— что-то окончательное. Стало вдругъ сразу ясно, что это идетъ конецъ…
Кто лежалъ или сидель, вскочили, и все схватились за пальто…
А шумъ все крепнулъ, все нарасталъ и быстро, широкой волной подкатывался къ намъ… И къ намъ отъ него вкатилась и охватила нас нестерпимая тревога, какъ волна отравленнаго воздуха… Все это въ несколько минуть…
Уже у входной двери въ комнату нашего караула — резкiе взволнованные крики массы голосовъ, несколько отдельныхъ редкихъ выстреловъ, топотъ ногъ, какiе-то стуки, передвиженiя, слитый нарастающiй единый хаосъ звуковъ и все растущая тревога…
Ясно: это уже приступъ, насъ берутъ приступомъ… Защита безполезна — безцельны жертвы…
Дверь распахнулась… Вскочилъ юнкеръ. Вытянулся во фронтъ, руки подъ козырекъ, лицо взволнованное, но решительное:
— Какъ прикажетъ временное правительство! Защищаться до последняго человека? Мы готовы, если прикажетъ Временное правительство.
— Этого не надо! Это безцельно! Это же ясно! Не надо крови! Надо сдаваться, — закричали мы все, не сговариваясь, а только переглядываясь и встречая другъ у друга одно и то же чувство и решенiе въ глазахъ. Впередъ вышелъ Кишкинъ:
— Если они уже здесь, то, значить, дворецъ уже занятъ…
— Занятъ. Заняты все входы. Все сдались. Охраняется только это помещенiе. Какъ прикажетъ временное правительство?…
— Скажите, что мы не хотимъ кровопролития, что мы уступаемъ силе, что мы сдаемся, — сказалъ Кишкинъ.
А тамъ у двери тревога все наростала, и стало страшно, что кровь польется, что мы можемъ не успеть предупредить это… И мы все тревожно кричали:
— Идите скорей! Идите и скажите это! Мы не хотимъ крови! Мы сдаемся!..
Юнкеръ вышелъ… Вся сцена длилась, я думаю, не больше минуты…
Стало слышно: волна звуковъ сразу упала. Очевидно, это юнкеръ передалъ наше заявленiе. Потомъ шумъ опять поднялся, но онъ иначе звучалъ. Отъ сердца отхлынула тревога…
— Оставьте пальто! Сядемъ за столъ, — сказалъ кто- то, кажется, Кишкинъ. Сели. Я оказался рядомъ съ Коноваловыми
Я огляделъ всехъ, все лица помню. Все лица были утомленныя и странно спокойныя…
Шумъ у нашей двери. Она распахнулась — и въ комнату влетелъ, какъ щепка, вброшенная къ намъ волной, маленькш человечекъ подъ напоромъ толпы, которая за нимъ влилась въ комнату и, какъ вода, разлилась сразу по всемъ угламъ и заполнила комнату.
Человъчекъ былъ въ распахнутомъ пальто, въ широкой фетровой шляпе, сдвинутой на затылокъ, на рыжеватыхъ длинныхъ волосахь. Въ очкахъ. Съ короткими подстриженными рыжими усиками и небольшой бородкой. Короткая верхняя губа подымалась къ носу, когда онъ говорилъ. Безцветные глаза, утомленное лицо…
Почему-то его манишка и воротникъ особенно привлекли мое вниманiе и запомнились. Крахмальный, двойной, очень высокiй воротникъ подпиралъ ему подбородокъ. Мягкая грудь рубашки вместе съ длиннымъ галстукомъ лезла кверху изъ жилета къ воротнику. И воротничекъ, и рубашка, и манжеты, и руки были у человечка очень грязны.
Человечекъ влетелъ и закричалъ резкимъ назойливымъ голоскомъ:
— Где здесь члены временнаго правительства?
Мы сидели за столомъ. Стража уже окружила нас кольцомъ.
— Временное правительство здесь, — сказалъ Коноваловъ, продолжая сидеть. — Что вамъ угодно?
— Объявляю вамъ, всемъ вамъ, членамъ временнаго правительства, что вы арестованы. Я председатель военно-революцюннаго комитета Антоновъ.
— Члены временнаго правительства подчиняются насилiю и сдаются, чтобы избежать кровопролитiя, — сказалъ Коноваловъ.
— Чтобы избежать кровопролитiя! А сами сколько крови пролили! — раздался голосъ изъ толпы за кольцомъ стражи. И следомъ сочувствующiе возгласы съ разныхъ сторонъ.
— А сколько нашего народа побито изъ ружей да пулеметовъ!..
Это была явная выдумка.
— Это неправда! — энергично крикнулъ Кишкинъ. — Не правда! Мы никого не разстреливали. Наша охрана только отстреливалась, когда на нее производили нападенiя и стреляли.
Вмешался Антоновъ:
— Довольно, товарищи! Перестаньте! Все это потомъ разберется… Теперь надо составить протоколъ. Я сейчасъ буду писать протоколъ. Буду всехъ опрашивать… Только вотъ сначала. Предлагаю выдать все имеющееся у васъ оружiе.
Военные сдали opyжie, остальные заявили, что оружiя у нихъ нетъ..
— Обыскать, обыскать надо!
— Товарищи, прошу соблюдать тишину. Обыскивать не надо!.. — Обращаясь къ намъ: — Я вамъ верю на слово…
Антоновь приступит къ опросу.
Мы все стали надевать пальто и шляпы.
У Кишкина не оказалось ни пальто, ни шляпы: куда-то исчезли.
Комната была полнымъ-полна народа. Солдаты, матросы, красногвардейцы. Все вооруженные, некоторые вооружены въ высшей степени: винтовка, два револьвера, шашка, две пулеметныхъ ленты.
