Явно механистические ошибки по вопросу о нравственности допущены т. Бухариным. Эти ошибки соответствуют его механистической «теории равновесия». Классовый характер всякой морали для т. Бухарина выражается не в том, что она представляет собою интересы господствующего класса, а главным образом в том, что моральные нормы суть условия равновесия данного общества. «В общем и целом можно сказать, что эти правила намечают линию поведения, при которой сохраняется данное общество или класс, или группа, где минутные интересы отдельного человека подчиняются интересам группы. Эти нормы суть таким образом условия равновесия, сдерживающие внутренние противоречия людских систем»[375]. Ясно, что такой «уравновешивающей» постановкой вопроса т. Бухарин по существу смазывает классовый смысл всякой морали, как это делают и Плеханов и Деборин.
В отличие от буржуазной и всякой иной эксплоататорской морали, пролетарская мораль не освящает частной собственности и не относится с лицемерием к вопросу о сохранении жизни своего классового врага, особенно в период острой революционной борьбы. Пролетариат не стоит на точке зрения абстрактной нравственной целесообразности или нецелесообразности. Для пролетарской морали не существует никаких абсолютных норм поведения и законов самих по себе вне зависимости их от конкретной исторической обстановки и классовой борьбы пролетариата. Пролетарская классовая мораль, так же как и борьба пролетариата, тем выше всякой другой морали, что она ведёт к бесклассовому коммунистическому обществу, уничтожающему всякую эксплоатацию человека человеком. Но путь к этому обществу трудный и суровый, и никакие простые законы нравственности, как бы этого ни хотела Аксельрод‚ не могут определить этого пути. Наоборот, само нравственное поведение подчинено интересам классовой борьбы пролетариата. «На свете, — говорит Ленин, — ещё слишком много осталось такого, что должно быть уничтожено огнём и железом для освобождения рабочего класса, и если в массах нарастают злоба и отчаяние, если налицо революционная ситуация, — готовься создать новые организации и пустить в ход столь полезные орудия смерти и разрушения против своего правительства и своей буржуазии»[376]. Поэтому ни Маркс ни Ленин не сочиняли никаких абстрактных нравственных рецептов, видя в них лишь обман и надувательство рабочего класса. Вместо этого Ленин открыто говорил, что «наша нравственностьподчинена вполне интересам классовой борьбы пролетариата, наша нравственность выводится из интересов классовой борьбы пролетариата»[377].
В период борьбы буржуазии за власть, бурного роста капиталистического общества происходит расцвет техники и науки, особенно естественной.
Особенностью науки как вида идеологии является то, что она познаёт мир путём понятий. Отражение мира, которое даётся в науке, отличается от всякой другой формы общественного сознания тем, что оно наиболее правильно и адекватно в обобщающей форме отражает свой предмет. Научное познание мира достигается в процессе практического воздействия людей на природу и общество, т. е. в развитии их материально-производительной деятельности.
Наука — это не система идей, понятий, созданных человечеством в результате чистых размышлений и созерцаний мира. Наоборот, больше чем какая-либо другая идеология, наука возникла в процессе практической трудовой деятельности людей, в борьбе человека с природой, в тесной связи с развитием производства. Нет и не может существовать правильной научной теории, которая не вырастала бы из практики материальной производительной деятельности человеческого общества, которая сама не включала бы эту практику. Даже наука, понимаемая в узком смысле слова, т. е. сам процесс научных открытий законов, гипотез невозможен без практики, без опытов, без лабораторий и соответствующей научной технике аппаратуры и т. д. Но практику, из которой рождается наука, нужно понимать шире, не только как непосредственную опытно-лабораторную научную практику. Науки, особенно естественные, как мы уже указывали, развивались в теснейшей связи и взаимодействии с техникой. «Если у общества появляется техническая потребность, — писал Энгельс, — то это оказывает науке гораздо больше помощи, чем 10 университетов… В Германии, к сожалению, привыкли писать историю наук так, как будто бы науки свалились прямо с неба»[378].
Технический и экономический рост бурно толкал вперёд развитие науки. Промышленный переворот, машинное производство невозможны были бы без развития естественных наук. В этом смысле сами естественные науки, особенно механика, физика, химия, составляют часть этого промышленного переворота, развиваются рука об руку с техническим прогрессом.
