величину постоянную, а окружающие внешние условия употребления в дело этой способности — как величину постоянно изменяющуюся». Правда, в своём дальнейшем изложении Плеханов стремится отгородиться от натуралистических, механистических взглядов «географических» материалистов типа Монтескье. Он показывает, что хотя «в последнем счёте строй общества определяется свойствами географической среды», но раз возникли известные общественные отношения, дальнейшее их развитие совершается «по своим собственным внутренним законам», что зависимость человека от географической среды из непосредственной зависимости «превращается в посредственную». Тем не менее общий вывод Плеханова таков: «географическая среда обеспечивает людям бо́льшую или меньшую возможность развития их производительных сил и тем более или менее энергично толкает их по пути исторического движения»[18].
Совершенно очевидно, что Плеханов допускает здесь коренную ошибку: мы можем говорить о «географическом уклоне» у Плеханова. Он забывает, что если способность человека «делать орудия» и можно рассматривать как величину постоянную в том смысле, что эта способность имеет место на разных ступенях исторического развития, то наряду с этим способность «делать орудия» есть величина, изменяющаяся вместе с развитием производительных сил. В то же время внешние условия географической среды для известной страны могут остаться относительно более постоянными и неизменными.
Преувеличенные представления Плеханова о роли внешних географических условий как исходной причины исторического развития получают своё дальнейшее, ещё более определённое выражение в его «Основных вопросах марксизма»: на них нам придётся ещё останавливаться. Эти взгляды находятся в полной гармонии с элементами социального дарвинизма, которые мы находим в исторических воззрениях Плеханова. Плеханов например определяет марксизм как «социальный дарвинизм», т. е. он понимает марксизм как применённое к обществу учение Дарвина о борьбе биологических видов за своё существование и об их приспособлении к внешним условиям существования. Тем самым Плеханов игнорирует качественное своеобразие общественного развития и вносит в свои взгляды натурализм и биологизм.
Между учением Дарвина о развитии естественных органов животных и учением Маркса о развитии искусственных органов общественного человека, его орудий труда, разумеется, можно проводить известные аналогии, и на это указывали сами Маркс и Энгельс. Но вместе с тем нельзя механически переносить дарвинизм в общественные науки, нельзя забывать о качественном своеобразии общественной жизни. Нужно помнить также, что в учении Дарвина, и в особенности его некоторых последователей, в теории «борьбы за существование» мы имеем отражение воззрений буржуазного общества. Буржуазная социология понимает «социальный дарвинизм» как признание неизбежности конкуренции и борьбы во всяком человеческом обществе, — борьбы, в которой побеждают наиболее «приспособленные» к внешним условиям, наиболее сильные общественные группы. Тем самым буржуазная социология увековечивает капиталистическую конкуренцию и эксплоатацию пролетариата буржуазией — как более сильной и «приспособленной». Между тем, развитие общества мы должны представлять себе не как пассивное приспособление его к условиям географической среды, но как активный процесс преобразования природы, как процесс внутреннего развития общества, которое в условиях классового общества проявляется как закономерность классовой борьбы.
Абстрактный характер плехановской социологии не даёт Плеханову возможности понять качественное своеобразие отдельных этапов исторического развития. Понимание же Плехановым исторического развития, как процесса приспособления общества к внешним, географическим условиям, приводит к тому, что у Плеханова исчезает внутренняя закономерность в развитии общества, что им игнорируются роль классов и значение классовой борьбы в истории. Созерцательный «фейербаховский» характер исторических воззрений Плеханова обусловливает то, что им выхолащивается революционное содержание исторического материализма.
Особенно заметной становится неправильная трактовка Плехановым всего хода исторического процесса, если взять её в органической связи с его политическим оппортунизмом, меньшевизмом. Эти ошибки Плеханова получили своё выражение в его известной пятичленной формуле в «Основных вопросах марксизма», где он даёт краткое изложение своего понимания истории и отношения между базисом и надстройками в историческом процессе. «Если бы, — говорит Плеханов, — мы захотели кратко выразить взгляд Маркса — Энгельса на отношение знаменитого теперь „основания“ к не менее знаменитой „надстройке“, то у нас получилось бы следующее:
1) состояние производительных сил,
2) обусловленные им экономические отношения,
3) социально-политический строй, выросший на данной экономической „основе“,
4) определяемая частью непосредственно экономикой, а частью всем выросшим на ней социально-политическим строем, психика общественного человека,
5) различные идеологии, отражающие в себе свойства этой психики»[19].