Около Антонова стоялъ высокш молодой человекъ въ военной солдатской форме цвета хаки. Потомъ оказалось — Чудновскiй.
Опросивъ всехь, Антоновь сталъ писать протоколъ, какъ потомъ оказалось, черновой. Кажется, ему помогалъ Чудновскiй…
А у насъ начались разговоры и со стражей, и съ другими, наполнявшими комнату солдатами и матросами.
На многихъ лицахъ выраженiе взволнованности и враждебности схлынуло: они стали спокойными, некоторые даже приветливыми.
— А вы кто будете? — слышу, рядомъ спрашиваютъ Карташева. Отвечаетъ. Начинается беседа.
Оборачиваюсь къ нимъ. Карташевъ сидитъ на стуле, откинувшись назадъ, смотритъ глубокими и ласковыми глазами на своихъ двухъ собеседниковъ и что-то говоритъ. А собеседники его, оба матросы, опираясь на винтовки, нагнулись къ нему и слушают внимательно. И лица у нихъ человечески.
— А вы кто будете? — обращается ко мне высокiй матросъ. Лицо у него спокойное и прiятное.
Сказалъ… Сталъ разспрашивать. Отвечаю… Сталь задавать общiе вопросы. Говорилъ ему о предполагавшемся на дняхъ отъездъ двухъ членовъ временнаго правительства на конференцiю для решетя вопроса о мире, объ учредительномъ собранiи… Слушаетъ внимательно. Въ глазахь недоуменiе и боязнь поверить…
На диване сидитъ Терещенко и, по обыкновенiю, усиленно куритъ и беседуетъ тоже. О чемь — не слышу.
На лице у Гвоздева застыло выраженiе обиды, какъ у человека, который только что получилъ незаслуженное оскорбление.
— Какую же я кровушку пилъ, когда я самъ — простой рабочiй, — говорилъ онъ обиженнымъ голосомъ, — вотъ, видите, билетъ. Вотъ возьмите, читайте: членъ совета рабочихъ и солдатскихъ депутатовъ… Сиживалъ при самодержавiи сколько за рабочихъ. Какой же я буржуй!
На него посматриваютъ съ недоуменiемъ, иные съ сочувствiемъ, и у всехъ въ глазахъ боязнь поверить…
Ихъ начальство имъ сказало: арестовать членовъ временнаго правительства, потому что они — буржуи. Этотъ, можетъ, вретъ что-нибудь. Похоже на правду, а можетъ и вретъ. Тамъ видно будетъ: начальство разберетъ!..
Въ комнате стоить гулъ.
Когда при опросе выясняется, что Керенскаго нетъ, раздается отвратительная брань. Слышатся отдельные провокационные выкрики.
— И эти убегутъ! Чего тутъ протоколъ писать!.. Приколоть и протокола не надо!..
— Переколоть ихъ тутъ всехъ, сукиныхъ детей!.. — Дальше следовала многоэтажная нецензурная брань. — Чего съ ними возиться! Попили нашей крови! — закричалъ какой-то низкорослый матросъ и стукнулъ по полу винтовкой — хорошо помню, безъ штыка. И огляделся вокругъ. Это было почти призывомъ. Онъ вызвалъ сочувственные отклики:
— Какого черта, товарищи! Приколоть ихъ тутъ! И вся недолга!…
Антоновъ поднялъ голову и резко закричалъ:
— Товарищи, вести себя спокойно! Все члены временного правительства арестованы, они будутъ заключены въ Петропавловскую крепость. Никакого насилiя надъ ними учинить я не позволю. Ведите себя спокойно!
— Я, да я! Что такое «я» да «я»!.. Какое ты тутъ начальство!.. — вдругъ налетълъ на Антонова стоявшiй около него молчаливо солдатъ съ плоскимъ равнодушнымъ лицомъ, на которомъ внезапно загорелись въ узкихъ глазахь два злобныхъ огонька.
— Молчать! Прошу молчать! Я здесь представитель отъ Военно-революцiоннаго комитета! Мне вручена власть! Товарищи, уважайте самихъ себя! Соблюдайте порядокъ! Теперь власть въ вашихъ рукахъ, вы должны соблюдать порядокъ!.. Я васъ, товарищъ, прошу помолчать и мне не мешать! — закончилъ онъ, обращаясь къ солдату.
Стража обрушилась на солдата:
— Ты что тутъ!.. Помолчи! Онъ — выборный! Надо, чтобы порядокъ былъ!
— Порядокъ, порядокъ… — замолкая, бормоталъ солдатъ. Протоколъ затягивался, возбужденiе начинало возникать и могло прорваться сразу, неожиданно и неудержимо… Наконецъ протоколъ конченъ.
Антоновъ начинаетъ его оглашать. Идетъ перечень фамилiй всехъ арестованныхъ. Просить отзываться.
Кроме 15 членовъ временнаго правительства, Пальчинскаго и Рутенберга, съ нами еще оказались генералъ по особымъ порученiямъ при верховномъ главнокомандующемъ Борисовъ и офицеръ — не то прапорщикъ, не то подпоручикъ Чистяковъ. Первый изъ этихъ двухъ провелъ съ нами все время съ вечера, часовъ съ 7—8, второго я увидалъ только въ этотъ моментъ въ нашей комнате. Кажется, онъ былъ однимъ изъ адъютантовъ Керенскаго.
Прочтя последнюю фамилiю, спрашиваетъ: «Все?»
— Меня пропустили, — заявляетъ Терещенко. Называетъ себя.
— Благодарю васъ. Запишу васъ последнимъ — девятнадцатыми
Все формальности кончены.
Чудновский назначается комендантомъ Зимняго дворца. Комната, въ которой мы арестованы, будетъ опечатана, чтобы сейчасъ не производить въ ней обыска.