[407]. По Фрейду, религия вырастает на основе сдерживаемых человеческим обществом естественных инстинктов человека: инстинкта размножения, инстинкта разрушения и насилия, причём, может быть, даже второй инстинкт является разновидностью первого. Тем самым сам собою напрашивается вывод о вечности религии. Глава первобытной орды, как рассказывает Фрейд, изгонял из орды всех подрастающих самцов, чтобы жить одному с женщинами, но затем был убит молодыми самцами. Между последними начались из-за женщин постоянные драки, и тогда они установили, — как завет убитого отца, — не прикасаться к женщинам своего рода. Любовь и ненависть, питаемые к отцу, были перенесены на животных, являвшихся «тотемами». Эта сексуальная теория происхождения религии противоречит этнографическим данным. Фрейдовское утверждение о существовании когда-то человеческой орды из взрослого самца, десятка самок и детей также не находит подтверждения ни в этнографии, ни в праархеологии.
Теории биологического порядка на первый взгляд кажутся материалистическими, но по существу дела являются идеалистическими, потому что они собственно не имеют дела с обществом. Эти теории отправляются от психологии индивидуума, возникающей и развивающейся на основе какого-либо неизменного биологического свойства[408].
Мы не можем здесь подробно останавливаться на развитии культа животных — покровителей племени (тотемизм) и на переходе от поклонения этим животным-духам к культу предков. Отметим только, что вместе с развитием родового строя зависимость людей от главы рода получает своё отражение и в религии. С развитием земледелия и скотоводства духи-предки сперва заимствуют те или другие черты от явлений природы, а затем становятся богами природы. Зависимость от природы получает фантастическое отражение в том виде, что один дух по преимуществу начинает «заведывать» солнцем, другой — дождём и грозой, третий — ветром и т. д. Крестьянство, подавленное эксплоатацией феодалов и стихиями природы, создало себе целые «штаты» духов — спецов по агрономии и ветеринарии. Беспомощное положение русского крестьянства, эксплоатируемого веками дворянами-помещиками, выступавшего перед природой с примитивной прадедовской техникой, нашло фантастическое отражение в вере в существование различных святых: по ветеринарной части содействуют Фрол и Лавр — лошадники. Егорий-скотопас, Никита-гусятник и т. д. По агрономии — Наталья-овсянница, Никита-репорез, Никола-кочанный, Елена-длинные льны, Прасковья-трепальница и т. д.
Происходящее объединение племён в государственные организации, с возвышением одного какого-либо племени и роли завоевателя и объединителя, находит фантастическое отражение в соответствующих изменениях в мире духов. Боги племени-завоевателя становятся главными богами. Боги подчинённых племён получают роли второстепенных богов или низводятся на положение героев.
Но государственные религии древнего мира, как и все религии эксплоататорского строя, выполняли в то же время и другую функцию — они возводили на высоту божественного установления классовое неравенство, все ужасы рабства, эксплоатацию свободных трудящихся масс, их политическое бесправие.
Так классовое деление древнеиндийского общества, осуждавшее плебеев-судр и париев на вечную зависимость и кабалу, откровенно освящалось брахманизмом, учившим, что брахманы произошли из головы Брамы, войны — из его рук, каста вайсиев — из его бёдер, а судры — из его ног. К презренным же «париям» Брама не имеет никакого отношения, и потому они ниже стоят, чем животные, одно только прикосновение к ним уже оскверняет благородного человека. Древнегреческие князья-феодалы беспощадно эксплоатировали трудовое крестьянство, вели свою родословную непосредственно от богов и богинь. Они называли себя «лучшими» (aristoi), в то время как трудящиеся были «худыми» (kakoi). То же самое мы видим и в древнеегипетской религии. Про фараона говорили, что он тот же бог, что он «живёт от существа всякого бога, он пожирает его внутренности».
Для феодального общества средневековья типичен бог в виде короля-сюзерена, со свитой малых богов, ангельских сил и святых, бог, олицетворяющий собою феодальное неравенство и эксплоатацию, основанную на крепостном труде. Святость и ненарушимость принципа феодального неравенства подчёркивается тем, что сверхестественный мир так же строго делится по рангам, как и мир земной. Так например ангельские силы вокруг христианского средневекового бога разбиты на девять разрядов: серафимы, херувимы, ангелы власти, ангелы престола, архангелы-ангелы и т. д.
