новится собственностью не плутократов абстрактно-общечеловеческой либеральной “демократии”, как это происходит сейчас в России, а социально ответственных предпринимателей и слоев с высокой общественной культурой поведения, представляющих не только и не столько чиновничью столицу, но все регионы страны, и органически заинтересованных в достижении лидерства, обеспечивающего монопольное производство наукоемкой товарной продукции, которую не могут производить в других странах, чтобы за счет этого покрывать издержки, связанные с климатическими условиями производства и высокими транспортными расходами. Только опора на общественную поддержку среднего класса по всей стране подталкивает собственников промышленности к непрерывной модернизации средств производства и постоянному стремлению вовлекать самые последние достижения науки и инженерной мысли для разработок совершенно новых товаров и налаживания их быстрого производства.
В настоящее время, при ожесточающейся конкуренции за право оказаться среди наиболее благополучных наций Золотого Миллиарда единственно интересы крупной промышленности способны мобилизовать все социально здоровые слои России на задачу прорыва к новому качеству общественной организованности с политическим национальным самосознанием. Поэтому их требования к власти по проведению внутренней и внешней политики обязательно станут императивными, самодовлеющими. Но сами по себе эти здоровые силы не смогут совершить радикального поворота к выгодной им политике, пока власть будет обслуживать экономическую и политическую диктатуру коммерческого интереса. Политически выразить экономические, собственнические интересы в крупной промышленности, повести борьбу за превращение их в главное основание государственной внутренней и внешней политики и организовать для победы в этой борьбе средний класс в силах только русский национализм, который поставит задачу политически свергнуть режим диктатуры спекулятивно-коммерческого капитализма.
Никакая иная идеология, кроме националистической, не в состоянии даже приблизительно выразить кровный интерес крупной промышленности в социальном порядке, в дисциплине на производстве, в институтах государства и в обществе, в неприятии проституции, преступности, наркомании, пьянства, местничества, взяточничества, аморальности, низкой культуры, низкой образованности, то есть всего того, что приводит к сбоям в работе цепочек промышленного производства, повышает издержки и страховые риски, приводит к вздорожанию себестоимости товаров, к падению их качества и конкурентоспособности, в конечном счете, приводит к падению прибыли отечественных предпринимателей и ослаблению промышленного капитала! Поэтому становление слоя частных и корпоративных собственников крупной промышленности, проявление их экономического интереса в мобилизационной модернизации промышленного производства и завоевании внутреннего и внешнего рынков потребует прихода к власти русского радикального национализма, единственной политической силы, которая будет способна обеспечить жесткие, но необходимые внутриполитические условия для практического превращения России в промышленно развитую державу и для борьбы за право исторически великой страны стать членом закрытого клуба самых развитых промышленных держав накануне грядущих и быстро приближающихся глобальных политических катаклизмов.
Но если это так, если русский национализм призван стать политическим инструментом в разрешении этой задачи, по сути реально создавая предпосылки подлинной интеграции России в мировую экономику, реально создавая возможности для развития рыночных отношений, максимально эффективных для движения товаров и капиталов, для высокодоходного вложения капиталов, то есть способствуя подлинному сближению интересов России с кровными интересами Запада, если это так, то почему, по каким принципиально антагонистическим причинам Запад может быть против режима русского радикального национализма, а режим русского национализма — против Запада? Почему режим русского национализма не сможет взять на себя значительную долю ответственности за защиту формирующихся общих интересов с Западом в стратегически важных, жизненно важных для этих интересов регионах, гораздо эффективнее защищаемых именно из России? Но если это так, зачем России столь обвальным образом разрушать военно-промышленный комплекс?
России потребуется два-три года, чтобы произошла приватизация крупной промышленности и начали вызревать ее интересы и политические требования, чтобы связанные с крупной промышленностью социальные слои смутно осознали свою настоятельную потребность перейти в политическое наступление на ростовщическую и торгово-спекулятивную стихию, на общий хаос в стране, на преступность, на коррупцию и другие проявления социального разложения, на низкую общественную дисциплину, на низкую социальную культуру. И лишь тогда среда социально здоровых слоев населения начнет созревать для понимания о сущности подлинно национальных капиталистических интересов. Только тогда этим слоям населения, на первых порах смутно, затем все определеннее потребуется политическая воля русского национализма, как единственной политической силы, способной бескомпромиссно и безусловно отстаивать эти национальные капиталистические интересы — сначала провести их в жизнь внутри страны и затем перейти в наступление в международных делах, устанавливая жизненно необходимые России новые балансы господствующих в мире экономических и политических отношений. И вопрос встанет о том, когда же, наконец, появится серьезная идеология, способная стать основой роста мощной политической организации националистов, готовой бороться за то, чтобы взять на себя бремя власти и вывести страну на столбовую дорогу промышленного капиталистического развития.
