[419]. Последнее вытекает из конкретных закономерностей развития капиталистических противоречий на определённой стадии, когда происходит усиление и обострение неравномерности развития капитализма. Будучи, по словам Ленина, переломом «под углом зрения поворотов всемирной истории», этот революционный скачок не может не быть вместе с тем периодом ожесточённейшей, по своей напряжённости неповторяемой борьбы между старым и новым. Он не может поэтому быть быстротечным, мгновенным, немедленно достигающим своего высшего пункта. Идеологическое проникновение буржуазии в среду пролетариата, с одной стороны, с другой стороны, колоссальность собственных задач пролетариата, порождающая явления колебания и нерешительность среди его отдельных слоёв, ведут к тому, что пролетарские революции «то и дело прерывают свой ход, возвращаются назад и заново начинают то, что уже совершено… непрерывно критикуют сами себя… с беспощадной суровостью осмеивают половинчатость, слабость, недостатки своих первых попыток… пока наконец не будут созданы условия, исключающие возможность всякого отступления, пока сама жизнь не заявит властно: „hic Rhodus, hic saltus“»[420].
«Скачок» в пролетарской революции обнимает ряд лет, целую переходную эпоху, характеризующуюся завоеванием пролетариатом своей диктатуры, беспощадным подавлением сопротивления эксплоататоров, организацией социалистического строительства, массовой переделкой людей в духе социализма, уничтожением классов.
Указанной неразрывной связью диалектического и исторического материализма с учением о революции и объясняется тот факт, что международный оппортунизм, ревизуя марксизм в области стратегии и тактики, неизбежно распространяет эту свою ревизию и на всю область метода и мировоззрения Маркса.
Мы говорили уже о том типе социал-фашистского извращения марксизма, который представлен теоретиками II Интернационала и который показывает в самой неприкрытой форме связь философских воззрений этих вождей с их отказом от марксовой теории революции. Но и в более замаскированных формах философской ревизии марксизма мы обнаруживаем искажение и игнорирование марксистско-ленинской теории революции. Бухаринская социология например сводит революцию к такого рода скачком, которые имеют место в сфере механики, рисует революцию (как подробно покажем ниже) в виде абстрактной схемы, устраняя из анализа классы, партию, конкретную борьбу между классами, диалектику этой борьбы, доводя свой упрощенческий схематизм до полного упразднения всех кардинальных проблем революции. «Экономнее», с гораздо меньшей затратой сил упраздняет проблемы революции и другая разновидность современной философской ревизии марксизма-ленинизма — меньшевиствующий идеализм. Для меньшевиствующего идеализма проблемы революции вовсе не существуют. Удалившись в область гегелевских абстракций, деборинцы под прикрытием якобы «научной» разработки диалектики, проводили своё полное игнорирование объективной диалектики нашей революции и революционного движения мирового пролетариата.
Между тем учение о революции связало метод Маркса, Энгельса и Ленина и их мировоззрение в единое целое, «вылитое из одной стали, из которого нельзя вынуть ни одной основной посылки, ни одной существенной части, не отходя от объективной истины, не впадая в объятия буржуазной лжи».
8.2. Закон социальной революции
Маркс на основе изучения фактической человеческой истории установил следующий закон социальной революции в своём много раз уже цитированном нами «Предисловии»: «На известной ступени своего развития материальные производительные силы общества приходят в противоречие с существующими производственными отношениями, или, что является только юридическим выражением этого, — с отношениями собственности, внутри которых они до сих пор развивались. Из форм развития производительных сил эти отношения превращаются в их оковы. Тогда наступает эпоха социальной революции».
Как уже указывалось, было бы неправильно истолковать этот тезис Маркса в том смысле, что до наступления революции между производительными силами и производственными отношениями существует отношение полной гармонии. Уже с самого начала концентрации средств производства в больших мастерских и мануфактурах, превращения их на деле в общественные средства производства, возникает основное противоречие капиталистического способа производства, состоящее в противоречии между общественным характером труда и частным характером присвоения, которое «заключало в себе зародыш всех современных противоречий» (Энгельс). И по мере того как новый способ производства прокладывал себе дорогу в ещё не тронутые капитализмом страны и отрасли хозяйства, «всё резче должна была выступать несовместимость общественного производства с капиталистическим присвоением»[421].
Но неверно также представлять дело так, будто противоречие между производительными силами и производственными отношениями должно означать перманентный кризис, такое положение, при котором для развития производительных сил создаётся абсолютно безвыходное положение.