Уже государственные религии древнего мира содержали в себе зародыши монотеизма, единобожия. Одним из путей развития монотеистических идей явилось отражение в религии организации деспотических монархий древнего мира. Так победа Фив в древнем Египте над другими сильнейшими городами высоко превознесла бога Амона. Он считается уже предвечным творцом мира, он владыка богов. То же самое мы видим в древневавилонской религии. Победа Вавилона выдвигает на первое место вавилонского бога — Мардука.
Таким же отражением деспотической организации явился и еврейский бог — воинственный и мстительный Иегова.
Но решающую роль в выработке идей об едином боге сыграло товарное хозяйство с стихийными силами его рынка. Слепая стихия рынка господствует над людьми. Неощущаемая физически, роковая и грозная власть товарного производства над обществом, его создавшим, получает отражение в виде веры в абстрактного, безличного бога, всеобъемлющего, всевидящего и всемогущего. Замаскированному характеру тягчайшей эксплоатации и рабства в капиталистическом обществе в виде свободного труда, «демократическим свободам» соответствует религиозное учение о равенстве всех людей перед господом.
Эти особенности религии капиталистического общества тонко отметил Маркс. Он писал в «Капитале»: «Для общества товаропроизводителей характерно общественно-производственное отношение, которое состоит в том, что продукты труда являются здесь для них товарами, т. е. стоимостями, и что отдельные частные работы приравниваются здесь друг к другу в этой единообразной форме как одинаковый человеческий труд, — для такого общества наиболее подходящей формой религии является христианство c его культом абстрактного человека, в особенности в своих буржуазных разновидностях, каковы протестантизм, деизм и т. д.». Об этом же самом говорит Энгельс в «Анти-Дюринге»: «На дальнейшей ступени развития вся совокупность естественных и общественных таинственных сил переносится на одного всемогущего бога, который в свою очередь является лишь отражением абстрактного человека».
Это отражение абстрактного человека нашло наиболее полное выражение в христианстве. Но, говоря о последнем, необходимо помнить, что христианство само в соответствии с изменениями в социально-экономических отношениях принимало ту или другую свою разновидную форму. Есть существенные различия между первоначальным христианством, средневековыми его формами, каковыми являются католичество и православие, и позднее нарождающимися буржуазными разновидностями христианства, в виде например протестантизма или деизма.
Но эти различия разумеется не мешают играть христианским религиям, подобно всякой другой религии, гнуснейшую роль защиты и оправдания эксплоатации. «Первоначальное христианство в основном является религией распадающегося рабского хозяйства, — писал Энгельс в „Некрологе Бруно Бауэра“». — «Во всех классах должно было находиться известное количество людей, отчаявшихся в материальном освобождении и искавших себе возмещение в духовном освобождении — утешения в сознании, которое спасало их от полного отчаяния». Среди этих людей, страстно тосковавших по утешению, страстно желавших бежать от этого действительного мира в мир идеальный, большинство вербовалось из рабов. Во время этого-то всеобщего экономического, политического, умственного и морального разложения и выступило христианство. Раннее христианство, распространявшееся прежде всего среди низших слоёв народа, античного пролетариата и рабов, по которым сильно ударил экономический кризис, явилось идеологией упадка, беспомощности и отчаяния. Призывая верующих к небесному царству, христианство оставляло нетронутым царство земное, наоборот, оно приучало в страданиях и тягостях жизни, зависевших от порядка земного царства, видеть средство к спасению. В фантастическом образе страдальца-бога, добровольно принимавшего смерть и торжествующего только после смерти, отразилась беспомощность угнетённых классов греко-римского общества эпохи распада рабского хозяйства, не сумевших выступить на борьбу против существующих порядков с действительно революционными мерами.
Каутский в своих работах «Происхождение христианства» и «Предшественники социализма» идеализировал христианство и религию, приписывая первоначальному христианству революционный характер и считая, что всё зло в христианстве происходит только от церкви, клира. Такое разграничение роли религии и церкви типично для социал-демократии и является примирением с религией как с таковой. Христианство, проповедывавшее свободу духа, вело к закрепощению тела, освящало рабство, насилие и эксплоатацию. Вот почему там, где широко развились товарные отношения, христианство в руках эксплоататоров явилось испытаннейшим орудием закабаления и одурманивания трудящихся масс[409].
Такие же корни в классовой структуре общества можно проследить и на происхождении двух других наиболее распространённых наравне с христианством религий: буддизме и исламе. Буддизм, с его отрицанием всякой борьбы и вообще жизни как источника разочарований и страдания, явился в первоначальной своей форме выражением распада индусского феодального общества и развития торгового капитала, происходивших в IV–V вв. до нашей эры.