По такому же неправильному пути идут и те буржуазные социологи, которые объясняют особенности первобытного общества из первобытной религии, из «дологического» мышления первобытных людей и т. п. (Леви-Брюль и др.). Подлинной историко-экономической основой общественного строя было общее владение средствами производства. Эта общая собственность на средства была обусловлена неразвитой производительностью труда первобытного человека, а потому и «технической» невозможностью для первобытных людей собирать пищу, охотиться и производить в одиночку. Всякое более или менее обширное охотничье предприятие требовало участия всей группы людей; равным образом, на таких коммунистических началах должно было вестись и домашнее хозяйство, поддерживаться домашний очаг и т. д. В этом смысле первобытный способ производства мы должны рассматривать как примитивную форму коллективного коммунистического труда. Здесь нет ещё общественного разделения труда. Разделение труда здесь чисто естественного происхождения, оно обусловлено различием пола и возраста: мужчины как более сильные, а также более молодые члены семьи естественно выполняют и наиболее важные функции — охотятся, изготовляют орудия, ведут войну, и т. п. Первобытному коммунистическому хозяйству соответствовала и вся общественная организация первобытного человека, не знавшая ещё классов, богатства и бедности, господства и порабощения, политической организации и построенная на широких началах первобытной демократии. В качестве примера первобытной коммунистической организации Энгельс приводил племена североамериканских индейцев. Сейчас эта народность почти совершенно вымерла благодаря проникновению капиталистической «культуры». В этом вопросе мы имеем яркий контраст между отношением к первобытным народам со стороны капитализма и отношением к ним в Стране советов, где прежнее вымирание северных первобытных народов сменилось их растущим культурным подъёмом!
Учение о первобытном коммунизме имеет весьма важное методологическое значение для марксизма. Оно подтверждает исторический, преходящий характер современного классового неравенства и классовой эксплоатации, оно говорит, что уже существовал общественный строй, не знавший классов. Неудивительно, что буржуазная наука всячески оспаривает это положение марксизма. Буржуазные учёные стремятся доказать, что первобытный человек был чуть ли не «прирождённым» индивидуалистом, что он жил почти что в одиночку и т. д., что во многих чертах он напоминал современного эгоистического буржуа. Этот буржуазный взгляд сказался ещё в воззрениях таких старых философов-материалистов, как например Гоббс, которые доказывали, что в первобытном, «естественном» состоянии «человек человеку волк». Он повторился в «робинзонадах» буржуазных экономистов: некоторые из них доходили в своих аналогиях с современностью до совершенно смехотворных утверждений, называя например палку первобытного человека его «капиталом» и т. п. Буржуазный экономист Карл Бюхер развил по этому вопросу особенно стройную теорию. Согласно его теории первобытные люди живут и производят совершенно обособленно друг от друга: это период так называемого «индивидуального искания пищи». Затем, по теории Бюхера, общественные связи более укрепляются в поместном хозяйстве античного и феодального строя, но полностью все общественные свойства человека развёртываются лишь в современном буржуазном обществе! Однако многочисленные исторические и этнографические материалы свидетельствуют не в пользу теории Бюхера. Сохранившаяся до недавнего времени в России общинная собственность на землю, из-за которой шли споры марксистов с народниками, представляла собой несомненный пережиток первобытного земельного коммунизма, равно как и германская «марка» и т. д. Правда, это были остатки первобытного коммунизма, подвергнувшиеся уже воздействию крепостных отношений и разлагавшиеся под влиянием капитализма. Следы первобытного коммунизма в охотничьем быту, в формах брака и т. д. ещё и сейчас сохранились у стоящих на низших ступенях развития отсталых охотничьих племён — в Америке, Австралии, у нас в Сибири и т. д. Такие же остатки племенного и родового быта проявляются сейчас у некоторых кавказских народов, у скотоводов-кочевников в Средней Азии. Переплетаясь с остатками феодального уклада, они образуют основу власти родовых старейшин и т. п. Отмечая наличие патриархального хозяйства в переходной экономике, Ленин связывал его в частности и с остатками кочевого и полукочевого быта. Учёт этих экономических особенностей необходим для перевода этих первобытных народов на рельсы советской организации и социалистического хозяйства. Первобытный коммунизм — вопрос не только истории, но и практической политики.