Империализм есть канун социальной революции; империализм есть паразитический, загнивающий, умирающий капитализм. Но, указывает Ленин, «было бы ошибкой думать, что эта тенденция к загниванию исключает быстрый рост капитализма; нет, отдельные отрасли промышленности, отдельные слои буржуазии, отдельные страны проявляют в эпоху империализма с большей или меньшей силой то одну, то другую из этих тенденций. В целом, капитализм неизмеримо быстрее, чем раньше, растёт, но этот рост не только становится вообще более неравномерным, но неравномерность проявляется также в частности в загнивании самых сильных капиталом стран (Англия)[422].
Ленин вёл решительную борьбу против выдвинутой Розой Люксембург теории автоматического краха капитализма. Согласно изложенной выше теории накопления Розы, капиталистическое воспроизводство становится невозможным вследствие того, что по мере сужения некапиталистической среды (так называемых третьих лиц) и её вовлечения в круговорот капиталистического производства идущая на расширение производства часть прибавочной стоимости не может быть реализована на рынке.
Коренная ошибка теории автоматического крушения состоит в том, что она не видит основного внутреннего противоречия капитализма: между общественным характером производства и индивидуальной формой присвоения. Согласно концепции Розы Люксембург, определяющим для развития капитализма является внешнее противоречие: между капиталистической системой и некапиталистической средой. Но если капитализм, как это выходит по теории Люксембург, свободен от внутренних противоречий, то чем же по сути дела теория автоматического краха отличается от социал-фашистской теории организованного капитализма? Существенного отличия здесь, ясное дело, нет, и это как раз делает понятным то, что социал-фашистские апологеты капитализма и враги диктатуры пролетариата выступают ныне под знаменем этой теории Розы Люксембург. Характерной методологической чертой этой теории Люксембург, наряду с присущими её воззрениям софистикой и субъективизмом, является чуждый марксизму механистический струвистский объективизм: из прогрессивности капитализма, из его неизбежности струвизм, как известно, делал заключения «то апологетические… то аполитические (т. е. отрицающие политику или отрицающие важность политики, вероятность общественно-политических потрясений и т. п.)»[423]. К тем же заключениям неизбежно приводит и люксембургианская теория автоматического крушения капитализма.
Неудивительно, что левые социал-фашисты (Штернберг и др.) и ренегаты Коминтерна (Тальгеймер, Брандлер и др.) поддерживают эту теорию Люксембург, находя в ней теоретическое оружие для своей предательской практики. B основе этой теории лежит и другой враждебный марксизму методологический принцип, состоящий в отрыве экономики от политики и составляющий, как ниже увидим, исходный пункт также и каутскианства. Р. Люксембург, как мы видим, ищет «чисто» экономического крушения капитализма, отвлекаясь от всего того конкретного многообразия противоречий политических, национальных и пр., в которых обнаруживается основное противоречие капиталистического способа производства — противоречие между общественным характером производства и индивидуальной формой присвоения.
Абстрактный схематизм, составляющий общее методологическое оружие и Каутского и Люксембург, приводит их к одному и тому же результату — к разоружению пролетариата, хотя и разными путями: в одном случае (у Каутского) через теорию ультраимпериализма; в другом случае (у Люксембург) — через теорию автоматического крушения. «Абстрактно „мыслима“, — говорит Ленин, — новая фаза капитализма после империализма, именно: ультраимпериализм… Не подлежит сомнению, что развитие идёт в направлении к одному единственному тресту, всемирному, поглощающему все без исключения предприятия и все без исключения государства. Но развитие идёт к этому при таких обстоятельствах, таким темпом, при таких противоречиях, конфликтах и потрясениях, — отнюдь не только экономических, но и политических, национальных и пр. и пр., — что непременно раньше, чем дело дойдёт до одного всемирного треста, до „ультраимпериалистского“ всемирного объединения национальных финансовых капиталов, империализм неизбежно должен будет лопнуть, капитализм превратится в свою противоположность»[424]. То же следует сказать и о теории автоматического крушения.
Теория автоматического крушения, как и теория ультраимпериализма, отодвигает дело социализма в даль веков. Теория автоматического крушения, как нетрудно видеть, противостоит учению ленинизма о некапиталистическом пути развития мелкого товарного производства, о возможности вовлечения трудящихся масс крестьянства в строительство социализма. Неудивительно, что теория автоматического крушения находит себе гостеприимство в