Во времена У-ди жил пользовавшийся его расположением певец Го-шэжэнь. Хотя его слова и не были [отмечены] высшей мудростью, но они всегда забавляли повелителя. Когда У-ди был мал, его вскармливала матушка Хоу из Дунъу[1172]. Когда император вырос, он стал называть её «Главной кормилицей». Как-то в первую луну проводили аудиенцию, и огласили высочайший приказ, в котором повелевалось фавориту-любовнику Ма Ю-цину пожаловать кормилице пятьдесят штук шёлка, а также обеспечить её содержание[1173]. Кормилица написала императору: «Хотела бы получить через доверенное лицо какое-нибудь казённое поле». Император спросил: «Кормилица в самом деле желает этого?» И пожаловал ей [землю].
Все просьбы кормилицы исполнялись. Так, было дано повеление о выделении повозки, чтобы беспрепятственно перевозить её по имперским трактам. В то время все высокопоставленные вельможи относились к кормилице с почтением. А все её домочадцы, включая рабов и прислугу, вели себя в Чанъани грубо и бесцеремонно, на дорогах вытаскивали людей из повозок и срывали с них одежду. Когда об одном из таких случаев стало известно, терпеть больше не стали и передали дело в суд. Чиновники обратились [к императору] с просьбой выселить домочадцев кормилицы за пределы [столицы]. Запрос был одобрен.
Когда кормилица предстала [перед судьёй], тот прочитал постановление. Кормилица, увидев там Го-шэжэня, заплакала. Шэжэнь сказал: «Раз уж явилась и заслушала постановление, то быстро, не откладывая, нанеси визит благодарности [императору]». Кормилица, услышав такие слова, поблагодарила и ушла. Не откладывая, отправилась с визитом. Го-шэжэнь, [увидев её], громко обругал: «Ах ты мерзкая, глупая старуха! Чего притащилась?! Его величество уже вырос, зачем ему твоя грудь? Какие тут ещё визиты благодарности!»