Какими будут международные, межгосударственные отношения к тому времени? Сможет ли русский национализм проводить свою политику реально, а не декларативно? На кого, на какие силы за рубежом он сможет безусловно рассчитывать в поддержке своей политики, с кем должен заранее устанавливать связи, искать взаимные интересы, формировать доверие для принятия общих обязательств?
У автора нет намерения рисовать политическую картину мира ближайшего будущего, он и не ставил себе такой цели в этой книге. Но важно представлять себе некоторые тенденции, чтобы быть к ним готовыми. Когда встает вопрос о возможных в обозримой перспективе взаимных капиталистических интересах России с другими государствами, в основном это касается поиска таких интересов с промышленно развитыми странами — Европой, Японией и с США.
Западная Европа, включая Германию, переживает весьма болезненный период становления своего западноевропейского политического единства, поиска своей субконтинентальной политики по отношению к остальному миру. Сейчас у нее, у промышленной Европы такой политики нет. По двум причинам. Во-первых, потому что после Второй мировой войны ей такую политику проводить не позволяли ни США, ни СССР. Проведение политики в защиту своих экономических интересов в послевоенном мире она привыкла передоверять этим двум сверхдержавам, растеряла интеллектуальные силы, политические центры, традиции в выработке такой политики. Во-вторых, вследствие отсутствия среди входящих в ЕЭС стран действительной взаимозависимости в промышленном производстве, которая позволила бы создавать современную, общеевропейскую транснациональную промышленность, свои транснациональные корпорации с их неизбежно глобальными интересами, активными и динамичными, которые трансформировались бы в надгосударственную, то есть собственно западноевропейскую политику в мировых делах.
Однако в восьмидесятых годах, когда стало ясно, что экономические и политические интересы США устойчиво смещаются к Японии, к Тихому океану, элиты Западной Европы занервничали, заволновались за свое будущее. Затем, с крахом коммунизма оказалось, что в мире ближайшего будущего и США и Россия станут проводить собственную, национально эгоистическую политику, которая будет проявлять все меньше интереса к Старой Европе, экономически пассивной, научно-технологически отстающей не только от Японии и США, но и от ряда стран Дальнего Востока и юго-восточной Азии. Оказалось, что западноевропейцы либо должны найти в себе волю экономически и политически объединиться с целью создания надгосударственных монополий, способных бросить вызов транснациональным корпорациям США и Японии, потенциально России, либо они будут обречены на прогрессирующее отставание в культуре менеджмента, культуре конкурентной борьбы, культуре перспективного планирования, то есть их экономики начнут “хиреть” и морально, и технологически, превращаться в колониальные придатки других промышленных сверхдержав, которые все менее будут склонны считаться с их интересами. Проще говоря, либо они начнут искать собственную экономическую стратегию развития, которая позволит им удержаться в лидерах научно-технологической модернизации экономики, либо им предстоит беднеть и смириться с тем, что их вклад в мировой прогресс остается достоянием истории.
Предоставленные сами себе страны Западной и Центральной Европы, в известном смысле брошенные сверхдержавами, должны срочно вырабатывать собственное видение современного мира, понимание собственной активной политики в нем. И первое, что им предстоит решать — где у них самые перспективные торговые интересы, которые дадут толчок к созданию единых научно-технологических корпораций. Перспективные же торговые интересы в складывающемся мире у промышленно развитых и стремящихся быть такими государств в обобщенном виде направлены в одну сторону: таким государствам нужен прорыв товарной продукции к самым динамичным рынкам стран дальневосточной и юго-восточной Азии, к рынкам Индии и Китая, к потенциально очень динамичному рынку России. Для Европы, в отличие от США, самый удачный путь к таким рынкам — сухопутный, и пролегает он через Россию. Но путь этот нужен не только Европе, а и России.
Всю свою историю Московское государство мучилось проблемой отсутствия торговых связей с Индией, с Китаем. Все лучшие представители русской политической мысли мечтали об этой торговле как основе основ здорового хозяйственного и общественного, духовного развития, как основе основ процветания государства. Об этом мечтали не только в России. После эпохи протестантской Реформации, в обстоятельствах хозяйственного подъема в ряде стран Европы о налаживании через Россию широкой торговли с Индией и Китаем хлопотали и ганзейские купцы, и купцы английские. Позже, с ростом значения и возможностей морской торговли, с появлением надежных морских средств передвижения на большие расстояния и после Великих географических открытий эти европейские мечтания поутихли. Однако вдруг, в самом начале ХIХ века, им придала качественно новое содержание разгоравшаяся со времени египетской экспедиции почти маниакальная мечта первого консула Франции Наполеона Бонапарта сухопутной войной вытеснить англичан из Индии и, минуя морские пути, установить тесные торгово-политические отнош