Развитие первобытного общества привело к его разложению. Высшая форма первобытного коммунизма — родовой и племенной строй, при котором объединялись уже общинные массы первобытных людей; этот строй повлёк за собой усиление власти родоначальников и старейшин, военных вождей, жрецов; он привёл к постепенному выделению и обособлению господствующей общественной верхушки.
Основная причина, вызывавшая развитие и разложение первобытного общества, заключалась в росте производительности труда. «Пока производительность труда не достигла определённого уровня, — говорит Маркс, — в распоряжении рабочего нет того избыточного времени, без которого невозможен прибавочный труд, невозможны следовательно капиталисты, но невозможны в то же время и рабовладельцы, феодальные бароны, одним словом какой бы то ни было класс крупных собственников»[106]. Переход от первобытного общества и обществу классовому стал возможным лишь вместе с развитием производительности труда. Производительность труда «не дар природы, а дар истории», замечает Маркс. Несомненно определённую роль в развитии производительности труда сыграли и естественные условия, условия окружающей среды. Так например разнообразие природных условий в умеренном климате составило естественную основу начавшегося развития общественного разделения труда. «Не абсолютное плодородие почвы, — говорит Маркс, — но её диференциация, разнообразие её естественных продуктов составляет естественное основание общественного разделения труда: она разнообразием окружающих человека естественных условий побуждает его разнообразить свои собственные потребности, средства и способы труда».
Но благоприятные условия природной среды сами по себе образуют лишь естественные предпосылки, они доставляют лишь возможность прибавочного труда работника. Точно так же неправильно объяснять рост производительности труда и появление прибавочного продукта «природой» самого человека — например ростом народонаселения. Рост населения сам нуждается в историческом объяснении и зависит от законов той или иной экономической структуры. Рост производительности труда предполагает в качестве своей основной предпосылки, что труд совершается в определённых общественных условиях. Для того, чтобы работник затрачивал прибавочный труд на других, по словам Маркса, «требуется внешнее принуждение».
На почве разнообразия естественных условий как естественной предпосылки развилось наиболее раннее общественное разделение труда между земледельческими и скотоводческими племенами. Это первое разделение труда в свою очередь способствовало дальнейшему развитию производительности труда. На той же основе возникает и постепенно развивается обмен между племенами и общинами, добывающими и производящими различные продукты. Благодаря всем этим условиям, наряду с продуктом, необходимым для поддержания существования, начал образовываться и прибавочный продукт. Накопляясь в руках старейшин и вождей, он служил источником развития частной собственности, которая существовала наряду с прежней общественной собственностью на средства производства. Развитие имущественного неравенства вызывало в свою очередь возможность использовать рабочую силу и вызывало потребность в ней для своих личных целей: так в форме домашнего рабства, которому подвергались военнопленные, неоплатные должники и т. д., возникло общественное неравенство. Так создавались общественные условия, при которых появились избыточное время у работника и возможность принуждать его к прибавочному труду. Тем самым закладывались основы классового антагонизма.
«Столкновение новообразовавшихся общественных классов, — говорит Энгельс, — взрывает старое общество, покоящееся на родовых объединениях». Первая социальная революция подготовляется в течение длительного периода в рамках родового строя — новые частнособственнические отношения вторгаются в прежде господствовавшую общественную собственность. Развитие классов и классовой борьбы приводит наконец к взрыву старых родовых объединений: «Новое общество, выраженное в государстве» (Энгельс), основано на частной собственности, которая является основным отношением к средствам производства. Оно покоится на классовом неравенстве и господстве собственников средств производства над производительными классами. Оно основывается на местных, территориальных объединениях членов общества, заменивших старые родовые связи.
Несмотря на глубокое различие, которое существует между отдельными классовыми формациями — античным, феодальным, капиталистическим обществами, — мы должны подчеркнуть эти общие черты, характерные для развития всего классового общества. Прежде всего — это антагонистические общественные формации, экономическая структура которых покоится на антагонизме классов, на классовой эксплоатации господствующими классами прибавочного труда, доставляемого порабощёнными производительными классами. Экономическая основа этого классового господства — различные формы частной собственности на средства производства, античная, феодальная, буржуазная собственность. Классовое господство охраняется всюду особой политической организацией в виде