Несмотря на этот явно исторический характер науки, буржуазные учёные утверждают, что наука является надклассовой, общечеловеческой идеологией. Разве целый ряд научных открытий и достижений, — спрашивают они, — не служит и пролетариату, так же как и буржуазии, как например применение электричества, радио, телефона и т. д.? Конечно научные открытия и перевороты, так же как и технические, используются не только господствующим классом, хотя главная доля благ и удобств, определяемых этими открытиями, достаётся буржуазии. Однако правильность и объективность науки не делают её внеклассовой. Классовый буржуазный характер науки состоит прежде всего в том, что необходимость промышленного развития буржуазии вызвала к жизни физику, механику, химию — вернее, классовые интересы буржуазии определяли необходимость развития естественных наук. Буржуазия не могла господствовать, не создан естественных наук. Классовый характер науки подтверждается также и тем фактом, что величайшие идеологи буржуазии оказались беспомощными перед объяснением общественных явлений. Ни французские материалисты, ни Гегель, ни Фейербах, ни социолог Огюст Конт, ни буржуазные экономисты Рикардо и Смит не в состоянии были понять внутренней противоречивости капиталистического общества, его переходящего характера, не в состоянии были как идеологи буржуазии подписать смертный приговор капиталистическому обществу, ибо правильно, объективно и научно понять процесс общественной жизни — это значит видеть гибель капитализма. Такую теорию мог создать только пролетариат в марксизме-ленинизме.
Метафизический, формально логический метод мышления буржуазии накладывает определённый отпечаток и на развитие естественных наук. Он оказывает вредное влияние на результаты научно-исследовательских работ — на физику, химию, биологию. В эпоху империализма обнаруживается кризис буржуазного естествознания, что гениально было показано Лениным в его «Материализме и эмпириокритицизме». Это влияние метафизически идеалистического метода мышления на развитие естественных наук можно проследить например в современном физическом идеализме, на развитии биологии и т. д.
Буржуазия очень много разглагольствует о незыблемости своей науки о природе, пытаясь затемнить тем самым её классовый смысл. На удочку этих разглагольствований о науке попадаются и многие из «марксистов». Так, в рядах наших механистов очень сильна тенденция — каменной стеной отделить общественные теории и философию от естественных наук, представив первые как антинаучные, и вторые, естественные науки как научные и сами по себе диалектические и материалистические, которые в силу этого но нуждаются ни в какой особой диалектическо-материалистической философии. Такое антидиалектическое, механическое представление о буржуазной науке несомненно означает переход на буржуазные позиции. К этим позициям скатываются Аксельрод, Тимирязев, Варьяш и др. Механистическое понимание современного буржуазного естествознания в корне противоречит классовой оценке этой науки.
Для того чтобы понять классовый характер искусства и литературы, созданных буржуазией, важно уяснить, в чём состоит своеобразие искусства как идеологии в отличие от науки, философии и т. д. Если наука познаёт мир в понятиях, то искусство отражает, познаёт мир в образах. Характер образов и форм выражений искусства очень многогранен. Искусство может дать их в форме живописи, скульптуры, танца, музыки и наконец выразить словом. Несмотря однако на это различие между наукой и искусством, последнее в образной форме (форме образного мышления) тоже отражает и познаёт мир. В образах оно своеобразно обобщает различные явления действительности, вскрывает сущность этих явлений, её противоречия и тенденции развития.
Однако в нашей литературе мы не всегда имеем по этому вопросу ясность и чёткость. Так например т. Бухарин считает, что искусство «это есть систематизация чувств (курсив автора) в образах». «Понятна и непосредственная роль искусства как средства обобществления этих чувств, их передачи, их распространения в обществе». Поэтому т. Бухарин вполне соглашается с Толстым, что искусство есть средство эмоционального «заражения». В этом своём определении искусства т. Бухарин неправильно метафизически отрывает чувства людей от их мыслей и представлений, ибо не существует чувств, не связанных с определённым их идейным содержанием. Гётевский «Фауст» или «Война и мир» Толстого при их чтении вызывают в читателе определённые чувства, ибо сами они выражают их в образах. Но в то же время это глубоко идеологически насыщенные произведения, в которых проводятся определённые философские и политические взгляды, выражается своеобразное познание общественной жизни. И хотя Толстой считал, что искусство прежде всего заражает эмоционально, но его собственное творчество опровергает его же формулу, ибо его произведения не только заражали эмоционально, или вернее — в той лишь мере заражали эмоционально, в какой служили особой формой познания, в какой выражали определённые политические и философские взгляды. Понимание искусства как «систематизации чувств» по существу смыкается с буржуазным пониманием искусства, оно наруку ему, ибо буржуазия пытается представить искусство в виде особенного священного храма, далёкого от идеологии, политики, философии, классовой борьбы.