Вся схема Плеханова — хотя кое-что в ней может быть объяснено популярностью изложения — носит явно механистический характер: отдельные категории исторического материализма — производительные силы, производственные отношения, социально-политический строй и т. д. — выступают здесь как какие-то «этажи», надстраиваемые один над другим, без учёта их единства и взаимодействия между ними в конкретной исторической действительности. Так например здесь нет правильного понимания взаимозависимости, существующей между производительными силами и производственными отношениями, нет понимания роли, которую играет социальное качество производственных отношений в развитии производительных сил. В конечном счёте этот схематизм ведёт к меньшевистской теории производительных сил как какого-то независимого, развивающегося автоматически, под влиянием географической среды, фактора. B формуле Плеханова ничего не говорится о классах и классовой борьбе и их роли в экономическом развитии. В ней осталось затушёванным основное положение марксизма о государстве как орудии классовой эксплоатации и об его воздействии на экономику. Здесь нет теории классовой борьбы как руководящей нити всего социального исследования, нет учения о социальной революции и нет, конечно, доведения признания классовой борьбы до признания диктатуры пролетариата, до уничтожения классов. В таком изложении плехановское материалистическое понимание истории вполне приемлемо для буржуазии. И недаром к этой формуле Плеханова так часто обращаются буржуазные профессора, начинающие «знакомиться» с марксизмом в наши дни.
В формуле Плеханова нет также диалектического понимания активной роли, которую играет общественное сознание, классовая идеология для исторического развития. Идеология, по Плеханову, определяется свойствами общественной психики и возникает как пассивный продукт последней. Тот же взгляд Плеханов развил — в его ещё более отчётливо выраженном, политическом применении — в своей статье «Рабочий класс и с.-д. интеллигенция», которая была направлена против ленинский брошюры «Что делать?». Здесь Плеханов не только крайне упрощённо толкует мысль Ленина о том, что в России теоретическое учение социал-демократии возникло независимо от стихийного рабочего движения, но он обнаруживает неправильное понимание зависимости, существующей между сознательностью и стихийностью в развитии рабочего движения, и явную недооценку роли революционной теории. Так, Плеханов полагает, что рабочие сами «на известной ступени общественного развития» (?) пришли бы к социализму, несмотря на влияние на них буржуазной идеологии!
Ошибки Плеханова в вопросе об общественной формации получили своё политическое выражение также и в оценке Плехановым революции 1905 г. в России. Абстрактный схематизм помешал Плеханову понять всё качественное своеобразие революции в России и отличие её от других, более ранних буржуазных революций. Развивая меньшевистские формально-логические «истины» о буржуазном характере революции 1905 г., о необходимости поддержки пролетариатом буржуазии, Плеханов даже не поставил вопроса о движущих силах этой революции — о гегемонии в ней пролетариата и роли крестьянства, о двух возможных путях крестьянской революции, о перерастании буржуазно-демократической революции в социалистическую. Затушёвывание Плехановым классовой борьбы привело Плеханова в конечном счёте к его учению о необходимости солидарности, сотрудничества классов для защиты страны от нападения внешних врагов. Оно получило теоретическое выражение в надклассовой теории русского самодержавия, развитой Плехановым в «Истории русской общественной мысли». В период империалистической войны это игнорирование классовой борьбы привело Плеханова к кантианской теории нравственности, к его взглядам, развитым совместно с Л. Аксельрод, — о существовании «простых законов права и нравственности».
Ко всему этому необходимо добавить, что и критика ревизионистов по линии материалистического понимания истории зачастую велась Плехановым не только с ошибочных позиций, но что в этой критике Плеханов порой делает существенные уступки ревизионистам. Так например Плеханов даже не решился начать критику исторического объективизма Струве и не сумел вскрыть его кантианские корни.
Абстрактно-академический характер материалистического понимания истории у Плеханова значительно приближает его в ряде важнейших вопросов к буржуазной «позитивистской» социологии. В этих положениях Плеханова мы имеем зародыши тех ошибок, которые получили своё дальнейшее развитие, с одной стороны, в механистической социологии правого оппортунизма, с другой — в исторической теории контрреволюционного троцкизма и в меньшевиствующем идеализме.